Каникулы в Чернолесье - Егоров Александр Альбертович - Страница 21

Как вдруг ее лицо изменилось. Она повернулась к окошку. Прижалась лицом к стеклу. Было непонятно, что она могла там увидеть: на улице было темно. Тот, кто держал камеру, сделал попытку снять вид из окна, но из этого ничего не вышло. Показалось только на пару секунд его лицо, отраженное в темном стекле. Это лицо было встревоженным.

– Это последний раз, когда я его видел, – сказал дед каким-то чужим голосом. – Вот здесь, в отражении.

Дальше… дальше мой отец вышел за дверь, положив камеру на стол. Изображение перевернулось на бок, да так и осталось неподвижным. Был виден только черный прямоугольник окна, кусок алюминиевой рамы и отраженные объекты неясной природы.

– Матвей первым покинул вагончик, – сказал дед. – Зачем-то отцепил машину, завел мотор и поспешно уехал. Это выяснилось уже после. Твоя мама не дождалась его и тоже вышла наружу… Этого не следовало делать. Ее так и не нашли. Ни живой, ни мертвой.

Я, уже не скрываясь, вытер слезы.

– «Ниву» наутро нашли в овраге, сгоревшей. Зачем Матвея туда понесло? Никто не знает. Прицеп так и остался в лесу. Ты был внутри.

– В лесу? – переспросил я.

– На вересковой пустоши, рядом со старыми шахтами. Там, где сейчас этот чертов лагерь, «Эдельвейс».

– А я? Что я делал все это время?

– В основном рыдал. Довольно громко. Если включить звук на этом видео, то можно получить об этом представление… камера продолжала работать, пока не села батарейка… но лучше этого не делать.

Я стиснул зубы. Я не буду рассказывать про свой сон, думал я. Герман решит, что я сошел с ума.

– Я много раз пересматривал этот ролик, – сказал Герман. – На нем отчетливо слышно, как Мария… ну, твоя мама… захлопывает дверь, когда уходит… и не возвращается. Тогда почему же утром дверь оказалась приоткрытой?

– Не знаю, – сказал я. – Ничего не помню.

– Верю… доктор Жук тогда сказал, что в этом нет ничего удивительного… удивительно то, что ты не подвинулся рассудком за эту ночь. Хотя кто знает… такие вещи редко остаются без последствий… так он сказал. Бедняга. Он давно догадывается, в чем дело. Просто не может до конца поверить. Вот они это и почувствовали, эти подлые выкормыши Гройля… нет, рано или поздно я все-таки сожгу этот лес вместе с его шахтами. Пусть даже меня за это посадят, мать их…

Тут он замысловато выругался и замолчал. Забрал у меня планшет.

Я отвернулся. Незаметно вытер слезы. А потом спросил главное, что хотел знать:

– Но… мой отец… он тоже был… волком-оборотнем? Или он был просто лесником? Ну, как ты?

Герман хмыкнул.

– Вот мы и подошли к самому важному вопросу, дружище, – сказал он. – Я его тоже откладывал. И тоже зря. Ты ведь даже не знаешь, кто такие мы, Смотрители. Или, как про нас говорят, лесники. Я ждал, когда же ты повзрослеешь и сам этим заинтересуешься… тогда слушай.

Он легонько побарабанил пальцами по столу, собираясь с мыслями.

– С начала времен мы движемся бок о бок, – сказал он. – Оборотни и Смотрители. Волки и лесники. Но не потому, что мы охраняем мир от них… или их от мира… тут сложнее. Ведь мы одной с ними крови. Так часто бывает, что родные братья соперничают друг с другом…

– Но ведь в итоге кто-то всегда побеждает? – спросил я. – И кто же победит? Мы… или они?

– До сих пор победить не удавалось никому. На любую силу всегда находится другая сила. Может быть, само мироздание стремится к равновесию… на программном уровне…

Наверно, он прочитал сомнение на моем лице, потому что добавил:

– А может быть, тому, кто в нас играет, это еще не надоело. Тебе ведь не надоели игры в твоем телефоне?

Я признался сам себе, что уже немного поднадоели.

– Об этом я тоже думаю с беспокойством, – сказал дед. – Что, если он тоже повзрослеет? Ну, тот, кто в нас играет уже целую вечность?

За окном каркнул ворон, и я вздрогнул от неожиданности.

– Что там у него опять стряслось? – удивился дед. Встал и направился к окну. Но Карл и сам уже был тут как тут. Стуча когтями, приземлился на деревянный подоконник и снова каркнул:

– Кар-раул! Вор-рота!

Дед выглянул из окна, но ничего не увидел. Поспешно вернулся к столу. Тронул экран планшета: туда он мог выводить сигнал от видеокамер. Нахмурился. Достал из шкафа винтовку и, не оглядываясь на меня, вышел за дверь.

Я тоже встал и понял, что моя голова по-прежнему кружится от слабости.

– Вор-рота, – повторил Карл. – Др-руг.

– Что-о?

Ворон рассердился.

– Марш! – скомандовал он и щелкнул клювом, как дрессировщик бичом.

Я бросился к двери, опрокинув стул. На ступеньках чуть не рухнул. И подбежал к уличным воротам сразу вслед за Германом.

Тот нажал на кнопку, и калитка отворилась.

За воротами, на площадке, усыпанной гравием, лежал мой друг Вик. Лежал ничком, подтянув под себя одну ногу в рваных джинсах и обхватив светлую голову руками. Его льняная рубашка была облеплена грязью. Больше всего было похоже, будто его прямо сейчас выбросили из машины, прямо на ходу, и он пролетел еще с десяток метров, пока не уткнулся носом в песок.

Дед склонился над упавшим, но трогать его не спешил.

– Вик! – позвал я. – Что случилось, Вик?

Я видел, как он пошевелил пальцами. Сжал в кулак и снова разжал. Живой, подумал я с радостью. Вы, наверно, не поверите, но я еще никогда так не радовался. Наверно, я слишком часто говорю это «еще никогда», но в последние дни со мной много чего случалось впервые.

– Вроде цел, – проговорил дед, внимательно разглядывая лежавшего. – Только вымотался до последнего. Всю дорогу бежал на двух ногах, что и неудивительно… средь бела дня так просто не обернешься… Эй, викинг! Говори, что произошло?

Вик застонал. Вытянул ногу. Но перевернуться не смог.

– Я убежал, – сказал он хрипло. – Они за мной гнались.

Дед поднял голову. Прислушался.

– Поблизости нет никого, – сказал он. – Врешь, может быть?

Вик уронил голову на песок.

– Он не врет, – сказал я. Я снова мог слышать его мысли. Я знал, что ему пришлось несладко. Я даже знал, где он провел эту ночь. В какой-то яме среди сосновых корней, которую он же накануне и вырыл лапами. Ну… когда еще был волком.

Там он с непривычки жутко замерз, но никто не принес ему теплый плед.

Мне стало стыдно.

– Что ты сразу к нам не пришел, – спросил я тихо. Так тихо, чтобы Герман не слышал.

– Я не хотел, – ответил Вик неслышно. – Я думал, ты вернешься в город.

– Эй, вы двое, кончайте шептаться, – велел дед. Кое-что он, кажется, понимал. – Два слабака – пара. Лучше принеси своему другу воды. Прямо сейчас. Иначе он вообще не встанет…

Дома, рассмотрев несчастного Вика вблизи, дед остался недоволен.

– Давление на нуле, да еще и бледный, как смерть, – оценил он, сняв с его руки тонометр. – Тебя кто так замучил?

Вик не ответил.

– Не прогоняйте меня, – попросил он вместо этого. – Они меня убьют.

– В таком виде – стопроцентно убьют. Ты же на ногах не стоишь, что на двух, что на четырех. Глупые щенки, – вдруг осерчал дед. – Что вот вы все лезете к Гройлю в логово? Вам что там, медом намазано?

Даже непонятно, к кому сейчас обращался Герман. Мы с Виком его не слушали. Мы смотрели друг на друга, и мысли в наших головах текли невеселые. Беззвучно мы обменивались этими мыслями, но сейчас я, пожалуй, не стану рассказывать, о чем они были.

– Жр-рать, – гаркнул вдруг ворон со своего холодильника.

Герман хлопнул руками по коленям.

– Вот только об этом и мечтал, – сказал он. – Специально кастрюлю борща наварил. Может, приютим еще парочку объедал с большой дороги? – Вик поднял на него тоскливые глаза, но он рассмеялся. – Да шучу я. Конечно, первое дело поесть. Второе дело – баня. Сауны не обещаю, уж извини. Все будет по-сибирски, а значит – жестко…

Никакого борща у Германа не нашлось. Но даже после куска ветчины из вакуумной упаковки Вик заметно приободрился. Потом мы загнали его в баню. Когда дед хлестал его веником, от него только искры летели. Он прятал нос в ладони, но держался.