Каникулы в Чернолесье - Егоров Александр Альбертович - Страница 22

После этих мучений мы сидели в предбаннике, а Герман прихлебывал любимое речецкое пиво.

Щеки Вика слегка порозовели. Сил у него прибавилось.

– А теперь скажи мне, кто напал на доктора, – обратился к нему дед.

Вик поглядел на него из-под мокрой челки, которая сейчас казалась темной, и его серые глаза как будто сделались еще светлее.

– Они, – сказал он. – Я там не был. Клянусь.

– Тогда откуда знаешь?

– Феликс сказал мне: хочешь быть доктором? Опасная профессия. После вчерашнего особенно. Это он так сказал.

– Разве ты хочешь быть доктором?

Вик смутился. Я потрогал свою шею. Зажившие шрамы почему-то сильно чесались.

– Хорошо, – сказал Герман. – А кстати, кем ты хочешь быть? Может, лесником? Мне было бы приятно.

Вик долго не отвечал. Его лицо пошло красными пятнами.

– Мне нельзя быть никем, – признался он вдруг. – Запрещено.

Я удивился:

– Это еще почему?

– Я должен только… наблюдать, – сказал он. – Я не должен вмешиваться. Вам не надо знать.

Возможно, это подействовала баня, но у него, кажется, развязался язык. Я даже развеселился немножко – хотя, наверно, по той же причине.

– Так ты, наверно, шведский шпион? – спросил я, посмеиваясь. – Или какой-нибудь… гренландский?

– Нет. Нет. Я не знаю. Там, где я жил… там не было Швеции. И Гренландии. Но я плохо помню.

– А что же там было? – спросил я упрямо. Редко бывало, чтобы Вик произносил сразу столько слов за одну минуту. Этим нужно было воспользоваться.

– Там было… там было светло. Всегда светло, даже ночью. Там был мой дом. Альвхейм. Так называлось это место. Я помню.

– Не знаю такого города, – сказал я разочарованно. – Это не у нас. Где-нибудь в Норвегии? Там у них, говорят, полярный день по полгода тянется…

Все это время Герман смотрел на нас и ничего не говорил. Нет: он смотрел только на Вика. Печально и задумчиво. Такого я за ним раньше не замечал. Когда я вел себя плохо, он смотрел на меня с грустью – но не так. Когда (почти всегда) я вел себя глупо, он тоже бывал задумчив – но не так.

– Вик, – сказал он. – Это твое детское имя. Как тебя звали по-настоящему?

Вик запустил пятерню в свои мокрые волосы. Будто и на самом деле пытался вспомнить.

– Сигурд, – ответил он тихо. – На вашем языке – Зигфрид. Отец говорил мне: «Вперед, мой Зигфрид!» А мама звала – Вик.

– Ты это помнишь? – спросил Герман мягко.

Вик ничего не ответил. Только опустил голову. Тогда Герман поднялся со своей лавки и шагнул к нему. Я сперва немного испугался, а потом удивился: своей тяжелой ладонью он осторожно погладил Вика по мокрому затылку.

– Бедный мальчик, – сказал Герман. – Береги своего друга, Сережка.

И, не сказав больше ни слова, сел на место. Просто сидел и пил свое пиво. Зато Вик то краснел, то бледнел. Ерзал на скамейке. Потом и вовсе попросился на выход.

Я последовал за ним.

– Ты чего сбежал, – сказал я ему.

Он стоял на крыльце, как будто просто хотел подышать свежим воздухом. Над нами светило солнце, легкая дымка висела над лесом, и все казалось таким мирным, что в это даже не верилось.

– Твой дед, – начал Вик. – Он сказал мне… он сказал мне, что знает, кто я. И откуда я пришел, тоже знает. Но не расскажет никому.

– Не темни, темнейджер, – сказал я. – Ну кто ты такой, черт тебя дери? И откуда? Мне-то можешь рассказать?

– Не могу. Мне будет очень плохо, если ты узнаешь. И тебе тоже.

– Это еще почему? Ты преступник, что ли? Гренландский террорист? Нелегальный мигрант?

Вик помотал головой.

– А кто? Не скажешь – я с тобой больше не разговариваю.

– Мы можем не разговаривать, – напомнил Вик. – Я могу читать, что ты думаешь.

– Охренеть, – выругался я. – Вот именно это я сейчас думаю. Я таких упрямых баранов в жизни своей не встречал.

– А каких встречал? – спросил Вик, слабо улыбаясь.

– Да никаких я не встречал. А еще я знаешь, о чем подумал? Почему, подумал я, мне так свезло?

Почему, мать его… почему лучшие люди, кого я знаю, это волки-оборотни?

Вик не ответил. Где-то вдалеке тревожно каркнул ворон. Умный Карл не ходил с нами в баню. Он по своей воле снова заступил на дежурство. И теперь он издалека заслышал рев приближающихся мотоциклов.

– И худшие тоже, – закончил я.

Мы так и стояли на крыльце, бок о бок, когда к воротам подъехало то ли пятеро, то ли шестеро парней в черных кожаных куртках. Мы видели их сквозь дубовые брусья забора. Они выстроились полукругом, по-волчьи, но вожак на легкой «ямахе» остался впереди. Их лица были нам знакомы, а уж рожа их предводителя с косой челкой, налипшей на глаза – знакома в особенности. Даже в защитных очках.

Больше всего он был похож на героя скверного боевика, где американские спецагенты мочат русских наркодилеров, а потом меняются ролями.

«Будет обидно, если нас просто пристрелят здесь», – успел я подумать. Но стволов у них, кажется, не было. Гройль запрещал держать оружие в лагере. Иначе его питомцы просто перестреляли бы друг друга.

Мы стояли и смотрели на них, а они на нас. Еще минуту назад можно было, пожалуй, сбежать в дом, к Герману, и я некоторое время боролся с этим желанием, и Вик тоже. Но теперь уйти было невозможно.

Феликс тронулся с места и подъехал на мотоцикле прямо к воротам. Заглушил мотор и снял черные очки. Теперь он смотрел на нас в упор. Он мог слышать нас, а мы его. Впрочем, для этого даже не требовалось говорить громко. Я понимал их беззвучный язык все лучше и лучше.

– Ну что, юные пацифисты, друзья природы, – сказал он нам. – Готовьтесь к экологической катастрофе.

– Чего? – не понял я.

– А вот чего: Гройль велел передать Герману, чтобы он вернул воспитанника в лагерь. Он же не хочет неприятностей с законом?

На Вика он даже не смотрел, будто его здесь не было.

– Я не вернусь, – сказал Вик.

– В случае, если сбежавший ученик не вернется добровольно, – продолжал Феликс, будто читал по бумажке, – директор лагеря, доктор Старкевич, оставляет за собой право найти и возвратить его своими силами. При этом укрывательство несовершеннолетнего, – тут он все же взглянул на Вика, – будет приравнено к его похищению.

– Я не вернусь, – сказал Вик.

– Повтори это в третий раз, предатель. И лучше вслух. Я запишу сообщение для Гройля.

– Я не предатель, – возразил Вик. – Я выхожу из игры.

– И снова здравствуйте, – Феликс издевательски поклонился. – Ну конечно. Ты завербовался в лесники, ага. Ты теперь помощник доброго дедушки Германа. Как и твой новый друг. Да, это можно только приветствовать. Но вот беда: наш директор отвечает за твою безопасность, – тут Феликс показал пальцем куда-то вверх. – И мы обеспечим тебе эту безопасность, будь уверен. Лучше возвращайся сам. Мы даем тебе время до полуночи. Если нет – следующий наш визит будет совсем другим.

– Не гони, – сказал я вместо Вика. – И убирайся на хрен со своей бандой в свой долбаный лес.

Феликс даже не успел ответить. Еще один боец на кроссовом байке подъехал ближе и снял очки. Пружины просели под его весом. Я помнил его: когда-то в лагере он обыскивал мои карманы. Это был тот самый качок по имени Андрон. Свою кожаную куртку он скинул, должно быть, из-за жары – а может для того, чтобы показать свои мускулы. Они бугрились под футболкой, как будто их долго надували велосипедным насосом.

– Что ты болтаешь с этими слабаками, Феликс, – сказал этот Андрон. – Сегодня мы их уничтожим. Вспомни, как я уделал ихнего доктора…

Феликс покосился на него с неудовольствием. Но сдержался.

– Коллега прав, – согласился он. – Мы еще увидимся. Очень, очень скоро.

Я показал ему средний палец руки.

– Как грубо, – сказал Феликс. – И как глупо. Кстати, что передать сестренке?

Я вернул палец обратно, и моя ладонь сама собой сжалась в кулак.

– Передай – пусть ищет нового брата, – сказал я.

Вы не поверите, но Феликс промолчал. Моторы взревели, гравий полетел из-под колес, и адские волки убрались с наших глаз.