Шеломянь - Аксеничев Олег - Страница 49

– А ты – знаешь?

– Я не живу, – невесело улыбнулась Фрейя. – Я существую.

– И не даешь жить другим, – проворчал Пес. – Знаешь, Миронег, что произошло бы, если бы ты попробовал еду и вино с этого стола? Дверь избы навсегда закрылась бы за тобой, и до конца мира ты остался бы здесь, в сенях обители мертвых. А конца мира здесь не будет никогда, поверь мне…

– Теперь ты понимаешь, отчего я так поступила, – сказала Фрейя. – Что может быть хуже вечного одиночества?.. Пойдем, хранильник, Мученик ждет тебя!

– А меня? – спросил Пес.

– Тебе это нужно?

– Нет, но все же… Приятно, когда тебя ждут.

– На нашей дороге не может быть ничего приятного, – сказала Фрейя. – Мы отправляемся в мир бесконечных смертных мук.

Миронег решил не спрашивать, что за Мученик ожидает его, рассчитывая все выяснить позже, на месте.

– Скажи, божественная, – вкрадчиво сказал Пес. – Что же все-таки хуже, испытывать вечные смертные муки или постоянно и безответно мечтать о мужчине?

– Тварь, – с чувством сказала Фрейя, поворачиваясь к стене напротив входа.

После зубастого входа Миронег ожидал от избы чего угодно, и разошедшиеся сами собой бревна уже не удивляли его и воспринимались как должно. Не взволновало и то, что при такой дыре изба неминуемо должна была сложиться внутрь и рухнуть. Словно неведомая рука придержала крышу, не позволяя ей похоронить под собой обитателей избы.

В помещение хлынул яркий солнечный свет, и именно ему удалось вывести Миронега из стоического спокойствия. На дворе уже должна была господствовать ночь, и дневной свет недвусмысленно указывал, что за стеной избы открылся иной мир.

Но должны же куда-нибудь вести сени? Ведь, кажется, так назвал Пес внутренности избы?

В ином мире царило лето. Трава, вымахавшая за весну чуть ли не в человеческий рост, потемнела на острых концах, мрачно встречая жаркие солнечные лучи. Стоявший на пригорке неестественно огромный и мощный ясень повесил съежившиеся листья и всем своим видом давал понять, как плохо ему без дождя.

Туда, к ясеню, и повела Фрейя Миронега. За лекарем бодро затрусил Пес, успевая по пути обнюхивать маленькие желтые цветки, выступавшие из высокой травы. Спеша за Фрейей, Миронег успел заметить, как Пес пытается пометить облюбованное место. Задрав ногу, он, для страховки и равновесия, расправлял крылья, превращаясь при взгляде издали в причудливую бабочку-переростка.

Фрейя шла достаточно быстро, пытаясь заставить Миронега вспотеть и запыхаться. Лекарь удивлялся, как легко она передвигается, невольно вспоминая задранный подол сарафана и гнилое мясо на потемневших костях.

Кора ясеня была неровной, и Миронегу показалось, что она шевелится. Вскоре стало ясно, что это не морок. Просто дерево от корней до нижних ветвей было покрыто сплошной массой отливающих гнилью зеленых навозных мух. Их гудение способно было заглушить шелест листьев.

Особо много мух было у земли, где темнела большая лужа, словно леший наносил воду из ручья или реки. От лужи ветер принес тяжелый сладковатый запах разложения, и Миронег узнал по зловонию, что это не вода, а кровь. Она натекла достаточно давно и от этого успела свернуться и протухнуть.

Фрейя обогнула ясень, Миронег – за ней и… замер. В ноги лекаря ткнулся Пес, глухо зарычавший при виде висевшего на дереве головой вниз страшно обезображенного человека. Его надежно прибили к стволу огромным копьем, древко которого торчало наружу у нижней границы ребер несчастного. Ноги человека были закреплены слабо блестевшей в лучах солнца тонкой, но, видимо, прочной цепью, свитой наподобие девичьей косы из серебряных полосок. У человека не хватало одного глаза; на его месте Миронег видел багровую выемку, сочившуюся сукровицей. Неспешно шевелившиеся на ветру волосы слиплись и превратились в твердый колтун от стекавшей на них, да так и застывшей крови.

Второй глаз человека был открыт и пристально смотрел на приближавшихся к ясеню гостей. Глаз был красен, как у взбесившегося быка, и печален, как у голодной коровы.

– Мученик, – с почтением сказала Фрейя и склонилась перед ним в низком поклоне.

– Его надо снять отсюда, и немедленно, – пришел в себя Миронег. – Помогите мне!

– Я тебе сниму!

Низкий сильный голос не мог принадлежать никому, кроме Мученика. И не было в нем боли и страдания, столь уместных в этих обстоятельствах. Была же – царственность и уверенность в себе, была сила воина, готовящегося победить в грядущей схватке.

– Мученик? – неуверенно спросил Миронег.

– Мученик, – согласился висящий на ясене. – Есть сомнения? Попробуй тогда повторить! Испытай, что мне довелось пережить!

– Не хочется что-то, – виновато отказался Миронег.

– И правильно, – неожиданно добродушно сказал Мученик. – Больно очень. Хотя и полезно…

– Это великий Бог, – зашептал Миронегу Пес. – Но он не знал всего на свете, хотя и очень хотел. Однажды он упросил хозяина Колодца Знаний позволить ему напиться оттуда, а за это отдал свой глаз. Вода из Колодца открыла Богу, что обрести всеведение невозможно, пока он не познает смерть. Тогда Бог приказал своим родственникам придумать самую долгую и мучительную казнь, какая только возможна. И они придумали. Настал день, и Бога прибили к стволу Мирового Дерева Иггдрасиль, он умер в страшных муках и сошел с дерева всеведущим. Да, это великий Бог!

– Но он же еще… висит? – тихо спросил Миронег, надеясь, что Бог не сочтет любопытство пришельца оскорбительным.

– Что же еще делать? – ворчливо откликнулся сам Мученик. – И висеть мне тут вечность, поскольку количество знаний бесконечно.

– Зачем нужны знания, если они достаются такой ценой? – не понял Миронег. – Если страдания вечны, а полученное никогда не удастся использовать?

– Ты просто не в состоянии понять этот мир, хранильник, – вмешалась Фрейя. – Здесь длится вечно каждый миг. Пройди на восход – и ты увидишь, как распинали Бога; пройди на закат – ты станешь свидетелем его смерти и воскрешения. Там, вдали, уже застыли мгновения Рагнарека, последней битвы перед концом всего. Наш мир уже погиб, просто мы никак не доживем до его конца.

– Мы погибли, – беспечно согласился Мученик. – Но мы еще поживем, и, уверяю тебя, поживем неплохо!

– Считай, что уверил, – решил не спорить Миронег. – Но скажи мне, Мученик, зачем тебе понадобился простой смертный?

– Я привык к своему дереву, – сказал Мученик. – И мне не хотелось бы лишиться его… Человек, знаешь ли ты, что будет после конца мира?

– Полагаю, что ничего.

– Ошибаешься. Мне открылось, что наш мир просто сменит иной. Даже мне не суждено узнать, лучше он будет, чем наш, или хуже, но его рождение неизбежно. Все исчезнуть не может, как невозможно и появление из пустоты. Только он способен пережить смену миров; мой ясень, великий Иггдрасиль! Но погибшие воины, пополняющие мою свиту в той грани мира, где я господин над богами, рассказывают в последнее время о неведомой силе, готовой все уничтожить, и корни священного ясеня переплетутся с кроной, и тогда Иггдрасиль умрет.

– Мне жаль…

– Молчи, человек. Переживать за бревно недостойно мужчины! Не дерево жаль мне – привычку! Абсолютное знание, данное мне, открыло, что только один смертный в состоянии помешать разрушению, но ему необходима встреча со мной. И вот ты здесь. Спрашивай!

– Извини, Мученик, но скажи тогда сам, о чем спросить?! В последние годы я не раз слышал о единоборстве с неведомым Богом, ждущим меня в будущем, и всякий раз говорили об этом достаточно необычные и могущественные существа. Но я так и не знаю, что мне делать, где и когда. Возможно, хоть ты сможешь открыть мне, что вам всем от меня нужно?

– Не смогу, человек. Твоя сила – в неведении, убивающем страх.

– Спрошу тогда о другом. Ответь мне, Мученик, кто будет моим противником?

– Помни, человек, сила – в неведении!

– Зачем же ты хотел видеть меня, Мученик, если не желаешь ответить ни на один вопрос?

– Не знаю!

В голосе Мученика звучала растерянность. Он пожевал губами, слизывая запекшуюся кровь, и повторил: