Шеломянь - Аксеничев Олег - Страница 48

В последнюю очередь маляр принялся за голову существа, в которую собирался превратить подлокотник. Человеческое лицо, казалось, не могло иметь ничего общего со звериным телом, но странным образом гармонировало с ним и казалось совершенно естественным. Лицо обрамляла густая грива волос, но Миронег тотчас смешался, затрудняясь определить, волосы это или все-таки завивающаяся, как у овец, шерсть.

Веки на человеческом лице зверя открылись, и на Миронега посмотрели совершенно черные, влажно блестевшие глаза. Соколиные крылья плавно раскрылись, осторожно пробуя воздух избы, и снова улеглись по бокам собачьего тела.

Скамья ожила.

– Следите за своим лицом, пожалуйста, – попросило существо, и Миронег узнал голос. Пушистый. Видимо, столкнувшись с ним при входе, Миронег прикоснулся к широкому шерстяному ремню, шедшему по хребту этого странного создания.

– Следите за лицом, – повторило существо. – Не то Хозяйка раньше времени узнает, что вы не одиноки.

КАК УГОЩЕНИЕ

Голос Хозяйки ворвался в Миронега неожиданно, словно напоминая об опасности, которая чувствовалась в стенах избы. Хозяйка спрашивала, но даже не удосужилась показать это интонацией.

– Великолепно, – ответил Миронег, едва не поперхнувшись. – Простите, не могли бы вы показаться? Признаться, очень неловко общаться, не различая лица собеседника.

Лекарь поймал себя на том, что начинает изъясняться подобно пушистому существу, непривычно витиевато.

– Не дерзите ей, – испугалось существо. – Это опасно!

ВСЕ СЛУЧИТСЯ В СВОЕ ВРЕМЯ

Глубокая мысль, подумал Миронег и сжался, опасаясь, как бы Хозяйка не подслушала.

Тем временем существо приблизилось к столу и выронило из пасти в кувшин с вином небольшой зеленый шарик. Тот сразу же растворился, оставив после себя небольшую взвесь из крохотных хлопьев, быстро осевших на дно кувшина.

– Теперь можете пить, – сказало существо, обтирая губы темным узким языком. Раздвоенный, он очень походил на змеиный.

Миронег без колебаний налил себе вина в невысокий кубок, стоявший недалеко от несчастного лебедя.

Какая мерзость, можете подумать вы. Пить вино, в которое вывалилось что-то изо рта собакоподобного существа! Где же естественное отвращение, брезгливость, в конце концов?! Но о какой брезгливости, дорогие мои, можно говорить в то время, когда окончательно запачканную кухонную утварь отдавали вылизывать тем же собакам, а наши друзья-недруги половцы готовили мясо, положив его на день под седло коня. Брезгливость – признак цивилизации, отсутствующий в естественном мире.

Вино обжигало и холодило, его вкус мог описать только Гомер, поэт и слепец, а значит, человек с чувствами, обостренными вдвойне.

– Напиток богов, – искренно сказал Миронег.

– Угадал, – сказала молодая женщина, сидевшая, поджав под себя ноги, на лавке у стены напротив Миронега.

Серые глаза внимательно и откровенно рассматривали Миронега, и лекарь отвечал Хозяйке тем же. А поглядеть было на что. В жизни такая красота встречалась крайне редко, и только древние мраморные статуи, которые Миронег видел в Херсонесе, приближались к подобному совершенству. Скрытое свободным сарафаном тело распрямляло складки именно там, где это и должно было быть сообразно вкусу Миронега.

– Ты хотел меня видеть, Миронег, – сказала красавица. – За тебя попросили, и я вынуждена была пропустить тебя в дом. Вот я. Доволен?

– Красота всегда вызывает восхищение, – ответил Миронег.

Существо у его ног презрительно фыркнуло, и красавица недоуменно подняла брови:

– Как ты попал сюда, Пес Бога? Сорвался с привязи?

– Я не знал привязи, в отличие от тебя, Фрейя! – ответил Пес.

Зверь оскалился, и Миронег увидел обнажившиеся клыки, неведомо как скрывавшиеся за человеческими губами.

– Испепелю, – пообещала Фрейя, с ненавистью глядя на Пса.

– Не посмеешь, – заявил Пес. – Я не принадлежу вашему миру, и твоих сил не хватит, чтобы призвать мою смерть.

Струя красноватого пламени вырвалась из сложенной щепотью правой руки Фрейи и отбросила Пса к притолоке. Выскользнувшие оттуда изогнутые клыки клацнули с металлическим звуком на расстоянии вытянутой руки от взметнувшего земляной прах хвоста Пса.

Существо заворчало и, оттолкнувшись задними лапами от пола, взметнулось вверх. Соколиные крылья развернулись, со шмелиным гудением рассекая воздух. Несколько перьев сорвались с них и полетели к Фрейе. Если бы она не спрыгнула с лавки, то оказалась бы пришпилена к ней. Перья, как выяснилось, были тверже и острее ножа, глубоко впились в доски сиденья.

Пес изогнулся в полете и вытянул передние лапы к Фрейе, с искаженным лицом пытавшейся уклониться от навязываемых ей объятий. Миронег успел заметить, как на концах лап Пса проросли небольшие розоватые пальчики, которые в следующее мгновение сомкнулись на горле красавицы.

Пес и Фрейя упали на стол, разбрасывая вокруг себя почти не тронутый лекарем ужин. Миронег отскочил от летевшего в него деревянного блюда и крикнул неожиданно для самого себя:

– Фу! Назад!

Удивительно, но Пес послушался. Он оставил горло Фрейи в покое и отошел в сторону. Когти на концах лап процокали по доскам пола, оставляя небольшие треугольные вмятины. От пальцев на передних лапах не осталось даже следа, и Миронег засомневался, не почудилось ли ему все это.

При падении на стол сарафан задрался и открыл ноги Фрейи. Башмаки на них были под стать хозяйке – из мягкой кожи, расшитые бисером и украшенные золотыми бляшками, отлитыми в форме конских подков. Но выше башмаков Миронег увидел темные кости, покрытые мумифицированными иссохшими сухожилиями, удерживавшими ноги от распада на отдельные фрагменты. Нижняя часть тела Фрейи была безобразна в той же мере, как лицо – прекрасно.

– Не смотри, – глухо сказала Фрейя, натягивая рукой подол.

Миронег кивнул, но не смог отвернуться.

– Проклятая тварь, – прошипела Фрейя, сумрачно разглядывая Пса Бога, напрягшего мускулы в ожидании нападения.

– Ты первая начала, – с обидой и очень по-детски ответил тот.

– Проклятая тварь, – повторила упрямо Фрейя и повернула голову к Миронегу. – Что, хранильник, разонравилась я тебе?

«Отчего все вокруг лучше меня помнят, что я – хранильник?» – подумал Миронег.

– Вы, люди, все таковы, – говорила Фрейя, снова усаживаясь на лавку и откидываясь спиной на бревна стены. – Стремление продолжить род бросает вас на противоположный пол, как лисицу на хомяка; и никто в это время не желает вспомнить, чем все это закончится… Смертью и тлением, вот чем! Я – истинная любовь, что же ты отшатнулся от меня, человек?

– Всегда ли мы жаждем истины? – откликнулся Миронег.

– Всегда, – ответил на это Пес. – Иначе отчего ты здесь, человек?

Миронег почувствовал себя очень неудобно, оказавшись посредине между Фрейей и Псом, в точке, где перекрещивались их взгляды, от которых, казалось, дымился воздух. Ощущал лекарь и смену настроения странных обитателей избы, отчего-то явно решивших подчеркивать свое нечеловеческое происхождение.

– Какую же истину вы хотите открыть мне?

Миронег медленно отошел в сторону, к стене, так чтобы стол стал барьером между ним и сверхъестественными существами.

– Мы? – удивилась Фрейя. – Никакую. Ты сам должен узнать все, мне же приказано только помочь тебе в этом.

– А мне, – в тон заметил Пес, – проследить, чтобы все было без обмана.

– Твой хозяин, как всегда, недоверчив.

– И на то есть причины, не так ли, Фрейя? – Все-таки пес улыбался по-собачьи; и как это только удавалось ему при человеческом лице? – Одни перышки Локи чего стоят…

– Собака лает, – сквозь зубы выдавила Фрейя. – Ты, хранильник, должен увидеть одного Мученика. Он скажет то, что понадобится тебе в самый тяжелый миг паломничества.

– Какого паломничества? Я не христианин.

– Вся жизнь человека – паломничество, но только редким из вас удается разгадать его цель. Скажи, знаешь ли ты, ради чего живешь?