Игра без правил - Воронин Андрей Николаевич - Страница 38

– Да ну вас, – отворачиваясь к окну, буркнул подросток. – Никого у меня нету.

– А вот и врешь, солдат, – покосившись на него, сказал Комбат. – Ведь врешь же?

– С чего это вы взяли, что я вру? – спросил Сергей, разглядывая проносившиеся мимо машины так внимательно, словно приехал из оленеводческого поселка, в котором сроду не видели легковых автомобилей.

– A y тебя уши красные, – сказал Рублев, – так что зря ты отворачиваешься. И краснеешь, между прочим, тоже зря. Влюбляться не стыдно, особенно в твоем возрасте.

– А в каком стыдно? – заинтересованно спросил Сергей, поворачиваясь к нему.

Комбат задумался.

– А черт его знает, – честно ответил он. – Ни в каком, наверное. Если, к примеру, такой дед, как я, вдруг начнет вздыхать и писать любовные записки, это, наверное, будет смешно, а стыдно… Да нет, наверное, не стыдно. Вором быть стыдно, бандитом, трусом или там предателем – это да, это стыд и срам, а если нравится тебе девчонка, чего же тут стесняться? Если бы все этого стеснялись, люди давно вымерли бы.

– Как это? – удивился Сергей.

– Перестали бы жениться, рожать детей, состарились и умерли, – ответил Рублев. – Очень просто.

Некоторое время они ехали молча. Комбат осторожно переводил дыхание, думая о том, что воспитывать подростка все-таки очень нелегко. Вот вам, пожалуйста: не думал, не гадал, и вдруг пришлось читать лекцию по половому воспитанию. Наверное, это была не самая удачная лекция, но Борис Иванович был доволен и этим: все-таки это была область, в которой он сам чувствовал себя не вполне уверенно. Если бы разговор зашел о типах парашютов, применяющихся в армии, транспортных самолетах или тактике ведения боя малыми подразделениями, о видах вооружения и о том, как без лишнего шума снять часового, не имея при себе никакого оружия, кроме шнурков от ботинок да перочинного ножа, он, несомненно, был бы на высоте положения, но это…

Вечернее солнце зависло впереди и слева, сверкая яростными медно-красными вспышками в просветах между тяжелыми тушами зданий, словно кто-то быстро мчался параллельно их машине, ведя по ней непрерывный автоматный огонь. Поймав себя на этом сравнении, Рублев невесело усмехнулся: сколько лет прошло, а в голове все то же – стрельба, взрывы, пыльные горы, бьющий в лицо ветер и подернутая полупрозрачной дымкой земля далеко внизу. Все, что было потом, спрессовалось в один пласт невыразительного серого цвета: какие-то истории, в которые он постоянно влипал на гражданке, и короткие промежутки между этими историями. Ни то, ни другое не вызывало ни теплых чувств, ни интереса. "Получается, что я, как выброшенный на свалку диван, живу воспоминаниями, – подумал Комбат. – Ничего хорошего в этом нет, но и менять что-либо, похоже, уже поздно. Может, благодаря Сереге все пойдет по-другому. И больше никаких историй – все, к черту, надоело. Что я, не могу жить, как все нормальные люди?"

Миновав пост ГАИ, они вырвались на трассу, и Комбат дал машине волю. Смеркалось, и вскоре Борис Иванович заметил, что Сергей клюет носом.

– Эй, Чингачгук, – окликнул он. – Полезай-ка ты, брат, на заднее сиденье да ложись спать.

– А можно, я еще немного с вами посижу? – спросил Сергей. – Я люблю на дорогу смотреть, особенно ночью. Кажется, что не едешь, а летишь. Вот только есть хочется.

– Есть? – переспросил Комбат и глубокомысленно подвигал бровями, прислушиваясь к своим ощущениям. – Да, – наконец согласился он, – перекусить не мешает. Ты как к хот-догам относишься?

– Отрава, – скривился Сергей. – Не понимаю, как вы их едите.

– Чего? – растерялся Рублев. – Однако быстро же ты разбаловался, солдат. Пора тебя на перловку сажать. С комбижиром.

Сергей вдруг рассмеялся – так, как умеют только подростки. Комбат, услышав этот смех, почувствовал себя круглым идиотом.

– Да вы что, Борис Иванович, – все еще хихикая, сказал Сергей, – вы что, правда поверили?

– Вот обормот, – покачал головой Комбат. – Подловил все-таки. Ну, погоди, я тебя тоже поймаю, дай срок.

Они притормозили возле придорожного кафе. По случаю наступления весенне-летнего сезона его владелец уже выставил на улицу три легких пластиковых столика под полосатыми красно-белыми зонтами с рекламой "Лаки Страйк". За столиками никого не было, и в наступившей темноте на них играли отсветы разноцветных мигающих лампочек, которыми был обрамлен фронтон неказистого павильончика, явно установленного здесь еще до того, как даже общественные туалеты начали отделывать по евростандарту.

Окна павильона были почти сплошь залеплены рекламными плакатами, каждый из которых обещал больше за меньшие деньги или, как минимум, термоядерный взрыв ментолового вкуса в полости вашего рта. Укрепленная на кривоватом шесте пятисотваттная лампочка освещала незаасфальтированную пыльную площадку перед закусочной, на которой стояла сверкающая, похожая на елочную игрушку "Тойота" со стремительными каплевидными обводами. Двигатель "Тойоты" еще потрескивал, остывая, но в салоне никого не было.

Комбат с легким неудовольствием посмотрел на "Тойоту" – уж очень она не вязалась с неказистым видом придорожной закусочной. Впрочем, решил он, голод – не тетка, независимо от того, на какой тачке ты ездишь.

– Посиди-ка в машине, – сказал он Сергею, который уже опустил на землю одну ногу, собираясь выйти.

– Ну, дядя Боря, – проныл тот, – я же себе уже все отсидел. Сколько можно?

– Ладно, можешь размяться, только от машины ни на шаг, – сказал Комбат.

Он не взялся бы ответить, почему ему вдруг пришло в голову решение не брать Сергея с собой в кафе. Попытка логически обосновать это решение выглядела бы, по меньшей мере, смешно – просто это вдруг показалось единственно правильным.

– Оставайся возле машины, – повторил Комбат, для убедительности наставив на мальчишку указательный палец.

– Ладно, – вздохнул тот.

Толкнув застекленную дверь, Рублев вошел в кафе.

Укрепленный на двери колокольчик отозвался надтреснутым дребезжанием, но ни стоявший за стойкой хозяин забегаловки, ни двое беседовавших с ним посетителей даже не обернулись.

– Добрый вечер, – громко поздоровался Комбат.

Он с первого взгляда оценил обстановку и нашел ее весьма нездоровой, порадовавшись, что не взял с собой Сергея. Здесь имел место вполне недвусмысленный "наезд" – это было видно по бледному испуганному лицу человека за стойкой и по расслабленно-угрожающим позам посетителей. Один из них, плечистый парень почти двухметрового роста со стриженым затылком, обернулся и через плечо окинул Рублева равнодушным взглядом сонных бесцветных глаз, полуприкрытых припухшими веками с белесыми ресницами. Решив, что вновь прибывший никакого интереса не представляет, парень так же молча повернулся к нему спиной. Второй вообще никак не прореагировал на появление Комбата, продолжая что-то негромко, с монотонной угрожающей интонацией втолковывать бармену.

Комбат усмехнулся уголком рта. Эти ребята давно сменили китайские спортивные костюмы и кожаные куртки на более цивилизованный прикид, но суть осталась прежней – это были шакалы, возомнившие себя царями природы. Путь Бориса Ивановича Рублева довольно редко пересекался с их кривыми дорожками, и, пока эти ребята держались от него в стороне, Комбат, как правило, даже не вспоминал об их существовании.

Сейчас, однако, ему нужна была еда, тем более что при виде этих загородивших весь прилавок широких спин его голод мгновенно обострился. Он решительно шагнул к прилавку и попытался вежливо отодвинуть одного из рэкетиров в сторонку.

– Командир, – обратился он к бармену через головы "братвы", – мне нужно пять хот-догов, пять гамбургеров и две большие бутылки "пепси". Сделаешь? И побыстрее, если можно, у меня там пацан голодный.

– Слышь, ты, – слегка повернув голову, процедил плечистый, – друган, свали, а? Не видишь, мы с человеком разговариваем.

– Ребята, да вы что? – прикинулся простачком Рублев. – Я же говорю, мальчишка у меня там, есть просит…