Ты у него одна - Романова Галина Владимировна - Страница 31

– Теть Зин, а вы в снах разбираетесь? – вполне миролюбиво поинтересовалась Эмма и даже улыбнулась, хотя после сегодняшнего дня ее уважительное отношение к пожилой соседке было основательно подорвано.

– Каких еще снах?

– Да вот вижу один и тот же сон на протяжении последнего времени. Вроде и не страшный, а просыпаюсь вся в поту. Сердце словно сумасшедшее, готово из груди выскочить.

– Заходи…

Соседке понемногу удалось справиться с эмоциями и начать проявлять хоть какой-то намек на гостеприимство и деловитость. Она поставила на плиту выскобленный до блеска алюминиевый чайник. Нарезала крупными ломтями батон. Вытащила из шкафа банку вишневого варенья. Потом поставила на стол две большие эмалированные кружки, сунула туда по пакетику чая и залила их крутым кипятком. Все это она проделывала под аккомпанемент Эльмириного повествования. Та старательно делала вид, что ничего не произошло, и на протяжении добрых десяти минут обстоятельно вещала о преследовавших ее ночных кошмарах.

Наконец, когда она почти выдохлась, тетя Зина уселась на скрипучей табуретке напротив гостьи, совсем по-школьному сложила руки на новом столе и, сделавшись вдруг на удивление печально-задумчивой, произнесла:

– Не знаю, Эмка, как и говорить тебе такое… На тебя и так в последние годы судьба что-то озлобилась. То одно у тебя, то другое… Красивая девка, богатая, статная, а счастья все нету и нету… Да… Тебе правильно гадалка сказала: кровь – это всегда к родне. Два рубца – это точно отец с матерью. Но третий… Третий, думаю, это ни черта не Данилка твой. Такому станется помереть-то, жди, как же! Он всех нас вместе переживет. Гад он. Никогда его не любила. Никогда. Всегда была против твоего выбора. Ну ты ведь у нас строптивая, разве послушаешь.

– Так что там третий-то, теть Зин? – Эмма с удовольствием таскала вишенки из варенья, цепляя их потускневшей мельхиоровой ложечкой, наверняка нашедшей приют в буфете тети Зины после какого-нибудь очередного заводского банкета. – Кто, по-вашему, третий, если это не Данила?

Физиономия соседки, давно вернувшей себе первоначальный цвет лица, сделалась еще более загадочной.

– Ты ведь можешь мне не поверить… – Она замялась и звучно отхлебнула из кружки мутноватую бурду. – Только говорили, будто бы у отца твоего еще сын имелся. И жил он в этом городе.

– Сын?! – Ложка выпала из вмиг ослабевших пальцев, вишневые ягодки нелепой неряшливой кучкой опрокинулись на стол. – Какой сын?! Что вы плетете?! Не было у него никого, кроме меня! Не было и не могло быть! Я бы знала! Я бы точно знала! Чушь какая! Кто хоть говорит?!

– Бабы… – Тетя Зина обиженно поджала нижнюю губу. – Бабы говорят…

Против столь «веского» аргумента у Эммы возражений не нашлось. «Бабы» в речевом обороте тети Зины означали нечто покруче Российского информационного агентства. Если цитировались именно «бабы», а не Лешка со склада, не Витька «с мебельного магазина» или Алка из соседнего дома, то первоисточник был правдив и надежен, сомнений быть не могло. Визируя собственные донесения псевдонимом «бабы», тетя Зина тем самым словно ставила оттиск «проверено». И в девяноста случаях из ста сведения эти не были опровергнуты грубой действительностью.

Мигом прокрутив все это в голове, Эмма перевела перехваченное шокирующей новостью дыхание и потребовала:

– Рассказывайте…

– А че рассказать тебе, девка, коли я сама мало что знаю. Бабы говорили, что сынок у него имеется. Вроде красотой под стать тебе. И что отец сына никогда на произвол судьбы не бросал. Вот так-то…

– А поподробнее?! Что-нибудь еще сможете добавить?!

– Нет. – Взгляд соседки был почти тверд и честен, за исключением маленькой, почти незаметной тени природной осторожности, которая металась и пряталась где-то на самом дне ее бесцветных глаз.

– Ну почему тогда он ни разу не дал о себе знать?! Почему он ни разу не объявился за столько лет?! Зная, что отец погиб… Так это… Так это вы его имели в виду, ну… говоря о моем сне?!

– А кто его разберет, сон твой? Время покажет… Время покажет, кто и что… Но то, что брат у тебя имеется, это ты должна была знать. Неужели Данилка-то твой ни разу тебе о нем не говорил?

– Данила?! – Эмма непонимающе воззрилась на соседку. – А при чем тут Данила?!

Тетя Зина заерзала под ее взглядом, пронзавшим ее как рентгеновский луч, но более не проронила ни звука на этот счет. На все вопросы она либо равнодушно пожимала плечами, либо беззлобно фыркала в полупустую кружку с чаем.

Через пятнадцать минут Эмма выклянчила у нее обещание помощи и поддержки в их «общем» деле, попрощалась и ушла к себе.

Там она снова засела за конспектирование собственных мыслей, подрисовав еще одно параллельное течение под кодовым названием «БРАТ».

Она, конечно же, допускала мысль о том, что он существует в природе. Что отец на самом деле поддерживал с ним постоянную связь, но вот то, что он скрыл от нее его существование, в голове не укладывалось.

Почему?! Почему ей не было дано знать о нем?! Какой он из себя? Что он любит и кого он любит? Сколько ему лет? Чем он занимается?

Господи, да сотни, сотни разных вопросов моментально закружились в ее голове хороводом. И самый главный, самый болезненный и самый неразрешимый вопрос заключался в том: а каково это – чувствовать, что у тебя есть брат.

Что можно ощущать, находясь с ним рядом? Нежность… Заботу… Защищенность… Да все, что угодно, но только при условии, что тебя любят. А если… Если он ненавидит ее и потому так долго не объявляется… Пять лет прошло с момента гибели отца, почему он ни разу не дал о себе знать? Что за причина?

– Еще одна загадка… – пробормотала она, потирая воспаленные глаза, которые она битых два часа таращила в испещренный ее записями лист, словно там, и только там хранился ключ ко всем ответам.

Черные буквы и стрелки плыли перед глазами, превращаясь в чудовищный водоворот, из которого время от времени назойливо выныривали слова: «БРИЛЛИАНТЫ», «МОТИВ», «БРАТ»… «ВЕНЯ».

Что-то во всем этом крылось. Что-то ей отчаянно мозолило глаза. Это было как в раннем детстве, когда мать прятала от нее сладкое под самым ее носом, а маленькая Эмма мучительно искала и не находила, и приходилось дожидаться обеда или ужина. И когда мать с ловкостью фокусника выуживала долгожданную шоколадку из-под ломтиков хлеба, которые все время стояли на столе в плетеной сухарнице, она испытывала нечто сродни разочарованию. Ну почему она сразу не могла туда залезть? Почему лазила по шкафам, не замечая того, что лежало под самым ее носом?

То же самое было и сейчас…

Что-то отчаянно напирало на нее из этой схемы. Что-то лежало на самой поверхности и умоляло догадаться. Повинуясь какому-то сверхнаитию, Эмма взяла черный маркер и неожиданно для самой себя соединила толстой линией, обрамленной стрелками с двух сторон, слова «БРАТ» и «БРИЛЛИАНТЫ».

И как только она сделала это, то почти сразу поняла, что именно здесь кроется ответ. Именно эти два пункта могут быть отправными точками в ее поисках. И именно по этому пути она пойдет, как бы ей ни навязывали другое направление, только по этому…