Ты у него одна - Романова Галина Владимировна - Страница 32

Глава 12

Макашов Геннадий Иннокентьевич, в школьные годы Генка Кешкин (а иногда и Кошкин), сидел у себя в кабинете и задумчиво вертел в руках листок с написанным на нем номером машины. Весь его вид не то чтобы говорил, просто вопил об унынии и обреченности.

«Нет, нет и еще раз нет», – казалось, кричали его глаза, которые он старательно уводил от ее взгляда.

– Ген, прекрати выделываться. Погоны нацепил, большим человеком себя почувствовал и школьных друзей теперь в упор не видишь, да? – Эмма старательно выдавливала из себя приветливые улыбки, расточала флюиды мнимой влюбленности и изо всех сил душила в себе желание подойти к Кешкину и что есть мочи шарахнуть его по лысой башке одним из толстых томов уголовных дел, заполонивших его стол. – Тебе это ничего не стоит. Я же знаю…

– Умная какая, – фыркнул Кешкин и бросил вороватый взгляд на ноги Эльмиры.

Девочка была в порядке. Даже более того – в полном порядке. Он бы на все плюнул и пропустил бы этот долбаный номер через компьютер, получив нужный ей результат. А там можно было бы выклянчить у нее приглашение в ресторанчик. Ужин при свечах, переходящий в нечто… Нечто такое, от чего и сейчас внизу живота сладостно ноет. Как вспомнит, что в детстве дразнил ее «грибастая» за пухлые розовые губы да за косы дергал, так на душе гадостно становится. Кабы сейчас к этим самым губам прильнуть. Впиться в них, сорвать обещание о чем-нибудь вечном и прекрасном.

Кешкин обеспокоенно заерзал и бросил на Эмму еще один взгляд исподтишка. Нет, конечно же, глупо трусить. Откуда ей может быть известно о его порочных мыслях. Сидит себе, точеной ножкой помахивает. Ручки сложила под грудью, за один взгляд на которую он бы пару лет жизни отдал. Хотя два года – это, пожалуй, перебор.

– Кешкин, – вдруг вторгся в его поплывшие мысли ее вкрадчивый голосок. – Ты чего там, гад, гоняешь в башке своей?! Ты что там под столом эрекцию прячешь?!

Судя по тому, как бросилась кровь ему в голову, мгновенно окрасив лысину багрянцем, она поняла, что не ошиблась. Водился, водился за Генкой такой грешок – предаваться запретному и порочному в мыслях и сгорать от невостребованности ценой собственной потенции. Видно, что зарожено – то и заморожено. И никакие девочки и мальчики, никакие жены и любовники не способны исправить положение.

– Ты мне поможешь или нет?! – Эмма встала с места и подошла вплотную к его столу. – Сроду бы не пришла к тебе, уж извини за грубость, да дело не терпит отлагательств. К тому же… К тому же, если ты мне не поможешь, я…

– Что ты?! Ну что ты?! – Генка не сразу пришел в себя, сраженный ее проницательностью, но угроз в свой адрес он не терпел и потому старался всегда нападать первым.

– Я отдам твоим детям те твои фотографии, – обрушила на него заранее заготовленную порцию шантажа Эмма и довольно заулыбалась. – Помнишь тот наш славный поход? Не забыл, как голышом тебя с Семеновым застали в овраге? Вижу, не забыл. А девчонки возьми и сфотографируй вас.

– Вы… Вы же говорили, что ничего не успели…

На Кешкина жалко было смотреть. Он прямо на глазах рассыпался на молекулы. Еще бы! Такой компромат на самой заре карьерного роста. Его не то что из ментовки вытурят с волчьим билетом, его ни к одной приличной конторе не подпустят. Вся болтовня о свободе выбора в вопросах сексуальной ориентации так болтовней и останется. Никогда пуританский народ России, прикрывающийся якобы свершившейся сексуальной революцией, не примет изгоев. Ни-ког-да. И если даже Эмка блефует насчет тех дурацких фотографий (или нет?!), то начни кто-нибудь дотошный интересоваться, что подразумевает под собой его рыбалка, где гарантия, что не докопается до истины?..

– Гена! – Эмма отчаянно требовала к себе внимания.

Кошкин, он же – Кешкин, он же – Макашов, был единственным человеком, способным помочь ей в этом деле. Она с утра носилась по отделениям райавтоинспекций и везде получала от ворот поворот. Где вежливо, где не церемонясь в выражениях, ей отказывали, отказывали и отказывали.

Она уже совсем отчаялась, когда по мобильнику с ней связалась Лизка и в ответ на ее причитания посоветовала обратиться к Кошкину.

– Хоть и невелика шишка, но все же мент. Знает кого и о чем просить. Действуй без раздумий.

– А если откажет? – заколебалась Эмма.

– Надави шантажом. Дело проверенное. – Лизка отчаянно чихнула и пожаловалась: – Заболела что-то я… Осень, наверное, скоро. Хоть бы зашла, что ли. Чем вообще занимаешься последнее время? На службе не показываешься.

– Отпала необходимость. Состригаю прибыль, время от времени устраиваю проверки, там все нормально… – Она немного помолчала и затем вновь вернулась к проблеме, сверлящий ее мозг со вчерашнего дня. – Так, думаешь, Кошкин поможет?..

Но Кошкин, вопреки предсказаниям Лизки, невзирая на шантаж, трусливо тряс багровой лысиной и лопотал что-то о больших людях, которые подвесят его за яйца, если он рыпнется.

– Ген, я что-то не пойму, – уловив конец последней фразы, встрепенулась Эмма. – Ты о каких людях говоришь?! Кому я нужна?! И кому нужны мои проблемы?!

– Уходи, Эмка, Христом Богом прошу, уходи! – почти взмолился Кошкин и сложил на верхней пуговице кителя потные ладони. – Пришла, нарисовалась, а теперь мне расхлебывай.

– Что за люди, мать твою?! Что я опять пропустила в этой жизни?!

Это никак не хотело укладываться в ее схему. Совершенно все путало и переворачивало с ног на голову. Какие еще люди?! О чем он тут ей лопочет битых десять минут, покрываясь испариной. Кто так сумел напугать капитана милиции? И каким тут боком лично она, Эмма?!

– Слушай, Кошкин… – Эмма подтащила свой стул к столу и, оседлав его, склонилась прямо к его уху. – Я никому, никому не скажу. Ты мне находишь хозяина этой машины. Тебе это – раз плюнуть. Регион наш, так что это кто-то из соотечественников, как любил говаривать бывший президент. И об этом никто, ну совсем никто не узнает. Чего ты так боишься, не пойму?! Мой визит к тебе уже состоялся. Если это замечено, наплети с три короба, что захочется. Не обязательно же тебе, елки-палки, все карты раскрывать. Скажешь… Ну, допустим, что я просила выставить у своей квартиры охрану.

Ее запах щекотал ему ноздри и мешал сосредоточиться на ее словах. Отчего это дорогие бабы всегда так пахнут? Ведь такие же они самые, что и все остальные – из плоти и крови, а поди же ты. И духами Эмка с утра не успела попользоваться, он это определил сразу. А запах, элегантно дурманящий, все равно имелся, да такой, что голова кружилась. Узнай Павлик о его запретных мыслях в ее направлении, закатил бы такую сцену ревности, что впору вешаться. Но он не узнает. И никто не узнает. И они не узнают… А что? Ведь дело девочка говорит. Кто сумеет доказать обратное, если он и впрямь скажет об охране? Да никто. Отчитается по полной форме, и им хорошо, и ему все равно. И главное – Эмма, Эльмирочка будет довольна. И кто знает, что может произойти, надыбай он для нее нужные сведения? Может, и снизойдет до него красотка? И тогда он сумеет развеять дурацкий миф о себе как о законченном педике…

– Ну что, Ген? – Эмма безошибочно почувствовала в нем перемену. – По рукам?! А?! Поможешь? Я бы и сама, да некогда… Что-то уж очень знакомое, просто назойливо знакомое, а вспомнить не могу.

– А в чем хоть проблема-то? – Поняв, что сдал позиции окончательно, Генка повнимательнее вгляделся в номер. – Что-то и вправду знакомый набор цифирей, а вспомнить не могу.

– Вот и я-то!..

Эмма почти с умилением наблюдала за тем, как Генка, прекратив наконец-таки от нее отделываться, чешет розовую плешь и отчаянно ворочает мозговыми жерновами, якобы пытаясь что-то вспомнить. Но ей, как никому, было доподлинно известно, что с памятью у него были большие проблемы и надеяться на то, что он сейчас вот тут все вдруг вспомнит, – зряшное дело.

– Ну чего, Ген?!

– Ладно, черт с тобой… – Он вымученно улыбнулся и, словно спохватившись, игриво закончил: – Но ужин за тобой, так и знай! Там имя хозяина и получишь.