Я – контрабандист - Неклюдов Андрей - Страница 29

ТАЙФУН

В день отхода, ранним утром, я внезапно проснулся, словно от толчка.

Стояла тишина, лишь чуть слышно посапывал на верхней полке Володя. По стеклу иллюминатора сбегали капли воды.

В одних трусах я выскочил наружу. Моросил дождь, змейками струясь по крашеной палубе. Город, море, небо – все было серым, дымчатым. В мгновение ока я взлетел по вертикальной лестнице на пеленгационную палубу. Мои мешки мокли. С брезента, покрывавшего чипсы и печенье, вода сбегала прямо на мой груз. Нижние мешки уже очутились в луже.

Чертыхаясь, я метался по судну, пытаясь отыскать хоть какой-то кусок брезента или полиэтилена. Попадались лишь обрывки, которые я кое-как лепил по верху мешков, большей частью без толку. Вспомнив, что каждая пара кроссовок или тапок упакована в полиэтиленовый пакет, я временно успокоился и, вернувшись в каюту, продрогший и мокрый, принялся заваривать чай. Однако отведать его мне было не суждено. Теплоход вдруг начал мелко дрожать и крениться, так что и Володя пробудился в тревоге и сел, держась за край кровати. Капли дождя уже не сбегали по стеклу иллюминатора, а размазывались по нему тоненькой пленкой. Нарастал гул. Даже здесь, в бухте, в порту, разыгрались такие волны, с такой силой принялись раскачивать и ударять судно о стенку причала, что, казалось, вот-вот расколотят его вдребезги.

Я снова выбежал под дождь. Брезенты, покрывавшие груз на палубах, вздувались зловещими пузырями, которые пучились на глазах и ползли от края к краю. Заряды дождя, словно пущенные из брандспойта, осыпали оголявшиеся ряды картонных коробок. Кусочки полиэтилена, покрывавшие мои мешки, давно улетели за борт. Казалось, от порывов ветра сотрясаются и сооружения порта, и сам город. Лужи делались шероховатыми и размазывались по асфальту пирса, как капли дождя по иллюминатору.

Вдвоем с Володей мы принялись таскать поддоны, сваленные беспорядочной кучей на берегу, надеясь сложить на них мешки, но не успели забросить на борт и десяток, как послышались свисток и окрики. Подкатил на велосипеде полицейский в сером мокром плаще.

– Э-э! – заорал он и энергично замахал рукой от судна к себе, показывая, что поддоны нужно вернуть.

Мы притворились, будто не понимаем.

– Э-э! – прокричал он еще более угрожающе и уехал.

Мы вновь ваялись за дело, но тут опять послышалось знакомое:

– Э-э-э! – но уже как будто с дружелюбными интонациями.

Дергая головой в сторону, полисмен вроде как приглашал меня следовать за ним. Поколебавшись, я внял его призывам.

За синим металлическим ангаром кореец указал мне на кучу сложенных стопками прорезиненных брезентов. Затем вытащил бумажку и на ней нарисовал – «20 $».

Я едва втащил этот тяжеленный пакет на палубу, рассчитывая, что сейчас разом укутаю весь свой пропадающий товар, стал разворачивать и ужаснулся. Все было в дырах, в пятнах мазута и в угольной пыли. На палубу стекала черная жижа. Полицейский, заработав двадцать долларов, больше не показывался.

Положение становилось критическим. В это время на палубу поднялся заспанный, с помятым лицом старпом Жбадин.

– Тайфун, – дыхнул он мне в лицо перегаром и замолчал, считая, видимо, что этим все сказано.

– И что? Что с контрактным грузом?! – прокричал я сквозь гул.

– Какой теперь груз! Какой дурак в такую погоду повезет?! – махнул он рукой, сплюнул и, шлепая по залитой дождем палубе домашними тапочками, отправился восвояси.

Выходит, мой товар останется незамаскированным… Какое-то время я находился словно в оцепенении, лишь отплевывался от дождя, слепо уставясь в серую мглу. Однако через пять минут я уже снова действовал. Позвонил в «Катюшу» Пете, и тот прислал мне с машиной два отличных новеньких пластиковых брезента с кольцами по краям и бобину капронового шнура. Затем я вступил в переговоры с хозяином чипсов, добиваясь разрешения использовать его товар для прикрытия моего.

– Только так, чтобы мои коробки не мокли, – нехотя согласился тот.

После этого я нанял за шестьдесят долларов двух матросов – молодого, резвого, и пожилого, медлительного и угрюмого (столь угрюмого, что в другое время я предпочел бы держаться от него подальше), и втроем, под шквалами ветра и дождя, мы перекладывали коробки, мешки, укрывали рвущимся из рук брезентом теперь уже единую кучу. Мы возились часа три. Натягивали, что было сил, концы шнура, и все равно брезент вздувался, с треском хлестал закраинами.

– Лучше не сделаешь, – заключили мои наемники, теперь уже оба угрюмые и мокрые.

Ураган же только крепчал. Выходить в открытый океан представлялось безрассудством, однако турфирма (в лице Жени) не желала нести дополнительные расходы и оплачивать внеплановую стоянку. У коммерсантов же не оставалось денег.

– Только выйдем, весь ваш груз полетит за борт, – предрекали матросы. – Никакие веревки не удержат. Все потеряете.

В отчаянии я готов был снова разрушить с таким трудом выстроенное сооружение и посбрасывать тюки вниз, в полупустое помещение ВЦ, где у меня также была сложена часть товара. Однако тайфун оказался, видимо настолько серьезным, что корейцы не решились прогнать нас, и мы простояли бесплатно до следующего утра, а после – еще сутки. Впрочем, было нечто унизительное в том, что корейские службы отнеслись к нам более гуманно, чем наша российская фирма.

ЧУН ЛИ

Нет худа без добра. На второй день непогоды, когда упругость ветра заметно ослабла, а дождь ударял лишь редкими рассеянными залпами, я смог осуществить свое давнее желание продолжить знакомство с городом. Я взял зонтик, фотоаппарат, заряженный японской обратимой пленкой «Фьюджи», и отправился во влажный, причесанный ветрами Пусан. Я лишь слегка жалел, что некому будет сфотографировать меня самого, поскольку Володя остался на судне. Поэтому как благосклонный жест судьбы воспринял я неожиданное знакомство.

Неподалеку от Техаса я остановился на перекрестке двух улочек, раздумы–вая, куда мне направиться. Оглядываясь по сторонам, я среди размеренно бредущих прохожих заметил стоящую в такой же, как и я, нерешительности девушку. Я принял ее за школьницу, до того она была тоненькая, с прямыми черными волосами, с сумочкой-портфельчиком через плечо. Мы встретились взглядами, и она, хмыкнув чему-то, быстро отвернулась. Мне это показалось забавным, и я шутливо, подражая «мадамам» из «Голливуда», спросил:

– Почему «ха-ха»?

– За-блу-димся? – с усилием по-русски ответила кореянка, смешливо глядя на меня.

Минуту спустя мы уже шли рядом. Ветер подталкивал нас в спину. Через несколько мокрых кварталов я выяснил, что Чун Ли (так звали девушку) – студентка, что она живет и учится в Сеуле, изучая в университете русский язык и литературу.

– У меня есть… мечта… – приподняв глаза к небу, едва ли не по слогам излагала она свои мысли, – изучать… изучить русский язык совершенно… совершенство.

(Никогда не предполагал, что у кого-то в азиатских странах может быть такая мечта.)

Пока же о совершенстве говорить не приходилось. Перед тем как что-то промолвить, моя спутница тихонько шевелила губами, вопросительно взглядывала на меня, словно ожидая подсказки, и иной раз смолкала на половине слова, прижав губы пальчиком. Но это, казалось, лишь прибавляло ей обаяния.

Как я понял, она приехала в Пусан впервые, так что мы с ней одинаково плохо ориентировались. Тем не менее, мы пешком достигли раскинувшегося по предгорьям парка района Чагалача. Там мы поднимались и спускались по бесчисленным каменным лесенкам, среди буйной растительности, любуясь видом города, просторной бухты и синеватых скалистых островов. И где бы мы ни находились, нас повсюду настигал влажный, пахнущий дождем и океаном ветер. И оттого, что рядом со мной была девушка, жительница этой страны, все вокруг уже не казалось мне чужим, как прежде, словно ее связь с этой землей передавалась каким-то образом и мне.