Я – контрабандист - Неклюдов Андрей - Страница 30

На крохотном, прилепившемся к уступу балкончике на развороте лестницы мы сфотографировали друг друга. На получившихся впоследствии слайдах ветер разметал волосы Чун Ли, раздул пузырем ее тонкую блестящую курточку. Сам же я, сощурившийся, похож на корейца.

Потом мы сидели в чистом уютном кафе, ели разноцветное мороженое в пластиковых чашечках и беседовали. Наверное, со стороны наша беседа напоминала разговор глухонемых. Чун Ли, подбирая нужное слово, приоткрывала рот, шевелила пальцами рук и порой издавала тонкий звук, как если бы брала ноту.

Я по нескольку раз повторял одно и то же, усиленно жестикулируя.

– Вы любите… поэти? – спрашивала девушка.

– Петь?

– Нет, нет. Пети – нет, – с белозубой улыбкой трясла она головой. – Поэти.

– Стихи? – догадывался я.

– О, да, да! Стихи! – искренне обрадовавшись, она торопливо расстегнула свою сумочку-портфельчик, вытащила и развернула передо мной широкую тетрадь:

– Напишите, пожалуйста, ваше… лучший поэти… стихи, какой вы любите.

Я записал «Приморский сонет» Ахматовой и долго затем растолковывал, что означает «с неодолимостью», «ветхий», «скворешни» и о чем вообще стихотворение.

– Я буду изучать… изучить этот стихи и почитать моим друзья…

Было мне удивительно легко и приятно с ней, и ни разу даже не пришло в голову заговорить о коммерции или похвастаться перед ней количеством долларов, что я привез с собой в Корею, как хвастался я некогда перед Ём Ён Сон.

Расстались мы уже в сумерках у освещенной электричеством будки пропускного пункта причала. Девушка приблизилась ко мне вплотную (что за чудные духи!), приподнялась на цыпочки (я уже было решил, что она собирается меня поцеловать)…

– Ва-дим, – произнесла она в самое мое ухо, так что мне стало щекотно, – я… я хочу день сего-дня… не забывайти.

Тогда я поцеловал ее.

Кто знает, предоставь судьба нам с Чун еще несколько встреч, и, возможно, еще одной сентиментальной любовной историей стало бы в мире больше. Однако в мире куда больше историй, которые, не успев начаться, оборвались по воле обстоятельств.

Так и я, расставаясь с Чун, знал, что это, скорее всего, мой последний рейс в Корею.

КАЖДЫЙ ЗА СЕБЯ?

Рано поутру отшвартовались и под все еще довольно резвым ветерком, треплющим расхлябанные брезенты и видавший виды флаг, покинули гавань.

В открытом океане нас встретила крупная остаточная зыбь, накатывающая большими пологими валами. Стулья ездили по полу каюты, а мы передвигались, держась за стенки. Но меня беспокоило другое. Мысленным взором я видел пустоту огромного помещения ВЦ и жалкую горку сложенных там моих мешков (всего около двадцати штук), как будто специально выставленных напоказ.

– Надо как-то прятать товар, – теребил я тех, чей груз также был свален в ВЦ.

– Нечем прикрывать, чипсов никто не дает, – отвечали мне.

Повариха Наташа, у которой я накануне выпросил тридцать коробок чипсов, чтобы прикрыть ими мешки в лаборатории, призналась, что у нее в поварских кладовых имеется еще коробок сорок.

Но что такое сорок коробок на такое помещение! Ими даже одну мою кучу не прикрыть. Сложить их штабелем у двери, изобразив, будто все помещение загружено чипсами? Но они рухнут от первого легкого толчка… Не знаю, что бы я делал, если бы двое ребят из Екатеринбурга, Юра и Василий, не предложили мне перетащить мои мешки в оплаченную ими кладовку, выходящую в ВЦ.

– Все равно место остается.

– Отлично! А я найду чипсы для прикрытия, – обрадовался я.

После того как все было устроено, Василий и Юра повлекли меня за собой:

– А теперь пойдем выпьем.

Но в эту минуту меня окликнул Федор, хозяин чипсов на пеленгационной палубе, и предупредил, что кое-где между коробками и в просветах поддонов проглядывают мои оранжевые мешки. Пришлось ползать на четвереньках по палубе и затыкать все щели обрывками картона.

Помнится, в первом рейсе Олег внушал мне, что у коммерсантов действует принцип: «Каждый за себя». Никто никому не помогает и не жертвует своими интересами. Если у тебя мокнет или валится за борт груз или тебя «взяла за жабры» таможня – это твои личные проблемы, сам выпутывайся. Не забыл я и высказывания Симона о качелях, о том, что общего успеха быть не может (если один вверху, то другой внизу). И я морально был к этому готов. Но тем отраднее было видеть, что правило это не всегда выдерживается. Володя, Федор, Юра с Василием, Наташа-повариха – все они как-то не соответствовали образу жесткого, преследующего лишь свои корыстные интересы коммерсанта, какой у меня поначалу сложился.

В последний день пути установилась тихая солнечная погода. Судно почти не качало. Улегшись на одеяле на верхней палубе, я предавался мечтам.

Правда, это были не те туманные грезы, что овладевали когда-то мною на уроках географии в школе, а гораздо более конкретные видения. Я воображал, как явлюсь домой (добытчиком, почти что героем!), как будет вокруг меня хлопотать жена и как я вручу всем подарки, как обрадуется дочка великолепной, с таким старанием выбранной для нее кукле. Как сам я займусь наконец наукой, не заботясь о деньгах. Если только институт… Тут мои фантазии начали быстро угасать.

И чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, я поднялся с одеяла и принялся еще раз осматривать кучу, где был упрятан мой товар.

«СТРОГИЙ» ДОСМОТР

В сиреневатом свете гаснущего дня наш «Профессор Скрыплев» (не тот, что разносит телеграммы, а тот, что возит в Корею коммерсантов) вошел в бухту и причалил у ярко освещенного здания морвокзала, пугающего и притягивающего одновременно. На берегу среди встречающих я разглядел Максима Румянова, Тимура и между ними – незнакомую девушку с косой. Жена Тимура, догадался я. Сам Тимур выглядел бодрым, от былой депрессии, похоже, не осталось и следа.

Мы помахали друг другу, поулыбались, прокричали обычные в таких случаях фразы: «Ну как?!», «Все в порядке?», «Когда разгрузка?» и так далее, и уже устали улыбаться и начали тяготиться этим взаимным созерцанием.

– Идите! – махнул я им.

Максим все же остался, чтобы узнать результаты досмотра. Досмотр производил один-единственный таможенник (остальные из этой смены работали на пассажирском теплоходе «Несмеянов», представлявшем, очевидно, для них гораздо больше интереса). Наше суденышко стояло, оттянувшись на канатах, метрах в пяти от берега. Полоса воды служила, по представлениям таможенников, надежной границей, и потому желтую ленту сняли (вместе с пограничником и его апатичной собакой).

Досмотр начался с каюты екатеринбуржцев – Юры и Василия – и тянулся уже больше часа. Что там происходило, оставалось только гадать. Все прочие пассажиры в это время встревожено бродили по коридорам и палубам, невзирая на приказ «всем оставаться на своих местах», тихо переговаривались.

– Перешел в другую каюту, – шепнул кто-то.

Появился Василий с капельками пота на смуглом лбу.

– Ну, озверел! – закатил он свои темные цыганские глаза. – Наборы посуды у нас задекларированы – заставил все распечатать и в каждую кастрюльку заглянул. Постели, одежду – все перетряс. Не иначе навел кто-то…

Не говоря никому ни слова, я поспешил в свою каюту, извлек из обувного отделения шкафчика блокнот с компрометирующими записями (количества товаров, цены) и замер, не зная, куда его спрятать. Казалось, куда ни спрячь, везде его легко найти. Прокидав в уме с десяток вариантов, я сунул книжицу в полиэтиленовый пакет, пихнул туда же кусок мыла для веса и, выскочив на корму, метнул эту посылку Максу на берег.

О дальнейших действиях «озверевшего» таможенника поступали разрознен–ные сведения: «Трюм опечатал», или: «Сказал, чтобы в ВЦ весь товар разложили, будет сверять со списками…»

Наконец, до всех дошло… Стали спешно собирать деньги. По идее, это должен был организовать представитель фирмы Женя, который все это время суетился возле рьяного таможенника. Когда же он передал взятку и досмотр пошел веселее, лицо у Жени сияло самодовольством благодетеля. Скоро он забежал к нам с Володей в каюту, возбужденный, раскрасневшийся, точно именинник.