Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки. Часть 2 (СИ) - Хренов Алексей - Страница 10

Лёха согласно кивнул. Не сказать, чтобы он его близко знал, но пересекались. Смушкевич, посмотрев на Лёхины полёты на разведку, организовал у себя аналогичный экипаж в Альбасете, и, честно говоря, Григорий Тхор на своём СБ мало чем уступал Лёхе — ни в количестве освоенных типов машин, ни в налёте, ни даже в сбитых истребителях. Как-то Григорий долго лазил по Лёхиному самолёту, цокал языком на американские крупнокалиберные пулемёты — богато, мол, моряки живут.

— А то с тебя станется десять дней до Иркутска на пассажирском тащиться.

— Вы слишком хорошо обо мне думаете, Николай Герасимович, — улыбнулся Лёха, но в этой улыбке уже не чувствовалось ни дерзости, ни легкомыслия.

* * *

Забегая вперёд, расскажем любопытному читателю, что в начале июня 1938 года Николай Герасимович, как обычно, развернул свою утреннюю газету «Красное знамя» — главный орган Приморского крайкома партии, выходивший во Владивостоке. На третьей странице, рядом с заметкой о перевыполнении плана рыбной промышленностью по производству рыбного паштета, крупным шрифтом стоял заголовок:

«Результаты VIII Всесоюзной денежно-вещевой лотереи Наркомфина СССР».

Глаза пробежали по столбцам цифр, и вдруг что-то кольнуло память. Он откинулся на спинку стула, усмехнулся, вспомнив Лёху с его присказкой:

— Ну-ка, зелёные человечки, поработайте!

Комфлота порылся в ящике стола и достал из-под стопки бумаг сложенный билет — тот самый, что Хренов сунул ему перед отъездом.

Развернул, провёл пальцем по строкам газеты, сверяя серию и номер.

Остановился. Проверил ещё раз. И ещё.

Потом не выдержал — засмеялся громче, уже во весь голос, так что из приёмной выглянул адъютант.

Он ещё долго улыбался, глядя на зелёный билет.

— Ну, Хренов, спасибо тебе!

Газета радостно утверждала, что Николай Герасимович Кузнецов, командующий Тихоокеанским флотом, стал счастливым обладателем новенького трёхколёсного велосипеда.

— Вот узнаю Хренова! Даже издалека не может без своих шуточек!

Настроение командующего резко пошло вверх.

Судьба второго лотерейного билета пока оставалась неизвестной.

Апрель 1938 года. Вокзал города Иркутска.

В четыре часа утра Лёху растолкала упитанная проводница, действовавшая без малейших сантиментов — будто не человека будила, а мешок с картошкой готовила на выгрузку. Через двадцать минут, когда состав уже отфыркался паром и замер, наш герой стоял на платформе, приплясывая на ночном морозце под тускло-жёлтыми лампами под надписью Иркутск 1.

— Сука, ни разу не май месяц! — пробормотал он, втянув голову в воротник. — Апрель, мать его! Надо было лётный комбез надевать, а не щеголять, как фраер, в сапогах да кожанке. Надо было ушанку где-нибудь во Владивостоке подрезать!

Пар от дыхания повисал перед лицом, снег скрипел под подошвами, а вдоль перрона тянулся густой запах угля, пара и машинного масла — верный признак, что посреди ночи вы очнулись на железной дороге.

А потом в Иркутске Лёху всё-таки «замели».

Он всего-то сунулся в кассу — узнать, как добраться до авиазавода. Мордастая кассирша, замотанная в платок, осчастливила известием, что через час будет утренний поезд и, сунув в окошко своё командировочное предписание, Лёха получил картонный билетик с гербовой печатью.

И пока он ждал паровоз, чтобы доехать до завода, двое милиционеров в серых шинелях подошли сзади — тихо, аккуратно, будто не хотели спугнуть.

— Гражданин, ваши документы!

Лёха обернулся, улыбнулся — искренне, без раздражения.

— С каких это пор гражданин? Я думал, у нас все ещё товарищи.

Его ирония не встретила понимания на напряжённых лицах милиционеров.

Он достал временное удостоверение и командировочное предписание, протянул старшему.

Тот глянул и прочитал вслух:

— Капитан… Народный комиссариат ВМФ… в распоряжении штаба… Владивосток… — поднял глаза.

Голос звучал вроде добродушно, но глаза у него были цепкие, настороженные.

— Что же это флоту понадобилось у нас в Иркутске?

— В командировочном всё указано, — улыбнулся Лёха и спокойно произнёс: — командировка на авиазавод.

Старшина хмыкнул.

— А почему написано просто «капитан», а не «капитан-лейтенант»? — проявил знание флотских реалий старший наряда.

— Морская авиация. У нас звания, как у армейцев.

— Что ж вы не по форме одеты, товарищ капитан? Людей волнуете, — старший наряда внимательно, с лёгкой завистью разглядывал кожаную куртку.

Лёха развёл руками, показывая всю степень необоснованности любопытства людей в форме.

— Товарищ капитан, можно полюбопытствовать, что в тюке?

— А с какой целью интересуетесь? — улыбаясь, выдал наш герой известный мем из будущего.

Желваки у старшины заметно катнулись и взгляд налился кровью, но он справился с эмоциями:

— Объёмный он у вас. Вдруг бомба! — сделал вид, что шутит старший милиционер.

Наш товарищ не стал вводить ситуацию в клинч:

— Комбинезон лётный, меховой. Хотите — примерю. Вот, думаю, зря в мешок убрал, ваша сибирская весна как-то не очень греет, — усмехнулся Лёха.

Младший милиционер, до сих пор молчавший, наконец подал голос:

— А вы, выходит, лётчик?

— Лётчик.

— А на каких самолётах летаете? — с некоторой робостью и восхищением произнёс он, по сути ещё совсем мальчишка, видимо только призванный.

— Вот какие самолёты делает ваш авиазавод, на таких и летаем, — засмеялся Лёха.

Обижать мальчишку ему не хотелось, но и волновать их якобы выдачей военной тайны было неразумно.

Старшина снова глянул в удостоверение. Видимо, сомнения всё ещё не оставляли бдительного блюстителя образцового порядка. Подняв глаза на Лёху, он спросил:

— Написано, оружие при вас имеется. Не могли бы показать? У нас предписание вышло — осматривать, если что комендантский взвод вызывать… — поддавил возможной потерей времени старшина. — Можно взглянуть? — прищурился он.

— Оружие есть. Взглянуть нельзя. Но показать могу.

Лёха чуть усмехнулся. Мальчишка снова напрягся, его рука легла на кобуру.

— Старшина, я сейчас медленно достану и покажу. Вы только стрелять не начните с дуру. Ты дай команду своему напарнику, а то он вон кобуру уже лапает.

Старшина быстро глянул на младшего:

— Спокойно, Коль.

Лёха неторопливо расстегнул кобуру, достал пистолет, держа за рукоять, и повернул боком. На блестящей пластинке сияло: «…Ворошилов».

Старшина крякнул, потом неожиданно уважительно кивнул и вернул документы уже без прежней настороженности:

— Извините, товарищ капитан. Время такое — проверять нужно всех подряд. Ваш поезд вот уже подают, вам четвертая остановка будет.

Лёха убрал «Браунинг», застегнул клапан кобуры, сказал с лёгкой улыбкой:

— Спасибо товарищи советские милиционеры. Хорошего дежурства.

И, подняв воротник, пошёл к дымящему паровозу, слыша ещё некоторое время за спиной негромкий разговор патрульных.

— Вишь, Коль… заслуженный оказался, а всего-то двадцать пять ему. Сам знаешь, зачем лётчиков на нашем заводе собирают, — произнёс старшина, — да ещё и в гражданке. Не просто так.

Помолчал, потом добавил с какой-то задумчивой теплотой:

— А ты, Коль, ведь хотел учиться? Вот вместо того чтобы девок за задницы щупать — пиши рапорт с просьбой направить в школу лётчиков. Глядишь, и сам когда-нибудь вот так — с табличкой, от самого Ворошилова.

Апрель 1938 года. Иркутский авиационный завод № 125 НКОП СССР.

Всего за час, преодолев бюрократические препоны в виде бюро пропусков, где, естественно, никто его не ждал, Лёха добился заветного листочка с печатью и был запущен внутрь совершенно секретного советского завода.

Сопровождаемый молоденьким рабочим, лет шестнадцати на вид, он подходил к ЛИС — лётно-испытательной станции — и увидел ряд готовых СБ. Возле ангара стоял невысокий крепыш и что-то весело объяснял группе лётчиков, размахивая руками.