Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки. Часть 2 (СИ) - Хренов Алексей - Страница 11

— Ола! Физкульт-привет глазам и ухам генерала Дугласа! — крикнул Лёха, не удержавшись от подколки.

Григорий Тхор обернулся, сверкнув на солнце двумя шпалами в петлицах, и вдруг расплылся в улыбке — широкой, искренней, по-русски бесхитростной. Через секунду он уже шагнул навстречу и полез обниматься так, будто они не дважды пересекались когда-то в Испании, а сидели рядом на горшках в одном детском саду.

Русская душа — странная штука: стоит увидеть знакомое лицо где-нибудь на краю света — и всё, уже кажется, что родные. Неважно, что знаешь о человеке всего-то прозвище да обрывок анекдота, услышанного сто лет назад. Главное — он не чужой. И вот уже протягиваешь руку, смеёшься, будто встретил двоюродного брата, а не попутчика с другой войны.

— Привет водоплавающим! Какими судьбами? Почему без аккордеона? — радостно крикнул Тхор, хлопнув Лёху по плечу. — А я уж думал, ты где-то между Альбасете и Картахеной в небе потерялся.

Лёха усмехнулся:

— Не дождётесь.

Из разговоров выяснилось, что Григорий Илларионович теперь не просто лётчик, а заведует всем местным перегонным царством.

— Готовность у нас по плану через две недели, — сказал Тхор, чиркнув спичкой и затягиваясь с видом человека, который точно знает, сколько им ещё требуется времени. — Болтаться тут без дела тебе, я думаю, не по нутру.

Лёха хмыкнул, сунул руки в карманы и глянул в небо, где лениво тянулись облака.

— Верно подмечено. У меня от безделья мотор с перебоями стучит и глохнет.

— Ну вот и славно. Расскажешь нашим ребятам, как оно там — на той стороне? Поделись опытом. В списках тебя, понятно, нет — раз уж ты отметился там. Но хочешь — возьму вторым номером со стрелком, ну и запасным пилотом, конечно.

Лёха усмехнулся, но мозг его уже прикидывал путь.

— Расскажу, конечно. Только ждать две недели, а потом лететь, скрючившись у ног стрелка в СБ, — это не совсем то, о чём я мечтал всю жизнь. А ещё какие-то варианты есть?

Тхор почесал затылок, будто собирался сказать что-то серьёзное, но в уголках губ мелькнула привычная ирония.

— Есть. Видишь вон того пузатого красавца из ГВФ? АНТ-9. Они уже неделю как тут на заводе ремонтируются. Вроде завтра перелетают на свой гражданский аэродром, а затем идут на Улан-Батор. А там уже китайцы на своих ТБ-3 летают чаще, чем к нам почтальон заходит. Если договоришься — через пару-тройку дней будешь уже в Ланьчжоу.

Лёха покосился в ту сторону, где под солнцем сверкала серебристая тушка пассажирского самолёта, который, казалось, выпал из другой эпохи. Пузатый, с верхним крылом, тремя небольшими моторами, с добродушной мордой и большим фонарём кабины — он почему-то напоминал Лёхе помесь Ю-52 и ещё не созданного Ан-2.

— Трёхколёсный велосипед!

— Илларионович, спасибо за наводку, увидимся, — сказал он, хлопнув товарища по плечу. — Пойду гражданский флот очаровывать!

Через пять минут наш герой нарисовался у престарелого пассажирского борта.

— Люди! Ау! Есть кто живой⁈

Из двери пассажирской кабины, чуть позади крыла, появился молодой пилот с лихим чубом и сияющей улыбкой.

— Орлов. Иван, — представился он, крепко пожав руку.

Рядом с самолётом, на промасленном чехле, стояли аккордеон, гитара и мандолина. Картина напоминала не аэродром, а гастрольную площадку перед выходом на сцену.

— Целый оркестр, — усмехнулся Лёха. — Гармошка, две балалайки, и обе неправильные.

— Это у вас, товарищ, медведь не только на ухо, но и на глаз наступил, — с достоинством парировал Орлов. — Гармошку от благородного аккордеона отличить не можете. Играть научитесь — заходите в наш хор имени Большого театра.

— Лучше возьмите до Улан-Батора, а я вам и на гармошке, и на балалайке сыграю! — не отставал Лёха.

— Если с погранцами договоритесь — милости просим.

Аккордеон был потёртый, меха шипели, но звучал он мягко, с хрипотцой, будто старый приятель. Лёха растянул меха, попробовал пару аккордов и усмехнулся:

— Замполитов нет? А то у меня, если есть — песни сбываются.

— Нет, чисто музыкальный состав, — сказал Орлов.

— Ну, тогда погнали!

Лёха был против воровства песен — даже из не написанного будущего. Если уж и пел что-то, то старался ни текстов, ни авторства не приписывать. Сейчас, перебирая меха старенького аккордеона, он тщетно пытался вспомнить хоть что-то подходящее — а в голову лез только Высоцкий и «Стюардесса по имени Жанна». Жанна, правда, никак не вписывалась в этот пыльный ангар и компанию мужиков в промасленных комбинезонах, с грязными руками и весёлыми лицами. Так что остался Высоцкий.

Он растянул меха, и из-под пальцев вылетели звуки, которых в этом мире ещё не существовало:

— Который раз лечу Москва — Одесса, Опять не выпускают самолёт…

— А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса, Надёжная, как весь гражданский флот!

Голос Лёхи звучал неожиданно легко — с той самой хрипотцой и улыбкой, что остаётся, когда человек поёт не для сцены, а просто чтобы порадоваться.

— Отличная песня, товарищ! — раздалось за спиной. — Комиссар ЛИСа Потапенко. — Сквозь окруживших Лёху мужиков, пробился человек сверкая звездой на фуражке.

— Бл**ть… опять, — почти плача, только и успел почти неслышно выдохнуть наш герой. — Что же мне теперь, пешком идти, что ли⁈

Глава 6

«И я лечу туда, где принимают!»

Апрель 1938 года. Гражданский аэропорт Иркутска.

— Я бы на твоём месте всё же обождал, — с привычной заботой обнадёжил Григорий Илларионович нашего попаданца.

— Фигня! — отмахнулся Лёха, воодушевлённый оптимизмом Орлова и его молодого экипажа. — Кроме погоды ничего не случится. Если что — подберёшь меня где-нибудь по дороге.

Перелетев вечером на гражданский аэродром, Лёхе пришлось снова изрядно побегать по кабинетам, собрать кучку подписей и печатей, пройти все формальности и попасть в список из шести пассажиров — и только к утру он, наконец, был готов составить компанию таким же командированным в Монголию товарищам.

К четырём тридцати утра аэродром дышал тьмой и керосином. Небо на востоке только-только серело — лишь тусклая полоска рассвета тянулась над далёкими сопками. Прожектор на мачте лениво скользил по взлётному полю, выхватывая из темноты бледные корпуса самолётов. Несмотря на апрель, ночи стояли холодные. Улетающие товарищи мёрзли, кутались кто во что мог и пытались согреться, набившись в небольшой домик аэропорта.

К месту посадки подкатывал знакомый читателям АНТ-9 — самолёт Орлова, с надписью СССР-Л146 на боку. Фары на его стойках дрожали в тумане, как глаза усталой лошади. Следом, будто по уговору, подрулил ещё один АНТ-9-тый — СССР-Л148 — внеплановый борт, который должен был идти в Читу, встав чуть ближе к сараю с гордым названием «Аэропорт Иркутск».

Дежурный по аэродрому, кутаясь в шинель и зевая, точно знал, что утром по расписанию значился рейс на Монголию. Номера на бортах он, разумеется, не разглядывал — винты гоняли пыль, а прожектор бил прямо в глаза. Не дожидаясь доклада диспетчера, он бодро объявил:

— Посадка на рейс до Улан-Батора! Проходим!

Сонные пассажиры, не задавая вопросов, потянулись к трапу, где фары и ветер от винтов создавали целое световое шоу. Дежурная ответственно проверила у каждого билет, пограничники строго сверили фамилии со списком и махнули рукой — все восемь человек дружно полезли занимать места в самолёте.

АНТ-9 легко оторвался от земли и исчез в сером рассветном небе. Таким образом, строго по расписанию, в 5 часов 30 минут утра вся улан-баторская братия благополучно вылетела бортом СССР-Л148…

Лёха удивился новому бортмеханику, но мало ли, и устроившись у квадратного окна, он сладко зевнул и блаженно проваливался в сон. За стеклом тянулись редкие огни, пропадали где-то под крылом. Странно, чего это мы над Байкалом разворачиваемся… — мелькнула в сонном мозгу мысль…