Внимание! Мы ищем маму (СИ) - Лотос Милана - Страница 11

– Что сказал? - спросил я, притворившись умалишенным.

– Чтобы ты к Настьке не лез.

– Я и не лез.

– Видел я, как ты не лез. Мне сестра по телефону только что рассказала. Целоваться вздумал? После всего?

– Костян, это не…

– Молчи! – он резко встал, и его стул с грохотом отъехал назад. – Я тебе не товарищ больше, понял? Ты для меня – проблемный гражданин, у которого дети в дерьме сидят. И который еще и к моей сестре липнет.

Мы стояли друг напротив друга, разделенные столом, как в былые времена, но теперь между нами была стена, которую я сам и возвел.

– Автокресло в подсобке, – сквозь зубы процедил он. – Бери и проваливай. И запомни, Проскуров, ты мне больше не друг. Понял?

Он развернулся и отвернувшись, уставился в окно, демонстративно показывая мне спину.

Я прошел в подсобку.

В углу, в пыли, стояло два старых, потертых кресла. Я взял их, чувствуя тяжесть не только пластика и железа, но и того, что только что произошло. Я прошел обратно через кабинет. Он не обернулся.

– Костян… – начал я у самой двери.

– Уходи, Проскуров, – тихо, но совершенно отчетливо бросил он в стекло.

– Спасибо, - произнес я, ощущая тяжесть внутри себя. Неужели это конец?

Ладно, разберусь с этим позже.

Через час, собрав вещи и документы, попрощавшись с родственниками, я выехал с ребятами из деревни.

Настя мне все же дала свой телефончик, и от этого, внутри от счастья завывал волк и стучал себя маракасами по голове. Поездка в деревню, явно прошла с успехом. Что будет дальше, я не знал? Но понимал, что трудности только начинается.

15.

Машина, нагруженная до предела сумками, коробками и двумя уставшими от дороги детьми, наконец встала на парковке у моего дома. Я заглушил двигатель, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь сопением уснувшего Тёмы в старом автокресле и тяжелым дыханием Степы.

– Ну вот и прибыли, – сказал я, больше самому себе, и вышел из машины. Вытащил сонных детей и вручил каждому по небольшому пакету.

Сам же нагрузил себя по полной. Посмотрел на четвертый этаж своей квартиры и пожалел о том, что взял ипотеку в старой пятиэтажке.

Подъем с двумя сонными детьми и ворохом пакетов оказался настоящей спецоперацией. Я пыхтел, как старый паровоз, втаскивая все это добро в прихожую.

Когда я, наконец, распахнул дверь в свою «берлогу», меня встретил знакомый, но сейчас особенно унылый вид. Двушка. Первая комната – моя спальня. Большая кровать, прикроватная тумба с лампой, стопка журналов «Оружие» на полу. Запах застарелой мебели, пыли и одиночества.

Вторая комната – гостиная.

Угловой черный кожаный диван, который я когда-то считал верхом шика, огромный телевизор на тумбе, игровая приставка. На полках – несколько книг по юриспруденции и криминалистике, сувенирный набор ножей на стене. Ни ковра, ни штор, ни каких-либо признаков того, что здесь может быть кому-то, кроме меня, уютно. Холодный, стерильный, мужской мирок.

Я занес Тёму в свою спальню и осторожно уложил его на свою большую кровать. Малыш тут же свернулся калачиком на простыне, пахнущей исключительно мной. Я осторожно прикрыл его покрывалом и вышел из комнаты. Степа стоял посреди гостиной, озираясь с нескрываемым разочарованием.

– И мы тут будем жить? – спросил он, сморщив нос. – Здесь пахнет… как в казарме.

– Будем, – буркнул я, скидывая куртку. – Временно. Потом что-нибудь придумаем.

– А где мы с Темой будем спать?

Я кивнул на угловой диван.

– Он раскладывается. Будете тут.

Степа подошел к дивану, потрогал холодную кожу.

– А одеяло есть? И подушки?

Фак. Одеяла. Подушки. Постельное белье. У меня был один комплект на своей кровати. И все.

– Сейчас разберемся, – сквозь зубы процедил я, чувствуя, как накатывает волна беспомощности.

Я начал перетаскивать из коридора вещи, сгружая пакеты с детскими вещами посреди гостиной. Картина вырисовывалась удручающая.

Степа тем временем побежал на кухню и открыл холодильник. Тот был почти пуст: насколько я помнил, там стояла пакет майонеза, несколько банок пива и засохшая половинка лимона. Хотя в морозилке могли быть пельмени. Но это не точно.

– Пап, а есть то, что? – с надеждой спросил он.

– В пакетах есть печенье, – устало ответил я, садясь на диван и проводя рукой по лицу. – Сейчас, сынок, сейчас все будет…

Я не знал, что будет.

Голова гудела от усталости и навалившихся проблем. Квартира, бывшая когда-то моей крепостью, теперь казалась тюрьмой. Холодной, неуютной и совершенно не приспособленной для двух маленьких мальчиков.

Степа молча достал пачку печенья, сел на пол возле дивана и начал его жевать, грустно глядя перед собой. Тёма во сне всхлипнул в соседней комнате.

Я сидел и смотрел на этого ребенка, жующего печенье на голом полу моей холостяцкой берлоги, и понимал: самое сложное только начинается.

И первым делом нужно было бежать в магазин за одеялами, подушками и едой. А силы уже закончились.

Внезапно в тишине раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Степа вздрогнул и притих. Я нахмурился. Кому я мог быть нужен? Соседи? Курьер? Но я ничего не заказывал.

Я тяжело поднялся, подошел к двери и посмотрел в глазок. Сердце на секунду замерло, а потом забилось с новой, странной силой.

Я молча отступил от двери, повернул ключ и рывком открыл ее.

На площадке стояла Настя Петрова. В одной руке она держала большую сумку-холодильник, в другой – два свернутых детских одеяла в ярких, цветных пододеяльниках.

– Как ты... – начал я, но слова застряли в горле.

Настя стояла на пороге, и от нее словно исходило сияние, разгоняющее унылую атмосферу моей квартиры. Ее взгляд скользнул по моему лицу, по притихшему за моей спиной Стёпе, заглянул вглубь прихожей.

– Я позвонила Катерине Михайловне, – просто сказала она, входя без приглашения. – Узнала адрес. Подумала, что вам понадобится помощь с обустройством. – Она протянула мне одеяла. – Держи. Это Стёпе. Второе - Тёме.

Я взял мягкие свертки, и в руках они казались невесомыми. Степа, забыв про печенье, с интересом и воодушевлением разглядывал знакомую тетю.

– А это, – Настя поставила на пол сумку-холодильник и распахнула ее, – стратегический запас. Куриный бульон, котлеты, овощи. Думаю, вы голодные.

– Очень голодные! – радостно воскликнул Степа, и его глаза зажглись, как уличные фонари. Не меньше.

– Я даже не сомневалась, – она улыбнулась ему, и Степа нерешительно улыбнулся в ответ. – Поможешь мне накрыть на стол?

Степа кивнул и повел Настю на кухню.

Следующие полчаса квартира наполнилась непривычными звуками и запахами. Пока я, оглушенный этой внезапной заботой, пытался понять, куда приткнуть все пакеты с вещами, Настя командовала парадом.

Она заставила Степу вымыть руки, разогрела на моей редко использовавшейся плите бульон, нашла в глубинах шкафов пару тарелок и кастрюль.

– Андрей, – позвала она меня с кухни. – Где у тебя тут... эм-м… Да все равно. – И я услышал, как она сама открывает и закрывает шкафчики.

Я стоял посреди гостиной с одеялом в руках и не мог прийти в себя.

Эта женщина, словно ураган, ворвалась в мое пространство и за несколько минут сделала его... жилым. Из кухни пахло настоящей едой. Степа, забыв свою настороженность, азартно расставлял на столе тарелки, а яркие детские одеяла на моем черном диване выглядели как вызов всему моему прежнему укладу.

– Ну что, – Настя вышла из кухни, вытирая руки о полотенце. – Бульон готов. Иди корми своего солдата. А я... – она посмотрела мне в глаза и тут же опустила их, - наверно пойду.

16.

Я загородил собой дверь, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Не мог же я просто так ее отпустить.

– Анастасия, - схватил ее за руку и некрепко сжал ладонь, - будь человеком, останься, пожалуйста. Поужинай с нами. Степа будет рад.