Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша - Страница 63

22 ноября 1939 года

Ясуэй говорит, что пришло время завести еще одного ребенка, теперь, когда Акире почти четыре. Он говорит, что дети должны быть близки по возрасту, чтобы они могли быть утешением друг для друга. Не понимаю, откуда ему знать: у него только один брат и они ненавидят друг друга.

Я говорю ему, что мне нездоровится, что в последнее время у меня женские проблемы, и я не могу лечь с ним. Я выигрываю время.

По правде говоря, я не в силах терпеть его прикосновения.

И со мной действительно что-то не так. Я постоянно устаю, и у меня странный жар в суставах. Акире исполняется четыре. Он говорит, что хочет вырасти, чтобы помочь мне со всеми моими маленькими проблемами и сделать так, чтобы я больше никогда не грустила.

А я говорю ему, что он – лекарство от всех моих печалей, и целую его лицо, пока он не показывает свою редкую, неуловимую улыбку.

3 декабря 1939 года

Это худший день в моей жизни.

Я была у доктора, он подтвердил мои опасения.

Я беременна.

9 января 1940 года

Я цепляюсь за надежду. Или, что более честно, за отрицание.

Я говорю себе, что доктор ошибся. Потому что это не мой лечащий врач, а какой-то дурак. Может, он учился в глухом переулке. Наверное, он ошибся.

Но у меня не было кровотечения с октября. Мои груди полны и болят, и меня тошнит с каждым восходом солнца.

Я не стеснительная скромница. Я замужняя женщина, у меня уже есть ребенок.

Я знаю: сейчас надо решать, что с этим делать.

В Париже художники и музыканты знали, куда можно пойти, где можно найти врачей – или людей, выдающих себя за врачей, – которые решают такого рода проблемы. Красивым молодым женщинам советовали, куда им идти, чтобы избежать вечного позора.

Некоторые из этих девушек так и не вернулись.

Я не могу так поступить. Не потому, что я боюсь за свою жизнь, а потому, что этот ребенок – часть мужчины, которого я люблю. И я не в силах причинить вред какой-либо его части.

У ребенка будет его кожа, этого не скрыть. Я не могу выдавать его за законнорожденнного, как делали шлюхи с незапамятных времен. Этот путь для меня закрыт.

И поэтому, если я должна родить, то на самом деле есть только один вариант. Я уже на третьем месяце, и скоро живот будет заметен всем.

Мой муж знает, что я уже несколько месяцев не делила с ним постель.

Выбор очевиден.

Я должна бежать.

11 февраля 1940 года

Мое сердце разбито.

Я поцеловала Акиру на прощание и не увижу его еще много лет. Если он вырастет и не простит меня за предательство, сына я никогда больше не увижу.

Я отравлена ненавистью к ребенку, который сидит у меня в животе. Надеюсь, моя ненависть убьет его, – и ненавижу себя за свои собственные мысли, только ничего не могу сделать, разве что плакать.

Джеймс – ибо я могу произнести его имя, покинув дом мужа, – Джеймс – мое единственное утешение. Он говорит, что теперь и не подумает возвращаться в армию: лучше быть заклейменным предателем и трусом, чем оставить меня. Я отвечаю, что он никакой не трус, а я тоже предательница, так что у нас отличная компания.

Наконец-то мы живем вместе, как будто мы супружеская пара, а не грешные прелюбодеи.

Я захватила столько ценностей, сколько смогла унести, и все свои украшения, так что мы не будем нуждаться, когда родится ребенок.

Мы снимаем небольшой коттедж у моря в глуши, далеко от Токио. На одном из самых маленьких островов в Японии, в самой маленькой деревне на острове. Я едва нашла его на карте, когда искала место, где мы могли бы спрятаться.

Меня будут искать.

Для всех нас будет лучше, если меня никогда не найдут.

Джеймс нежен со мной. Он похлопывает меня по животу и говорит, чтобы я сохраняла хорошее настроение, что этот ребенок – благословение, и что я скоро верну своего сына.

Он действительно верит. Он все еще думает, что мы сможем забрать моего сына, вернуться в Америку и жить счастливой жизнью, когда все уляжется.

Он не знаком с моей семьей.

И хорошо, потому что иначе он был бы мертв.

13 июля 1940 года

Я родила крошечную девочку.

Роды были долгие, трудные, и к тому времени, когда они закончились, я была близка к смерти.

С Акирой было намного проще. Уже сейчас малышка оказывается трудной.

Джеймс сходит с ума от счастья. Он хочет назвать ее Норин, в честь своей бабушки. По-моему, ужасно.

Кроме того, этот ребенок – Камидза. Хотя она всего лишь бастард, ублюдок, ей тоже предстоит сыграть свою роль. Ее судьба будет связана с моей, со всей моей проклятой семьей.

Я назову ее Норико, а звать мы ее будем Нори.

2 сентября 1940 года

Джеймс болен. Он страшно похудел, а приступы кашля причиняют ему сильную боль. Иногда он кашляет каплями крови, и я в ужасе, что он подхватил какую-то болезнь в той грязной лачуге, в которой жил.

Он смеется надо мной и настаивает, что ему не нужен врач. Он попросил меня принести ему нашу дочь, поднял ее высоко в воздух и сказал ей, что она самая красивая маленькая девочка, которая когда-либо рождалась.

Она плачет больше, чем Акира, и ее трудно накормить. Она не такая большая и сильная, как он, и ее лицо всегда красное. У нее нелепое количество волос, с которыми я понятия не имею, как справляться.

Но у нее действительно прекрасные глаза, глаза ее отца.

Бедная маленькая девочка не виновата, что мне пришлось расстаться с Акирой.

Я сделаю для нее все, что в моих силах. Хотя вряд ли этого будет достаточно.

Зато отец ее любит ее. И любит меня, а он лучший из мужчин.

У меня нет уже такой потребности в дневнике, как когда-то. Исчезла нужда доверять ему секреты.

Возможно, наш брак не является браком по названию, но это брак душ, и я самая счастливая женщина в мире, потому что у меня есть он.

Возможно, в конце концов, все будет хорошо.

28 января 1941 года

Все пошло не так.

Он мертв.

Джеймс мертв.

Он перестал дышать во сне, не потревожив меня, не разбудив нашу дочь, спящую в колыбельке у нашей кровати.

Он умер здесь, далеко от своего дома, далеко от своей семьи.

Доктор говорит: коллапс легкого. От поразившей его ужасной болезни лекарства нет. Некоторые живут, некоторые умирают, и никто не знает почему. Но я знаю почему. Это цена за мой грех. Это проклятие моей семьи нанесло роковой удар.

Я тихо хороню любовь всей своей жизни, и только священник со мной.

Джеймс заслуживает гораздо большего. Он не был принцем, он не был наследником династии, он был замечательным человеком. Он был добрым. Он был терпеливым. Он был лучше всех.

Теперь он мертв.

Странно. Я все еще его люблю. Я думаю, что всегда буду любить его, хотя он мертв и больше не здесь, чтобы любить меня в ответ.

Я могла бы вернуться к сыну. Он слишком юн, чтобы меня ненавидеть.

Не знаю, согласится ли мой муж на это, а вот моя мать точно согласится. Вероятно, она отчаянно пытается сохранить лицо и могла бы приказать ему, как приказывает всем. Я могла бы вернуться. И тогда все пошло бы так, как было до того, как я влюбилась. Если бы не Нори.

Дочь Джеймса, наша дочь, единственное, что у меня осталось от него. Ребенок, который всегда будет напоминать мне о ее брате, потерянном для меня сыне.

Я смотрю ей в лицо и думаю, что она очень на меня похожа.

Но я твердо решила, что она не повторит мой путь.

Я боролась против своей судьбы, я боролась против своего места в мире, и теперь я уничтожена. Моя девочка, моя несчастная девочка выучит мой урок.

Я научу ее повиноваться.

Я позабочусь о ее безопасности.

И, если смогу, я постараюсь полюбить ее.

Это будет моей епитимьей. Провести жизнь в безвестности с ребенком. Я, что пала так низко, будучи рожденной так высоко.

Боже, прости меня. Боже, прости меня за мой грех.

Ибо пока я жива, я никогда себя не прощу.