Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша - Страница 62

1 августа 1939 года

Мать забрала моего мальчика.

Она забрала его, точно так же, как сокол хватает блестящий предмет и уносит в гнездо.

Я едва жива от горя.

Она настояла, чтобы он провел весь август с ней в Киото, а меня не пригласили. Хотя я замужняя женщина и мать наследника нашей семьи, очевидно, я все еще слишком испорчена, чтобы осквернять порог ее любимого города.

Ясуэй пока не вернулся. Прошу его в письме немедленно вернуться домой и принять командование своим домашним хозяйством. Моя мать грубо обращается с нами. Я увольняю всех слуг, всех до единого, и говорю им, что пошлю за ними, когда захочу, чтобы они вернулись.

Я одна в огромном доме. Мои шаги рождают эхо. Но я не могу оставаться здесь, запертая в стенах дома моего мужа, в городе, который не чувствуется родным.

Я должна выбраться отсюда.

Я должна выбраться отсюда.

Я пойду туда, где спасаюсь всегда, когда жизнь становится невыносимой.

И обращусь к музыке.

20 августа 1939 года

Я познакомилась с американцем.

Я познакомилась с американцем на симфоническом концерте.

Он слегка коснулся моего плеча, когда я выходила, улыбнулся мне и сказал, что я уронила веер. Он говорит по-английски, он не знает ни слова пояпонски, и он прямо загорелся, когда выяснил, что я его понимаю.

Он служит в армии, или на флоте, или что-то в этом роде.

В любом случае у него есть униформа. Но поскольку в его стране сейчас мирное время, он в отпуске и приехал сюда, чтобы рисовать цветущую сакуру.

Кожа у него коричневая, как кокосовый орех, такой я никогда не видела, и глаза цвета янтаря.

Прекрасные глаза.

Боже мой, прекрасные.

Он высокий, очень высокий, с сильными руками, которые, по его словам, умеют водить плуг. Я не знаю, что такое плуг – наверное, это какое-то крестьянское сельскохозяйственное приспособление.

У него идеальные полные губы.

Он необычайно красивый мужчина.

Но я уже это проходила. Я знаю последствия.

Я подавила желание, я не мечтала о любви с тех пор, как мой муж надел кольцо мне на палец и поводок на шею.

Я его движимое имущество, его племенная кобыла, его верная и послушная жена, и я буду ею до самой смерти.

Вот что сказала бы моя мать. Вот что я должна сказать.

Но я видела американца уже пять раз, каждый вечер на этой неделе. Он снимает ужасную маленькую комнату в худшей части города, однако мне все равно. Я набрасываю на голову шарф, надеваю темные солнцезащитные очки и иду в гетто, как будто я не двоюродная сестра императора, как будто меня не называют «маленькой принцессой».

Он джентльмен. Он никогда не пытается прикоснуться ко мне, хотя я отмечаю, как его глаза скользят по коже у моей ключицы, словно все его мысли о том, чтобы целовать меня там.

Мы беседуем. Как ни удивительно, мы беседуем обо всем. У нас нет ничего общего, и все же мы прекрасно понимаем друг друга.

Я никогда не могла ни с кем так разговаривать.

Мой мальчик скоро вернется домой, и хотя я счастлива, я знаю, что это вернет и моего мужа. Несмотря на все его недостатки, он любит нашего сына. Муж смотрит на меня как на мебель, но я боюсь, что он почувствует на мне запах желания. Я собака в течке.

Я иду опасным путем.

Надо с него сойти.

Но я не могу.

О, я не могу.

7 сентября 1939 года

В Европе что-то происходит, все об этом говорят. Германия мутит воду, и мой муж говорит, что дело кончится плохо. Он надеется, что у Японии хватит ума не ввязываться в еще одну войну.

Мы уже находимся в состоянии войны с Китаем, и с обеих сторон ужасные человеческие жертвы. Однако император объявил, что Япония должна расширяться, и мой муж говорит, что надвигается еще одна Великая война.

Но меня все это не волнует, потому что я впервые влюблена. По-настоящему, по-настоящему влюблена.

Я нашла того, кто перевернул весь мой мир. И я никогда не думала, что это будет американец, так как мама говорит, что они вульгарные люди.

Я провожу дни со своим сыном, учу его песням, щекочу его и наблюдаю, как он пытается не смеяться, веду его в маленький антикварный магазинчик, который мне нравится. Я всем сердцем и душой за него в эти дни. Каждый вечер перед сном он берет мое лицо в свои руки и целует меня в ямочки на щеках.

Он говорит «Я люблю тебя, мама» на прекрасном французском, так торжественно, как будто произносит речь.

Я укладываю его в постель, моего маленького ангела, затем выключаю свет и оставляю его видеть сны. А по ночам я свободна. Свободна, как черный дрозд, невидимый на фоне темного неба.

И иду к нему – моему американцу. Моей любви.

Я не чувствую, что грешу. Я знаю, это звучит странно, так как я прелюбодейка и, возможно, шлюха, но мое чувство кажется… чистым. Это самая чистая вещь, которую я когда-либо знала.

Мы занимаемся любовью до раннего утра, а потом я дремлю в его объятиях до восхода солнца.

Свет настолько неприятен, что когда я вижу, как он проникает в окно, мне хочется схватить его и отбросить назад.

В эти последние, драгоценные мгновения мы шепчемся о наших планах на будущее, которого никогда, никогда не будет.

Он говорит, что я должна уйти от мужа, что он заберет меня с собой в Америку. Он говорит, что мы будем жить на ферме в глуши, вдали от белых людей, которым это не понравится, и черных людей, которые этого не поймут.

Он говорит, что у нас будут красивые дети, и что ему все равно, мальчики или девочки. Он говорит, что любил бы дочь так же, как сына, а может, и больше, потому что она была бы такой же красивой, как я.

И я думаю, что я смогла бы отказаться от слуг, шелков и опасного наследства рода Камидза. Я бы сбивала масло и доила коров, и считала гроши, если бы это означало, что я буду всю ночь лежать в его сильных объятиях и слышать, как он произносит мое имя.

Я люблю его так сильно, что вырваться из его объятий – физическая боль.

Но я должна вернуться к сыну.

Что бы ни случилось, я никогда не смогу его оставить. Я никогда не смогу оставить его с отцом, который превратит мальчика в каменную глыбу, и бабушкой, которая разорвет его на части пылом своих амбиций.

Стены моего великолепного дома никогда еще не казались мне такими душными. Я не могу здесь больше дышать. Я задыхаюсь, как рыба на суше.

Я так измучена, что иногда способна только плакать.

Я сижу у пианино, и меня тошнит от горя. Я пытаюсь придумать, как мне украсть Акиру. Он мой сын, он жаждет быть со мной.

Но это невозможно.

Нам не выбраться из страны. У меня заберут Акиру, и я больше никогда его не увижу.

Я бессильна, сделать ничего нельзя. Мне придется остаться здесь, как дочери, как жене, как матери.

Выхода нет. И никогда не было.

Любая моя свобода – иллюзия. Любое движение вперед – временное.

Я – Камидза.

И, в конце концов, все дороги ведут домой.

16 октября 1939 года

Акира выиграл первый конкурс. Он гордится собой, однако утверждает, что своим успехом обязан мне, моему обучению.

Благословенное дитя.

Его отец взглянул на трофей, когда Акира принес его, но сказал лишь «хорошо». Я знаю, что мой мальчик был уязвлен, и все же взял себя в руки и, не говоря ни слова, поднялся в свою комнату.

Я больше не могу ждать ночей, чтобы увидеть американца, и часто сбегаю днем. Конечно, мы не можем встречаться открыто, но я говорю ему, где буду, и он всегда там. Я по надуманной нужде иду на рынок и чувствую его взгляд на своей шее. Я оставила попытки сопротивляться той власти, которую он имеет надо мной. Я знаю, что стала безрассудной. Я прихожу домой, пахнущая потом, любовью и сигаретным дымом – а я не курю. Иногда я вообще не возвращаюсь домой до полудня, захожу через вход для прислуги и проскальзываю к себе.

Если бы у меня был любящий муж, он бы уже заметил. К счастью, у меня его нет.

Акира слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но он умный мальчик, и необходима осторожность.

Нельзя причинить ему боль.

Он ни на минуту не должен сомневаться в том, что он – смысл моего существования.