Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша - Страница 64

Нори прижала дневник к сердцу.

В саду уже стемнело, и стрекотали сверчки. Она тихо всхлипнула, давая слезам свободно течь.

Она хотела, чтобы ее мать была чудовищем.

Ненавидеть монстров легко, и ненависть легко почувствовать. Это, все это, было намного сложнее.

Не говоря ни слова, подошел и, сев рядом, ее обнял Ноа. Долгое время никто из них не произносил ни слова.

Наконец, Ноа нарушил молчание.

– Ты чувствуешь, что теперь знаешь ее? – тихо спросил он. – Свою мать?

Нори закрыла глаза.

– Да.

– И ты ее ненавидишь?

Когда-то на чердаке она спрашивала об этом же Акиру. Нори вцепилась в ткань рубашки Ноа, чтобы вырваться из воспоминаний.

– Нет, – честно ответила она. – Я ее не ненавижу.

– Ты ее прощаешь? – очень тихо спросил Ноа.

Нори попыталась заговорить, но голос сорвался. Вышло лишь судорожное всхлипывание.

Ноа быстро понял, потому что больше ее не спрашивал.

Через несколько дней Нори начала возвращаться к радости. Погода стояла прекрасная, и невозможно было не улыбаться. Днем она играла с Элис и детьми, а ночь проводила в объятиях Ноа, смеясь до слез.

С ее плеч свалился огромный груз, к которому она так привыкла, что забыла, что несет его.

Будущее только начиналось, и впервые за многие годы оно выглядело милосердным.

Нори бродила по саду, греясь на солнце и вдыхая аромат распустившейся жимолости. Ноа на неделю вернулся в Корнуолл, чтобы разыскать своих братьев.

– Я ненадолго уеду, любовь моя, – пообещал он и подмигнул. – И привезу тебе обручальное кольцо.

– Мне не нужно кольцо, милый.

– Чепуха. Оно принадлежало моей матери, и я хочу, чтобы оно было у тебя. В мире нет другой женщины, которой я хотел бы его отдать. Я скоро вернусь.

Нори не сомневалась в нем. Страх, который преследовал ее все эти годы, наконец-то был побежден.

Странное чувство – чувствовать удивительную сво-боду.

Бесс нашла ее загорающей под большим дубом.

– Миледи, – сказала она со своим певучим деревенским акцентом, – для вас письмо.

Нори приподнялась на локтях. Никто не писал ей писе-м.

– Спасибо.

Бесс кивнула и вернулась в дом. Нори слышала, как она велела Шарлотте слезть со стола.

Нори прислонилась спиной к дереву и изучила письмо, лежащее на коленях.

На конверте только адрес и ее имя. Обратного адреса нет.

Она сунула мизинец под печать и сломала ее.

В тот же миг Нори почувствовала, как кровь со свистом хлынула из тела, как будто кто-то перерезал ей оба запястья.

Потому что письмо было написано по-японски.

Перед глазами все поплыло. Прошло немало времени, прежде чем она смогла прочитать письмо в дрожащих рука-х.

Бабушка умерла.

Глубокое горе охватило Нори, но не потому, что между ними была какая-то любовь, а потому, что последний человек в мире, который нес ее кровь, ушел.

Она отторгала известие всеми фибрами души. У нее не было никакого желания возвращаться в Японию, страну, которая была к ней так жестока. Нори хотелось верить, что если притвориться, что никакого письма не было, все исчезнет. Ей хотелось верить, что у нее есть выбор.

Но она понимала: придется ехать.

В одно мгновение вернулся страх, заключив Нори в свои темные объятия.

– Ах, моя дорогая, – услышала она его шепот. – Скучала по мне?

– Зачем тебе ехать? – надула губы Элис. – Через три недели свадьба!

– Я успею вернуться, – заверила Нори и смела в чемодан одежду беспорядочной кучей. – Полечу самолетом, заберу деньги и сразу обратно.

Если поспешить, можно успеть на сегодняшний последний рейс. В первом классе всегда оставались места. Нори хотела уже со всем покончить.

– Я бы дала тебе денег, – проворчала Элис, – но ты ведь не берешь.

– Одна поездка, и мне больше никогда не понадобится от тебя ни пенни. Стану невообразимо богатой. И, самое главное, раз и навсегда распрощаюсь со своей семейкой.

Однако Элис не спешила соглашаться.

– И это единственная причина?

– Конечно, – коротко бросила Нори, собирая волосы в пучок. Опять отросли; становилось все сложнее с ними справляться. – Зачем же еще?

Элис помялась.

– Разве ты не надеешься на какое-нибудь… приятие?

Нори нахмурилась.

– Не смеши. В любом случае, последний человек, способный мне его дать, уже в могиле. Я получу свои грязные, кровавые деньги и закрою вопрос навсегда.

Элис наконец сдалась.

– Что ж, ты определенно заслужила.

Они обнялись.

– Будь осторожна, – горячо сказала Элис. – Направляешься прямиком в логово львов.

Нори выдавила из себя улыбку, излучая уверенность, которой она не чувствовала.

– Посмотри на меня, Элис. Я тоже стала львом. Последним, как оказалось. И поэтому теперь буду в безопасности.

Июнь 1965 года

Во время многочасового сидения в салоне первого класса накатила паника. Было странно слышать, как люди говорят на ее родном языке спустя столько времени.

Никто не узнавал в ней японку, с ее-то загорелой кожей и вьющимися волосами; все обращались к ней по-английски. Похоже, после долгого отсутствия она действительно стала иностранкой. Ей требовалось больше времени, чем следовало, чтобы читать по-японски, и хотя речь она понимала, иногда колебалась при ответе, подбирая правильные слова.

Нори оглядела богатых бизнесменов и их жен. Война, казалось, наконец была забыта. Каждая страна в мире изменилась почти до неузнаваемости. Если бы Нори делала ставки, она бы поставила деньги на то, что Япония, за которую так яростно цеплялась ее бабушка, наконец исчезла.

В путешествиях Нори своими глазами видела культурную войну между старым и новым. Молодые люди ходили с длинными волосами и в коротких платьях выше колен, держась за руки и целуясь на публике, в то время как старики бросали на них возмущенно-испуганные взгляды.

Нори задавалась вопросом, что случилось с Киото, городом традиций, старой столицей. Она задавалась вопросом, будет ли он хоть немного добрее к ней, чем раньше.

Желудок скрутило, и она глотнула сельтерской воды. Дискомфорт она испытывала уже несколько недель, но в этом не было ничего необычного. Что-то всегда причиняло боль.

На пустом сиденье рядом с ней лежала скрипка Акиры, надежно спрятанная в футляр. Нори возила ее с собой в течение многих лет, никогда не выпуская из рук, хотя и не мечтала на ней играть. В сумочке лежал последний дневник ее матери, перевязанный белой лентой. Шею обнимал бабушкин жемчуг, холодный и тяжелый. И хотя Нори никогда не знала своего отца, в ее шляпе была веточка белого кизила. Это был цветок штата Вирджиния, место, которое он покинул, чтобы приехать в Японию, где она родилась, а он умер.

То, что осталось от семьи, которая могла бы сложиться в более добром мире. Так она хранила при себе призраков.

Нори погрузилась в беспокойный сон. Ей снились безликая женщина, зовущая ее по имени, сверкающее битое стекло, запятнанное невинной кровью, огонь и снег.

Когда она проснулась, на ее лице были слезы. Самолет подъезжал к терминалу. За окном виднелся развевающийся японский флаг. Нори ожидала, что почувствует сладкое узнавание, которое возникает, когда возвращаешься в родное гнездо. Прилив тепла.