Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot" - Страница 4

Пусть, у меня и не было никаких сил, но навыки, вбитые долгими годами жестких тренировок, и десятилетиями их практического применения, проявлялись уже чуть ли не на уровне инстинктов. На самом деле человеческое тело, если знать его, как свои пять пальцев, довольно податливо. И «сломать» его для настоящего специалиста, не представляет никакого труда. А я, без ложной скромности, являлся именно таким специалистом.

Нападавший, совершенно потерявший ориентацию в пространстве, заскулил, словно побитый пёс и упал на пол. Двое других сидельцев замерли. Молодой парень отшатнулся к стене, а второй мужик, резко поднял руки, показывая, что не лезет. Видимо, не вписывалось такое поведение немощного старика в его картину мира.

— Эй, уважаемый, остынь! — произнёс он подрагивающим голосом. — Не надо разборок…

— Лучше помолчи… уважаемый… — бросил я, даже не оборачиваясь. — Мне тут какой-то чепушила решил претензии выкатить, а я зону топтал еще при товарище Сталине. Так вот, даже тогда такого беспредела не было… Я вас, недоделков, научу старость уважать!

Я не сводил взгляда с «пахана», пока он хрипел и кашлял, пытаясь отдышаться. Дождавшись, когда он немного придет в себя, я резко наступил ему на яйца грубыми тюремными гадами и слегка придавил их ногой. Зэк завозился на полу и заскулил еще сильнее.

— Запомни, вша казематная — голос мой прозвучал тихо, но отчётливо, как удар ножом, — Я фрицев на фронте пачками давил… И после войны разных гадов на тот свет спровадил столько, что никакого кладбища не хватит… И бить привык наверняка. Если не хочешь вот прямо сейчас Богу душу отдать — нишкни у меня, плесень! — И я убрал ногу с его причиндалов.

Он, всё ещё сидя на полу, мелко-мелко закивал, с трудом выдыхая:

— Понял… Всё понял…

Я выпрямился и пристально посмотрел на остальных.

— Матрас на место вернул! — Это прозвучало как приказ.

Молодой парень метнулся к моему тюфяку и почтительно водрузил его обратно на шконку. Больше наезжать на меня никто не решился. Но я понимал — это затишье временное. Здесь, как и везде, уважали силу, но вполне могли исподтишка засадить в бок заточку, или придушить подушкой во время сна.

Однако бывший пахан постарался свинтить из камеры к вечеру. И у него это получилось — удалось закосить на распухший и покрасневший глаз, который, похоже, я ему повредил при ударе, и туда попала зараза. С гигиеной в камере было совсем печально. Так что мы остались в хате втроем.

Вечером, когда раздали ужин — холодную баланду с чёрствым хлебом, ко мне осторожно обратился тот самый мужик, что призывал к миру.

— Дед… Это… Чего не ешь-то?

Я покачал головой, отодвигая миску. Аппетита не было, да глотать всё ещё было адской пыткой. Каждый глоток отзывался в раздавленном горле кровавой болью.

— Не хочу.

Он помолчал, ковыряя ложкой в своей миске.

— Ты правду того… с двумя амбалами справился? — спросил он наконец, без вызова, с тупым любопытством.

Я взглянул на него. На его лице читался тот же животный интерес, что и у всех, кто за последнее время задавал мне один и тот же вопрос: как такой древний пердун умудрился уложить двоих здоровых мордоворотов?

— Было дело, — коротко ответил я, лег на кровать и отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Он шумно дохлебал свою пайку, а затем тоже отполз на свою койку.

Я остался лежать, глядя в потолок, покрытый плесенью и трещинами. Мысли крутились вокруг одного: магии. Той самой, что мелькнула в автозаке, как вспышка, и больше не возвращалась. Было ли это игрой воспалённого сознания? Или чем-то большим? И если это была она… то где же она теперь, когда мне как никогда нужна былая сила?

Спустя несколько дней ситуация не изменилась. Видимо, репутация отмороженного «старика-убийцы» работала. Сидельцы, присматриваясь ко мне, постепенно привыкли. Увидели, что если меня не задевать, то я похож на обычного дряхлого пенсионера. Только очень и очень старого. Они даже поверить не могли, что мне больше сотни лет. Так и устанавливался наш камерный мир — хрупкий, зыбкий, построенный на страхе сидельцев ко мне и осторожном любопытстве.

Но однажды ночью всё перевернулось. Двери камеры с лязгом отъехали, и вертухаи втолкнули внутрь нового человека. Его фигура заполнила проём — это был настоящий гигант, с бычьей шеей и здоровенными кулаками. Его лицо было избито до неузнаваемости, а из-под засохшей кровяной корки горели безумные, полные ненависти глаза.

— Знакомьтесь, братва, — усмехнулся надзиратель. — Ваш новый сосед. Веселитесь!

И дверь захлопнулась. Гигант медленно обвёл нас взглядом. Его дыхание было хриплым и тяжёлым.

— Кто на хате пахан? — просипел он.

Толян — так звали моего возрастного сокамерника, недолго думая, указал пальцем на меня.

— Старый у нас сейчас за пахана, — буркнул он. — К нему все вопросы.

Гигант повернулся ко мне. Я лежал на своей койке и не шевелился, но внутри всё сжалось в ледяной ком. Сердце трепыхалось, надпочечники выбрасывая в кровь мощные порции адреналина. Но хватит ли их, чтобы разогреть мою холодную старческую кровь?

— Дед? — Бугай презрительно фыркнул и сделал шаг в мою сторону. — Да я тебя сейчас, как соплю…

Он подошёл вплотную. От него несло потом, кровью и дикой злобой. Я видел, как мои сокамерники в страхе замерли — ведь если этот бугай сейчас справится со мной, то следом может прийти и их черёд. Буйный здоровячок (не зря же его так разукрасили надзиратели или бывшие сокамерники) наклонился ко мне, его испачканное кровью лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего.

— Ну так что, дедуля, встанешь? Или я тебя прямо здесь, на шконке, искалечу?

Я медленно поднялся и сел, свесив босые ноги на пол. Кости ныли, в теле разливалась привычная слабость: сто лет — это вам не шутки. Но в голове кристально ясно проступил план действий. А план, это я вам скажу, первое дело в таких вот делах. Если есть план — половина битвы уже выиграна!

— Если я встану, — тихо, но внятно, произнёс я, ловя глазами дикий взгляд амбала, — ты ляжешь.

— Ась⁈ — здоровяк, видимо, не ожидал от меня такого ответа.

— Ты ляжешь, — спокойно продолжил я, — а оденут тебя в деревянный макинтош. В твоей хате будет играть музыка, только ты её не услышишь… Хотя, нет — музыки тоже не будет, как и деревянного ящика, — продолжал нагнетать я ситуацию. — Тебя зароют, как пса — в номерной могилке…

Он оскалился, принимая это за вызов старого дурака, и занёс для удара свою здоровенную лапищу. И в тот миг, когда его рука пошла вниз, время словно замедлилось. Всё вокруг — испуганные лица сокамерников, тусклая лампочка под потолком, тюремная «графика» на стенах — слегка поплыло и потеряло чёткость.

А я уже не думал. Я — действовал. Правая рука сама рванулась вверх, но не для блока, а для захвата. Я поймал его запястье и рванул на себя, заставляя этого утырка потерять равновесие. И в тот же момент ударил другой рукой ему под коленку. Осталось совсем немного — я подорвался с кровати…

Подорвался — это, конечно, слишком сказано. Но я всей оставшейся силой толкнул его в грудь плечом. А дальше — дело техники… Бугай взревел, не от боли (думаю, что он вообще сейчас не в состоянии её испытывать), а от неожиданности и обиды. Однако, его мышцы на мгновение расслабились, давая мне тот самый шанс.

Шанс, казалось бы, настолько мизерный, что даже призрачным его можно было назвать с большой натяжкой. Да стоило просто сравнить наши кондиции — и всё становилась ясно. Он должен был уделать меня одним мизинцем при любых раскладах.

Но я умудрился сделать так, чтобы все козыри оказались в моих руках. Я просто немного поправил полёт этого огромного тела именно туда, куда мне было нужно. Он с глухим хрустом ударился виском об острый металлический угол стола и осел на пол безвольной тряпичной куклой. Только алая струйка поползла по его небритой щеке.

Я стоял над ним, тяжело дыша, чувствуя, как подрагивают мышцы, и концентрация адреналина в крови медленно отступает, оставляя после себя пустоту, слабость и лёгкое головокружение. Молодой парень, Стёпка, смотрел на меня выпученными глазами с благоговейным ужасом.