Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot" - Страница 5

— Дед… — прошептал он. — Ты… ты его что… завалил наглушняк?

— Надеюсь… — пожал я плечами. — Опыт-то не пропьёшь.

Толян выскользнул из угла, куда забился перед дракой и подскочил к валяющемуся на полу здоровяку. Он приложил трясущуюся руку к его бычьей шее, пытаясь нащупать пульс. Но, пульса, по всей видимости, не было.

— Точно наглушняк, Сёмка… — свистящим шепотом произнес он, вновь заползая на свою кровать.

А я, глядя на распластавшееся на полу тело, я осознал самую страшную истину: чтобы выжить здесь, мне придётся опять становиться тем, кем я когда-то был — всесильным стариком Хоттабычем, а не старой столетней развалиной… Хотя, я еще раз взглянул на бездыханное тело, эта развалина тоже еще кое-что может.

— Деда… — неожиданно произнёс Стёпка, — а ты… кто? Колдун, инопланетянин, или…

Я повернулся к нему.

— Нет, — тихо ответил я. — Ни то, ни другое, ни третье…

— Но… тогда… как ты это сделал? С ним? — Стёпка указал пальцем на поверженного гиганта. Знал бы он, каких гигантов мне доводилось валить в той… (не почудившийся ли в предсмертном беду?) жизни.

Я помолчал, подбирая слова.

— Я просто хотел выжить, малец. Очень хотел. Иногда этого желания бывает достаточно.

Он, вероятно, так и не понял, о чём это я, но послушно кивнул и отполз на свою койку. А я снова остался наедине с собой, с мыслями о том, что, возможно, настоящую справедливость тебе не может вернуть кто-то посторонний. Справедливость — это то, что ты сам добываешь. Ногтями, зубами, оружием, магией — не суть. И сейчас, в этих стенах, пахнущих парашей и отчаянием, моя личная справедливость остро пахла свежей кровью. Но этого пока было недостаточно…

[1] Вертухай (дубак, пупок, пупкарь) — надсмотрщик.

Глава 3

Я замер, глядя на темную лужицу, растекающуюся вокруг головы трупа. Липкий, медный запах крови смешивался с удушающей вонищей параши и страхом, что висел в камере. Тишину, звенящую в ушах, прорезал мерзкий скрип двери нашего «террариума».

В проёме, очерченные ярким светом коридора, замерли два охранника. Они застыли, увидев странную картину: я, трясущийся и худой столетний старикан, стою над неподвижной тушей, а двое других жильцов нашей хаты прижались к нарам, стараясь стать частью грубой серой штукатурки.

Старший вертухай, коренастый, с лицом, словно выдавленным из сырого теста с такими же большими порами, свистнул сквозь зубы.

— Вот так расколбас… — Его взгляд скользнул по мне, по мертвяку, по зэкам, забившимся в угол. — Ты видел это, зёма? — Толкнул он локтем в бок своего напарника.

— Ну! — рявкнул второй вертухай. — Что у вас тут за дерьмо?

Он ждал, что один из арестантов тут же меня заложит, начнёт сбивчиво оправдываться, чтобы выгородить себя. Но зеки молчали, тупо уставившись в пол, словно воды набрали. Их молчание было красноречивее любых слов — теперь они меня боялись больше, чем тюремную администрация. То, чему они явились свидетелями, не могло быть простым совпадением.

Второй охранник, молодой и жилистый, в отличие от своего перекормленного начальника, подошёл к телу, наклонился, проверил пульс. Его лицо не дрогнуло. Он лишь кивнул напарнику.

— Спекся Боров. Только трупешник выносить…

Коренастый почесал затылок, размышляя не о судьбе покойника, а о собственной головной боли, и той массе бумаг, которую ему предстоит оформить. Он снова посмотрел на меня — пристально, пытаясь разгадать загадку.

— Ты его? — спросил он прямо, без обиняков.

— Да вы на меня посмотрите, гражданин начальник, — дрожащим голосом произнёс я. — Сравните, так сказать… Сам он… Несчастный случай — неудачно запнулся в темноте. Да и побитый он сильно был… До этого… Может, сотрясение головного мозга — вот и упал, да об угол… — Я продолжал настойчиво гнуть свою линию

— Откуда у него головной мозг? — Коренастый фыркнул, но спорить не стал. — Так дело было? — повернулся он к моим сокамерникам.

Я тоже обернулся к ним. Мне было интересно, чью же сторону они в итоге примут? Сдадут, или нет?

— Так! — практически синхронно кивнули сидельцы.

— Он сам упал, — добавил Стёпка. — И головой… А дедушка… заключенный Резников, поднялся, чтобы первую помощь оказать… А тут вы…

— Ладно, — буркнул старший. — Разбираться будем утром… А этого убирать надо… — кивнул он молодому.

Тот быстро куда-то смотался и вернулся с помощником. Вдвоем они поволокли мертвое тело по липкому бетону, оставляя за собой влажный, прерывистый след. Оставшийся последним толстяк, повернулся к нам и с угрозой произнёс:

— Забудьте всё, как страшный сон, утырки! Не было у вас в хате никаких трупов! Ясно?

Теперь мы втроём тупо закивали головами. Дверь захлопнулась, ключ повернулся в скважине дважды и вертухаи упылили восвояси.

И всё? Вот так просто — умер Максим и хер с ним? И никаких допросов, следственных действий и прочей правовой муры? Похоже, что так. И снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием и скрипом нар, когда Толян нервно вращался с боку на бок. А Стёпка же до сих пор не отрывал от меня широких, полных суеверного ужаса глаз.

— И… и всё? — прошептал он, словно боялся спугнуть это непонятное затишье. — Просто забрали и всё? И ничего больше не будет? — Он словно бы прочитал мои мысли.

Я медленно опустился на свою койку, ощущая, как каждая кость, каждый сустав ноет от дикой усталости и адреналиновой отдачи.

— Будет, — хрипло ответил я, глядя на кровавый след на полу. — Ещё как будет. Только не для нас. Убрав труп из нашей хаты, они просто подчистили свои косяки и прикрыли задницы. Ведь этого амбала не должно было быть в нашей камере. Если он где-то и сдох — то только не здесь.

— То есть… Мы тут, вроде бы, и ни причём? — Толян облизал пересохшие губы. — Они не будут расследовать? Не вызовут нас на допрос? Но ведь этот — сдох…

— А проблема не в том, что кто-то сдох. Проблема в том, что он сдох не там и не так. Он должен был открутить мне башку, но у него не вышло. Его контракт на меня был частным делом, а теперь стал проблемой начальника смены. Они не будут расследовать эту смерть. Они будут заметать следы.

Я замолчал, прислушиваясь к гулу тюрьмы, которая продолжала жить своей жизнью — к отдалённым стукам, лязгу замков, шагам патруля в коридоре. Эта машина была безразлична к смерти одного человека. Она легко перемалывала человеческие судьбы, в куда больших масштабах, легко и не задумываясь.

— Если вас всё-таки вызовут, допрос будет, скорее всего неофициальным. Ваша задача, — я обвёл их взглядом, — если хотите выскочить сухими из этого дерьма, — не умничать и не фантазировать. Долбите только то, что уже сказали: «было темно, запнулся, упал, разбил башку и помер». Понимаете? Никаких лишних деталей!

Они оба закивали, как марионетки. Страх перед системой опять сменился в них страхом передо мной. Перед тем, что я сделал и что я за такое существо, способное уделать куда более сильного противника за сущие секунды?

— А если… а если они не поверят? — снова пискнул Стёпка.

— Они поверят, потому что захотят поверить, — устало ответил я. — Им так проще. Мир так устроен, малец. Все всегда верят в самый простой и удобный исход. Бритва Оккама в действии — не надо плодить сущности без необходимости. И они будут до последнего делать вид, что ничего особенного не произошло, — добавил я, чувствуя, как по телу расползается тягучая усталость. — Потому что, если здесь начнут копать серьёзные дяди из генпрокуратуры, вскроется такое… Любого из них могут посадить рядом на шконарь за такие мутки.

Стёпка молчал, переваривая информацию. Я видел, как меняется его лицо — детский испуг постепенно сменялся жестким, почти взрослым пониманием. Я сомневаюсь, что он допёр насчет бритвы Оккама, но он быстро учился. В таких местах либо учишься, либо ломаешься.

— Так что… мы в безопасности? — наконец выдавил он.

— Никто здесь не в безопасности, — горько усмехнулся я, — это ж тюрьма! Но у меня есть небольшое преимущество — утырки теперь знают, что старикан в этой камере не совсем простой. И пока они будут выяснять, что со мной не так — время есть.