Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 7

Я повернулся к ней и заглянул в огромные, полные тревоги глаза. Я видел, что она боится, и мое сердце сжалось от нежности.

— Далекий, Оленька, — спокойно и уверенно ответил я, стараясь, чтобы мой голос ее успокоил. — Но не такой опасный, как тебе кажется. Все продумано до мелочей.

Я начал подробно рассказывать ей весь маршрут, словно проводя финальный брифинг для самого дорогого мне человека.

— Сначала — водный этап. На этом «Добрыне» мы пойдем по Клязьме, Оке и Волге до самой Перми. Это самая легкая и приятная часть пути. Там, на Урале, мы пересядем на телеги и трактом доберемся до Екатеринбурга. К тому времени уже должен лечь снег, и дальше, — я усмехнулся, — начнется настоящая Сибирь. Мы перегрузим все на розвальни, широкие сани, и по Сибирскому тракту пойдем до самого Иркутска.

— До Иркутска… Боже, это же край света, — прошептала она.

— Почти, — улыбнулся я. — Там доберемся до Кяхты, часть инженеров представлю Верещагиной, они подготовят экспедицию и двинут на Бодайбо, а сам двинусь на восток, в Сретенск. Там мы перезимуем, а с весенним паводком по Шилке и Амуру спустимся к нашему «Амбани-Бира».

Я почувствовал, как она напряглась при упоминании этого места, с которого и начались все мои авантюры.

— Не волнуйся, — добавил я, сжав ее руку. — Теперь все по-другому. Мой старый прииск теперь полностью законен. Помнишь, я рассказывал про заседание в Петербурге? Так вот, благодаря поддержке великого князя на всем Амуре теперь введена «горная свобода». Любой может мыть золото, платя налог в казну. Так что мы теперь не разбойники, а добропорядочные промышленники. И земля под прииск и новое поселение тоже оформлены на меня. Так что все по закону, Оленька. Все по чести.

Я говорил и видел, как уходит страх из ее глаз, сменяясь пониманием и гордостью. Она видела не авантюриста, несущегося навстречу неизвестности, а хозяина, который возвращается в свои владения, чтобы строить новую жизнь. Нашу общую жизнь.

Сжав ее руку, я снова обратил взгляд к пристани, к этому шумному, деловитому хаосу. Ольга видела просто погрузку на пароход. Я же видел другое. Это была не просто экспедиция. Это была моя маленькая частная армия, которая отправлялась в поход за завоеванием Сибири. И я, ее главнокомандующий, мысленно проводил смотр своим войскам и ресурсам.

Вот мой «штаб» — инженеры. Молодые, горячие выпускники и студенты Горного института, которых отобрал для меня профессор Лавров. Они сновали по палубе, выкрикивая указания, проверяя крепления ящиков, и их глаза горели азартом. Во главе их стоял преподаватель Лемешев, человек средних лет, сухой и точный, как логарифмическая линейка. Он погнался не столько за длинным рублем, сколько за возможностью применить свои теоретические знания на практике невиданного доселе масштаба. С ними же ехал и Кагальницкий — от Нобеля, которому он поручил провести первые полевые испытания динамита в тяжелых условиях.

А вот и моя «пехота», главная ударная сила. На отдельную, широкую баржу, которую «Добрыня» должен был тащить на буксире, грузились шестьдесят пять крестьян, решившихся отправиться за тысячи верст в поисках новой доли. В основном молодежь — смелые, крепкие мужики с женами и детьми. Они тащили свой незамысловатый скарб, вели на борт мычащих коров, грузили мешки с зерном и ящики с инструментами, которые я закупил для них. На их лицах читалась и надежда, и тревога, и вековая крестьянская основательность. Это была соль земли русской, отправлявшаяся осваивать новые рубежи.

Поодаль от всех, у склада с бочками, стоял мой «спецназ». Мышляев и двенадцать набранных им отчаянных головорезов. Бывшие армейцы, ушедшие со службы по разным причинам, пара казаков, решивших попытать счастья, и несколько темных личностей, о прошлом которых я предпочитал не спрашивать. Они не суетились. Стояли, курили трубки и молча, с холодным профессиональным интересом наблюдали за происходящим. Это были мои волки, цепные псы, которых я собирался спустить с поводка в дикой тайге.

Я с удовлетворением посмотрел на две небольшие лодки, которые должны были идти на буксире позади баржи. Там, под брезентом, лежали ящики с динамитом. Я категорически запретил грузить его в трюм парохода — от греха подальше. Мой арсенал был тщательно продуман: несколько десятков надежных английских револьверов Адамса двойного действия, сотня капсюльных ружей. Я с сожалением думал о том, как мало американских «винчестеров» мне удалось купить. У них там, за океаном, полыхала своя гражданская война, и лучшее оружие оставалось в Америке. Ну и, конечно, ртуть — десятки запечатанных чугунных бутылей, необходимых для будущих амальгаматоров. Для работы с ней я нанял толкового, хоть и спившегося, химика, некоего Полозова, который с радостью согласился ехать хоть к черту на кулички за хорошее жалованье.

Я смотрел на эту пеструю, разношерстную армию, готовую отправиться в долгое плавание, и чувствовал огромный груз ответственности. Я был единственным, кто видел всю картину целиком. И только от меня зависело, станет ли этот поход началом новой, великой истории или бесславной авантюрой, которая погубит всех этих людей.

Мы прибыли в Екатеринбург, когда Урал уже укутала настоящая зима. После затянувшейся осени центральной России здешний мир был другим — черно-белым, суровым и честным. Низкое, свинцовое небо нависало над городом, из сотен труб валил густой дым, который тут же оседал на свежевыпавшем снегу, окрашивая его в серый цвет.

Наш основной караван с переселенцами и тяжелыми грузами отстал. Я оставил Мышляева и его людей обеспечивать охрану, зная, что их медленный ход затянется еще на пару дней, а то и больше. Сам же я вместе с Изей Рекуновым и инженерами примчался налегке. Время — деньги, и я не собирался его терять.

Оставив инженеров и уставшего Изю отсыпаться на постоялом дворе, я в сопровождении одного лишь Рекунова нанял сани и отправился на Верх-Исетский завод. Я помнил это место. Гигант, дышащий огнем и паром, сердце промышленного Урала.

Управляющего, Аристарха Степановича, я нашел там же, где и в прошлый раз, — в его огромной, заваленной чертежами конторе. Это был все тот же кряжистый, седобородый старик, похожий на лешего, с умными, пронзительными глазами. Он не узнал меня, да и как мог узнать в этом солидном, безупречно одетом столичном господине того оборванца, что приходил к нему просить работу?

Я представился поверенным от нового сибирского золотопромышленного товарищества.

— Мне нужны рельсы, Аристарх Степанович, — сказал я без предисловий, разложив на его столе эскизы. — Для внутрипромысловых узкоколеек. Чтобы вагонетки катать. Заказ небольшой для вашего завода, пробный. Но, если качество устроит, последуют и другие, куда более крупные.

Он долго, со знанием дела, изучал мои чертежи, цокая языком.

— Сделать можно, — наконец вынес он вердикт. — Заказ и впрямь невелик. А что ж вы, сударь, на мелочь размениваетесь? Нынче в России дела покрупнее творятся. Вот, говорят, в Главном железнодорожном обществе власть меняется. Слыхали, поди? Французов-то турнули. Теперь наши, московские, к делу приступают. Вот где заказы будут, вот где деньжищи потекут!

Он посмотрел на меня с хитрым прищуром.

— Слышал, — кивнул я. — И более того, могу вам в этом деле посодействовать. Новое правление возглавит купец Кокорев, Василий Александрович. Человек дела и патриот. Он будет рад отдать подряд на рельсы не заграничным заводам, а уральским. Если, конечно, уральские заводы докажут, что способны выполнить заказ такого масштаба.

Глаза управляющего загорелись. Он увидел перед собой возможность, о которой не смел и мечтать.

— Да мы!.. Да мы горы свернем! — пророкотал он. — Только как же до этого Кокорева достучаться? Он в Москве, а мы здесь… Пока письмо дойдет, уж все поделят.

— Для этого, Аристарх Степанович, существует прогресс, — усмехнулся я. — В вашем городе имеется телеграф.

Через час мы уже стояли в тесной каморке на почтовой станции. Я продиктовал телеграфисту короткую, но емкую депешу для Кокорева, где изложил суть дела и рекомендовал Верх-Исетский завод как надежного подрядчика. Ответ пришел с поразительной скоростью. Кокорев, не теряя времени, телеграфировал технические условия на рельсы и предлагал немедленно начать подготовку к производству.