Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 6

— Однако, господин Тарановский, — его голос стал жестче, в нем зазвучали нотки не реформатора, а правителя, — столь беспрецедентная поддержка и передача в частные руки огромных казенных земель должны сопровождаться встречными обязательствами перед государством. Я поддержу ваш проект при одном условии: ваше Общество обязуется вложить часть своей прибыли в развитие железнодорожной сети империи. Скажем, не менее тридцати копеек с каждого рубля чистой прибыли должно быть направлено на покупку акций или облигаций русских железных дорог, в первую очередь — ГОРЖД, после его оздоровления.

Мой внутренний триумф мгновенно сменился ледяным шоком.

«Черт. Этого в нашем плане не было. Аглая в ярость придет, когда узнает, что почти треть прибыли придется вкладывать в чужое, пусть и государственно важное дело. Это будет трудный разговор…»

Я понял, что у меня нет выбора. Отказаться сейчас — значит, потерять все. Я поднялся и склонил голову.

— Я понимаю и принимаю ваши условия, ваше императорское высочество. Мы готовы служить интересам России не только в Сибири, но и здесь.

Управляющий делами Бутков уже кашлянул, собираясь, очевидно, закрывать заседание. Министры с усталым облегчением начали перебирать бумаги на столе, считая вопрос решенным. Мой дерзкий проект был утвержден, пусть и с обременительным условием. Казалось, все было сказано.

Но я еще не закончил.

— Ваше императорское высочество, господа, — произнес я, снова поднимаясь.

По залу пронесся недоуменный шепот. Валуев бросил на меня раздраженный взгляд, мол, чего еще этому прожектеру надо? Великий князь удивленно поднял бровь.

— Я хотел бы поднять еще один связанный с этим вопрос, — продолжил я, чувствуя на себе их тяжелые, выжидающие взгляды. — Речь идет о землях на Амуре. Дело в том, что, ожидая решения по моему главному проекту, я на свой страх и риск уже начал разведочные работы на одном из притоков Амура, на ручье, именуемом местными Амбани-Бира. И результаты превзошли все ожидания.

Я сделал паузу.

— Я пришел сюда не только с проектом будущего, но и с уже действующим предприятием, которое хотел бы вывести из тени и узаконить. Но прошу не только за себя.

Я обвел взглядом их удивленные лица.

— Я предлагаю Комитету пойти на смелый, но, уверен, единственно верный шаг для скорейшего развития всего Амурского края. Я предлагаю временно, на несколько лет, разрешить там свободную добычу золота для всех подданных империи. Ввести так называемую «горную свободу».

Если моя первая речь вызвала у них скепсис, то эта — откровенное изумление. Отдать золото, достояние казны, в руки первому встречному? Это казалось им ересью.

— Позвольте объяснить, — заговорил я быстрее, не давая им опомниться и разразиться возражениями. — Что такое сегодня наш Амур? Дикий, почти безлюдный край. Чтобы его освоить, нужны люди. Тысячи, десятки тысяч переселенцев. Где их взять? Как заманить их туда? Ответ один, господа: золото. Слух о том, что на Амуре можно свободно мыть золото, разлетится по всей России быстрее любого правительственного указа. Туда хлынут тысячи самых отчаянных, самых предприимчивых и сильных людей.

Я смотрел на Валуева, зная его главный страх.

— Да, поначалу это будет хаос. Но очень скоро он сменится порядком. Люди начнут строить дома, распахивать землю, создавать поселения. А казна, не потратив ни копейки на переселение, будет лишь собирать урожай в виде пошлины с каждого добытого золотника. Мы укрепим наше присутствие на границе с Китаем не полками солдат, а тысячами русских семей! Это самый дешевый и самый эффективный способ начала развития тех земель!

Мои слова о «горной свободе» упали в мертвую тишину зала. На лицах большинства присутствующих отразилось откровенное изумление, смешанное с ужасом. Я видел, как министр внутренних дел Валуев побагровел, а генералы из Горного департамента смотрели на меня так, словно я предложил раздать содержимое казны первым встречным.

Казалось, сейчас они обрушатся на меня со всей мощью имперской машины. Но, прежде чем они успели сформулировать свой гнев, произошло неожиданное.

— Позвольте, господа!

Голос великого князя прозвучал громко и на удивление энергично. Вся его апатия и усталость исчезли. Он подался вперед, и его глаза, до этого тусклые, горели огнем, как у реформатора, услышавшего давно забытую, но любимую мелодию.

— Идея господина Тарановского кажется вам радикальной? — Он обвел сановников тяжелым взглядом. — А я скажу вам, что она не нова! Ровно то же самое, господа, предлагал когда-то великий человек, покойный граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский! Он, как никто другой, понимал, что для освоения дикого края нужны не указы, а живая человеческая сила! Но тогда его не услышали. Сочли его идею преждевременной.

Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде было уже не просто одобрение, а настоящее, живое участие.

— А сегодня она уже не преждевременна! Сегодня, на фоне масштабного частного проекта, который мы только что утвердили, она становится его логичным и гениальным дополнением! «Сибирское Золото» господина Тарановского станет тем самым ядром, а «горная свобода» даст этому краю людей!

Произнеся речь, он повернулся ко мне, и в его голосе появились строгие, но отеческие нотки.

— Однако, господин Тарановский, — произнес он, слегка пожурив меня, — меня удивляет, что о вашем уже действующем прииске «Амбани-Бира» я узнаю только сейчас и в такой форме. Вы, как я погляжу, человек дела, не обременяющий себя излишними формальностями.

Я молча склонил голову, принимая упрек.

— Впрочем, победителей не судят, — уже мягче продолжил князь, и в уголке его губ мелькнула усмешка. — Ваша инициатива, пусть и самовольная, доказывает состоятельность моих давних убеждений. Земля под вашим прииском будет вам выделена и продана по установленной цене. Оформите все через Сибирский комитет.

Затем он обвел взглядом стол.

— Что же до «горной свободы» в целом — я поддерживаю и это предложение. Владимир Петрович, — обратился он к Буткову, — подготовьте указ о временном введении вольного приноса золота на территории Амурской области.

Это был полный, сокрушительный триумф.

Покинул заседание я, едва ощущая под ногами мраморные плиты. Внутри все пело. Я не просто получил разрешение на свой главный проект. Я, пользуясь моментом, одержал двойную победу, попутно легализовав и свой старый прииск, и создав условия для бурного, неконтролируемого развития всего региона. Я, беглый каторжник, только что одним росчерком пера изменил экономическую политику целой губернии.

Я чувствовал себя на вершине мира. И единственная маленькая туча на этом безоблачном горизонте — мысль о предстоящем очень непростом разговоре с Аглаей Степановной Верещагиной, которой мне предстояло объяснить, почему треть будущей прибыли теперь будут уходить на строительство каких-то там железных дорог. Да еще и Кокорев в акционерах, и сумма всей компании составит целых семь миллионов рублей.

Над Гороховцем стояла золотая осень. Воздух, прозрачный и холодный, был наполнен горьковатым запахом увядающей листвы и дыма из печных труб. Березы на высоком берегу Клязьмы роняли листья в темную, неспешную воду.

На пристани царила суета. Шла погрузка на небольшой, но крепкий колесный пароход «Добрыня». Грузчики, крякая, тащили на борт тяжелые ящики с инструментами, мешки с провиантом, бочки с солониной. Среди них деловито сновали нанятые мной инженеры, выкрикивая распоряжения и сверяясь с бумагами.

Мы с Ольгой стояли чуть поодаль, у самого края пристани, и молча наблюдали за этой суматохой. Она крепко держала меня за руку, и я чувствовал сквозь тонкую ткань ее перчатки легкую нервную дрожь. Впереди нас ждала долгая разлука, и эта спокойная, немного грустная, но полная надежд атмосфера прощания была пропитана тревогой.

— Куда же вы теперь, Владислав? — наконец тихо спросила она, не отрывая взгляда от парохода. — Путь, верно, далекий и опасный?