Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 28

«О радость! О счастливый день!» — подумал я и с трудом сдержал свои чувства, словно пытаясь обуздать взбесившуюся лошадь. Но реакция моя была инстинктивной.

— Я бы сказал, что этого и близко не достаточно! — выпалил я. — А где компенсация за мою боль и раны?

Иезекию, казалось, этот ответ даже успокоил. Он был им доволен, откинулся на спинку стула и ухмыльнулся мне.

— Джейкоб, вы именно тот человек, каким я вас и считал! — сказал он. — Пятьсот серебряных долларов облегчат вашу боль?

Это было слишком просто. В моей голове зазвонили колокола тревоги. Но я продолжал игру.

— Тысяча, — сказал я. — Ни пенни меньше.

— Тысяча, — сказал он, кивая. — Тысяча плюс полная компенсация за ваши потери… при условии, что мы достигнем полного согласия.

«Осторожнее! — подумал я. — Вот оно…»

— Что вы имеете в виду, сэр? — спросил я.

— Джейкоб, — сказал он, — корабль моего племянника полностью оснащен. У него прекрасный состав штурманских офицеров и добровольная команда из отборных жителей Новой Англии. Но ему не хватает одного. — Он снова пристально посмотрел на меня. — Можете угадать, чего именно, Джейкоб?

Я покачал головой. Я был так поглощен ролью делового человека, что все остальное вылетело у меня из головы.

— Ему не хватает офицера с настоящим боевым опытом. Опытного морского офицера, знающего орудия и артиллерийское дело…

— Что? — вскричал я, вскакивая со стула. — Ни за что на свете!

Разочарование было горьким. Все это время я думал, что он впечатлен моими деловыми способностями, а он просто хотел заполучить меня, потому что считал проклятым лейтенантом проклятого Королевского флота!

Это было оскорбление моей гордости, прежде всего.

— Всего доброго, сэр, — сказал я и повернулся, чтобы уйти.

Но дядюшка Иезекия пулей вылетел из-за стола, обогнул его, схватил меня за руку и потащил назад. Он совершенно неверно истолковал мои действия и подумал, что я счел его предложение оскорблением моей чести как британского морского офицера. И он принялся лепетать о чести и родине, и о том, что война не может длиться вечно, и что скоро между королем Георгом и президентом Вашингтоном воцарится любовь и согласие. Видите ли, он решил, что все испортил, и, как это бывает в подобных случаях, так стремился все исправить, что его язык понес его без удержу.

Я узнал, что он и его племянник действительно верили, будто я какой-то артиллерийский волшебник (они одурачили не только Бостон, но и самих себя!). Что ж, я ведь этого никогда и не отрицал, верно? А молодой Купер видел, как я одним выстрелом вывел из строя его погонное орудие. Еще более удивительным был тот факт, что молодой Купер с большим уважением относился к моему мнению во всех вопросах, касающихся кораблей и моря. Вот почему он таскал меня по верфи и по всему своему драгоценному кораблю — у этого салаги даже был блокнот, куда он записывал мои замечания (помоги ему бог). И он хотел видеть меня рядом с собой на шканцах, когда «Декларейшн» выйдет в море, в качестве своего рода наставника и ментора.

Последним откровением, от которого у меня на щеках выступил румянец из-за моих суровых суждений о молодом Купере, был тот факт, что его мучила совесть за то, что он отнял у меня корабль. Именно ему пришла в голову идея возместить мне убытки.

Когда я это узнал, до моей тупой башки наконец дошло, что предложение дядюшки Иезекии на самом деле содержало все, чего я хотел. Просто оно было завернуто в причудливую обертку. Суть его сводилась к следующему: семья Куперов добудет мне американское гражданство, и я буду служить на борту «Декларейшн» в качестве четвертого лейтенанта с особой ответственностью за артиллерию.

Так что все, что мне нужно было сделать, — это согласиться, пережить несколько месяцев в море, и я мог бы вернуться в Бостон и забрать деньги — и свою жизнь. Я поднял руку, чтобы прервать непрекращающийся поток красноречия Иезекии.

— Если я скажу «да», мистер Купер, — сказал я, и его глаза загорелись, — то это будет всего на один поход, я так понимаю?

— Да! Да! — воскликнул он. — Важен только первый поход. Как только корабль себя зарекомендует, все будет в порядке.

И мы ударили по рукам, после чего перешли к практическим деталям. Мы договорились о единовременной выплате в пять тысяч долларов, которую я настоял получить авансом. Иезекия согласился, но перевел деньги векселем, подлежащим оплате через три месяца.

— К тому времени, Джейкоб, — сказал он, смеясь, — вы либо утонете, либо победите, и вопрос будет решен.

Он, может, и смеялся, но говорил серьезно. Он не давал мне ни единого шанса сбежать с его деньгами. Но и я ему не доверял и отнес его вексель в пару банков на Эксчейндж-стрит, чтобы они его проверили. То, как они лебезили при виде подписи Иезекии, было очень обнадеживающим.

И вот я отправился прочь, мечтая о грядущих днях. И я оставил генерала-швейцара счастливым, ибо я выпросил у Иезекии двадцать долларов наличными, и этот достойный слуга все-таки получил свой серебряник.

Я считал, что провернул хорошее дельце. Если я выжил на нижней палубе нашего флота, то сомневался, что флот янки доставит мне какие-либо проблемы в качестве офицера. Не считая необходимости пережить следующие несколько месяцев, я был счастливым человеком без единой заботы на свете.

После этого я немного побродил по городу, купил несколько лент для Люсинды и вернулся в Полумесяц Тонтины как раз к ужину. Купера не было, когда я вернулся, и мне удалось застать Люсинду, чтобы вручить ей мой подарок. Она была довольна, как слон.

— Зачем ты это сделал? — спросила она, но пожала плечами, надула губки перед зеркалом и принялась лебедем плавать по комнате, прикладывая ленты к лицу.

«Ага! — подумал я. — Куй железо, пока горячо».

И я подкрался к ней сзади, обнял и прошептал на ухо.

— Люсинда, — тихо сказал я, — почему бы нам не…

— Нет, — ответила она, — у меня дела.

— Ах, — сказал я, — но ты не знаешь, что у меня на уме!

— Ха! — фыркнула она, презрительно отмахнувшись. — Будь хорошим мальчиком и отпусти, и, может быть, я постучу в твою дверь сегодня ночью.

Так что пока никаких забав не предвиделось. И мне пришлось довольствоваться ожиданиями.

Я поужинал в одиночестве, поданном дворецким, а после этого слонялся по библиотеке, чувствуя себя обиженным, проклиная Люсинду и размышляя, не поискать ли мне развлечений где-нибудь еще.

Я слышал от матросов с «Джона Старка», что в районе Саутэк-стрит в западном Бостоне есть местечко, известное как Гора Блуда, — то, что надо для похотливых моряков. Это звучало интересно, и я уже решил туда заглянуть, когда вошел этот салага Купер, разодетый в форму и полный самодовольства. У него был великолепный день: он гонял команду «Декларейшн» по палубам, готовя ее к выходу в море, и теперь был готов отдохнуть. С небрежностью человека, выросшего со слугами, он разбросал свой сюртук и сапоги в трех разных направлениях и плюхнулся в кресло. Ему не терпелось похвастаться своей дневной работой, но прежде чем открыть огонь, он хотел кое-что узнать.

— Ну, старина? — спросил он, глядя на меня лукаво и таинственно. — Ты ходил сегодня к моему дяде?

— Ходил, — ответил я, наблюдая за его реакцией.

— Ну? — спросил он, как терьер у крысиной норы.

Поразительно, как ему не терпелось. Очень лестно, в некотором роде. Одному богу известно, что, по его мнению, я мог сделать для его несчастного корабля. Но мне не хотелось играть в игры.

— Я в вашем распоряжении… капитан, — сказал я.

— Ура! — воскликнул он в искреннем восторге. — Я бы подошел и пожал тебе руку, если бы не был так уставшим. Молодец, Флетчер! Если ты позвонишь слуге, старина, мы могли бы выпить, чтобы отпраздновать. И кстати, ты видел, что мои карронады установлены с винтами у казенной части. Я хотел спросить твое мнение о винтовом механизме подъема по сравнению с клиньями?

Он мучил меня до полуночи, а я каждую минуту поглядывал на часы и гадал, не махнула ли Люсинда на меня рукой. Наконец Купер заснул в своем проклятом кресле. У меня мелькнула мысль найти чем-нибудь его укрыть, но к тому времени он мне до смерти надоел, так что я оставил его как есть, в надежде, что он замерзнет ночью.