Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 27

Тем временем пуля Уолтона, выпущенная дрожащей рукой, пролетела через комнату, миновала Виктора в ярде от него, проделала аккуратную дырку в обоях с цветочным узором и застряла в дранке и штукатурке стены. У Виктора от шока и смятения волосы встали дыбом, но ядовитая, злобная суть его натуры взяла верх, и он с занесенным ножом бросился на Уолтона. Будь Уолтон в силе, такое нападение стало бы для Виктора самоубийством, но нож Виктора пробил легкие и вскрыл вены, и у изножья кровати Тейлоров завязалась отчаянная борьба, пока несчастные супруги пытались понять, что происходит.

Но с прошлого июля, после страшного пожара, мистер Тейлор принял некоторые меры предосторожности. С той роковой ночи, когда был убит его добрый сосед, а сам мистер Тейлор видел, как убийца покидает место своего ужасного преступления, он рассудил, что случившееся через дорогу может произойти и в его собственном доме. Поэтому мистер Тейлор приобрел большой бландербасс с медным стволом крупного калибра производства «Уотерс и Ко» из Бирмингема, который каждую ночь держал у своей постели заряженным и готовым к бою.

Слово «бландербасс» звучит для уха несколько причудливо, а короткий, раструбом расширяющийся ствол выглядит странно рядом с мушкетом или винтовкой. Но оружие это чрезвычайно грозное. У мистера Тейлора ствол был в дюйм шириной. Он был заряжен тремя драхмами пороха и доброй дюжиной пистолетных пуль, каждая из которых была в полдюйма диаметром и сама по себе способна убить человека.

Именно это огнестрельное оружие мистер Тейлор и навел на двух незваных гостей, которые любезно представили себя идеальной мишенью для его выстрела.

Бум! Рев короткоствольного оружия разбудил всю улицу. Дульное пламя превратило ночь в день и опалило постельное белье. Вокруг тлели светящиеся клочки пыжей, и клубы дыма заполнили комнату, а отдача оставила на плече мистера Тейлора глубокий и багровый синяк.

Но последствия на линии огня были неизмеримо более серьезными. Мистер Артур Уолтон принял на себя основную часть заряда и скончался на месте, его торс был разорван в клочья. Кроме того, одна пуля перебила крупные кровеносные сосуды на его шее, а еще пара, летевшая вместе, вошла в один из прелестных голубых глаз мистера Уолтона и вышла через затылок, унеся с собой большое количество жизненно важных тканей.

Мистер Виктор Койнвуд, в свою очередь, получил три ранения. Одна пуля оторвала средний палец его правой руки, а вторая скользнула по груди, пропахав кровавую борозду. Оба этих снаряда продолжили свой путь и закончили его в теле мистера Уолтона. Но третья пуля застряла в мякоти правого предплечья Виктора, пройдя между костями без происшествий. И вот Виктор прыгал с ноги на ногу, изрыгая самые гнусные богохульства и воя от боли и страха.

От этого мучительного состояния Виктор вскоре был избавлен. Ибо мистер Тейлор поднялся с постели в том ужасном гневе, который охватывает любого мужчину, сражающегося, защищая безмерно драгоценные жизни своей дамы и своего маленького сына. Размахнувшись разряженным ружьем, как дубиной, мистер Тейлор одним мощным ударом дымящегося ствола лишил Виктора чувств.

12

К ЧИТАТЕЛЮ — ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Крайне непристойное содержание некоторых частей этой главы таково, что даже низкопоклонное подчинение, подобающее работнику перед работодателем, должно уступить место моральному долгу того, кто стремится к христианским стандартам. Посему переписчик предупреждает, что к этой главе следует приступать лишь джентльменам зрелого суждения, а дамам следует ее и вовсе пропустить. Переписчик также заявляет, что лишь самые ужасающие угрозы со стороны автора заставили его записать это. С.П.

*

Дядюшка Иезекия не спешил переходить к своему предложению. Сначала он поведал мне все о беззаконном состоянии европейской политики и мощно прошелся по лягушатникам. У него даже были бумаги, чтобы это доказать.

— Вот официальная французская «Газетт», сэр, только что прибывшая в Бостон: «Монитёр» от четвертого февраля. — Он сунул ее мне и ткнул пальцем. — Смотрите сюда, сэр, Национальный конвент Французской республики принял закон, гласящий, что все французские морские капитаны, сдавшие свои корабли, будут казнены на гильотине!

— Возмутительно! — сказал я, уставившись на страницу языческой лягушачьей тарабарщины, будто мог ее прочесть. С тем же успехом это мог быть рецепт пирога из гениталий осьминога (и, вероятно, так оно и было, зная французов).

— Именно, сэр! — сказал он. — Противно всем цивилизованным обычаям войны. И более того…

Он вбивал свою мысль, пока мне не стало до смерти скучно. Я и до него ненавидел лягушатников, как вы хорошо знаете, так что он мог бы и не тратить зря слова. Затем он продолжил, что из-за всего этого, как он выразился: «Долгосрочные интересы Соединенных Штатов противоречат интересам французов. Вы понимаете это, мистер Флетчер?»

— О да! — сказал я, весь серьезный и торжественный.

Да хоть против мандинка с Невольничьего берега они могут себя настраивать, мне было все равно.

— Хорошо! — сказал он. — Теперь перейдем к вопросам торговли.

«Ага!» — подумал я и выпрямился.

— Хлопок, сахар и табак, — сказал он, — составляют девять десятых моей торговли по стоимости. Вы осознаете, мистер Флетчер, важность Лондона и Бристоля как рынков сбыта этих товаров?

Я не осознавал. По крайней мере, для янки, но он, очевидно, так считал, поэтому я кивнул.

— Короче говоря, мистер Флетчер, — сказал он, наклонившись ближе и понизив голос, — эта война между нами и британцами… она не может долго длиться, поверьте мне…

— О? — спросил я. — А как насчет французского флота, который вы набиваете пшеницей в Виргинии? Разве вы, янки, не хотели бы продать больше в следующем году?

— Тьфу! — сказал он. — В следующем году у французов может быть хороший урожай, и где мы тогда окажемся? Нет, сэр! Продажа зерна — это сиюминутная возможность, и ее нельзя сравнивать со связями, выкованными торговлей материалами, которые ваша страна не может производить сама: хлопком, сахаром и табаком!

— Мистер Купер, — сказал я, — мне интересно то, что вы говорите, но к чему это ведет?

— Мистер Флетчер, — сказал он, — это ведет к кораблю моего племянника, «Декларейшн оф Индепенденс», который очень скоро выйдет из верфи Эдмунда Харта. Это будет первый военный корабль, поднявший флаг нашей страны со времен Революции. Но это временная мера, сэр! Иностранный корабль, переделанный для нашей службы, в то время как весь Бостон ждет подтверждения, что настоящий американский корабль, «Конститьюшн», будет построен здесь, в Бостоне, — построен, сэр! С самого киля! — Он посмотрел на меня с долларами, блестящими в глазах, и продолжил: — Так вот, некоторые из нас, бостонцев, пытались убедить наше правительство выкупить верфь Харта и сделать ее официальной верфью Военно-морских сил Соединенных Штатов.

Он облизнул губы.

— Если бы они это сделали, сэр, то в этот город потекли бы огромные суммы денег… И Харт со своими покровителями значительно бы преуспели.

— Понимаю, — сказал я.

Очевидно, один из покровителей Харта сидел прямо передо мной и уже предвкушал, как запустит руки в денежные мешки казначейства США.

— Но все это зависит от успеха первого похода «Декларейшн», — сказал он. — Если она будет потеряна, то наш Конгресс может пасть духом и отступить перед огромными расходами на строительство новых военных кораблей.

Он снова посмотрел на меня, сильно взволнованный, и, очевидно, прилагал все силы, чтобы в чем-то меня убедить. Он казался и нервным, что было удивительно.

— Мистер Флетчер… Джейкоб, — сказал он, — вы ведь деловой человек, не так ли? Я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, сэр, — ответил я, стараясь говорить ровно, ибо чувствовал, что скоро мы перейдем к торгу.

— Джейкоб, — сказал он, — что бы вы сказали, если бы я предложил вам полную компенсацию за ваши потери при захвате «Беднал Грин»?