Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон - Страница 29

Потом я пошел спать. Едва я улегся, как, к моему великому восторгу, в дверь тихонько постучали. Я вскочил с кровати за секунду и чуть не сорвал дверь с петель. Я подхватил Люсинду на руки, бросил на кровать и запер за собой дверь. Стащил с себя ночную рубашку, прыгнул в постель рядом с ней и накрыл нас одеялом. Я с жадностью схватил ее, уткнулся лицом ей в шею, вдыхая восхитительный запах ее тела, и попытался провести руками по ее телу — что мне не удалось, по крайней мере, с должным удовольствием, так как на ней все еще были ночная рубашка и шаль.

— Подожди! — сказала она. — Дай мне время, милый!

Я немного отстранился и позволил ей выпутаться из шали и избавиться от нее. Затем она выскользнула из ночной рубашки и села прямо, протягивая мне руки, чтобы я мог их рассмотреть. Лунного света было ровно столько, чтобы различить блеск ее кожи и тонкие полоски лент, которыми она перевязала себе шею и запястья.

— И здесь тоже, — сказала она и откинула одеяло, показав еще ленты, обвитые вокруг ее бедер.

— Господи боже! — удивленно сказал я. — Я думал, они для волос!

Она подавила смех.

— Ха! — сказала она. — Они там, где им больше всего идет.

И разве они не шли ей? Контраст между туго завязанными лентами и обнаженной эбеновой плотью был так искусен и волнующ, что делал ее в десять раз более нагой, чем если бы на ней не было совсем ничего. Она засмеялась, помахала руками над головой, надула губки и затрясла телом так, что ее груди подпрыгнули.

Я счастливо вздохнул и снова схватил ее, прижав к себе. Нет ничего на божьем свете, что сравнилось бы с ощущением прохладной, свежей, обнаженной женщины: мягкой, гладкой и скользкой, как шелк. Поверьте мне, парни, половина наслаждения — это чудесное ощущение их кожи на твоей. Что не означает, что не следует брать и вторую половину, и к тому времени похоть ревела во мне, как печь, а в чреслах горело жаркое наслаждение. Если я не получу Люсинду в эту же секунду, я взорвусь.

Так я перекатил ее на спину, расположил ее длинные ноги на своей талии и ринулся вперед. Но как раз когда я почувствовал, что ничто не остановит меня, кроме удара молнии, Люсинда снова меня удивила.

Она вывернулась из-под удара и изо всех сил стиснула мой ствол большим и указательным пальцами, прямо у основания.

— Ай! — вскрикнул я, это было больно, и вулкан был заткнут как раз в тот момент, когда он собирался извергнуться. Я бы не поверил, если бы это не случилось со мной. Клянусь святым Георгием, эта девушка где-то научилась кое-каким трюкам.

— Черт побери, Люсинда! — сказал я, чувствуя себя обиженным и злым. — Зачем ты это сделала?

— Потому что ты невежа и у тебя нет манер! — сказала она. — Ты кем себя возомнил, хряком со свиньей? — Она оттолкнула меня на расстояние вытянутой руки. — А теперь слушай, милый, я дала тебе позабавиться в те разы, потому что ты мне нравишься, понимаешь?

— Э-э, да, — сказал я, — кажется, понимаю…

— Но на этот раз я нарядилась для тебя по-настоящему, потому что ты принес мне подарок, как и подобает джентльмену для леди. Так что если ты хочешь быть хоть немного джентльменом, то будь им до конца…

— Что? — переспросил я.

— Скажи мне, милый, — сказала она, — какие у тебя были девушки? Расскажи Люсинде…

— Ну, э-э… Ну… — промычал я. Какие, черт возьми, по ее мнению, у моряков бывают девушки?

— Ха! — фыркнула она, прекрасно все понимая.

— Ну, ни одна женщина еще не жаловалась, мадам, могу вас заверить! — сказал я. Вот так-то.

— Конечно нет, милый, — сказала она, — потому что вся эта шваль после говорила только одно: «Где деньги?».

— Ну, по крайней мере, я не проклятый девственник, мадам! — сказал я, по-настоящему разозлившись.

— Конечно, — сказала она, — но ты ничего не знаешь! Ты знаешь только, как ублажать себя. А как же я, милый? Нас здесь двое. Ты думаешь, все сводится к «трах-бах-спасибо-вам-мадам»?

Это меня рассмешило. И она тоже рассмеялась. Как сказал герцог Веллингтон, всегда используй преимущество. Он сказал это в другом контексте, но с женщинами это тоже работает. Так что я проглотил свою обиду и вместо этого поцеловал ее, и она вздохнула, смягчилась и провела руками по моей спине, зарываясь пальцами в волосы на затылке.

— Так скажите мне, мадам, — сказал я, — что делает джентльмен, чтобы доставить удовольствие леди?

— Ну, — сказала она, — много чего. Можешь начать с поцелуев.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее в губы…

— Не только здесь, милый, — сказала она, — везде.

— Везде? — переспросил я.

Это звучало интересно, так что я откинул одеяло, чтобы получше рассмотреть цель, а Люсинда вытянула руки над головой и откинулась назад с закрытыми глазами.

— Медленно, милый, — сказала она, — делай это медленно…

Так я и сделал, и учился правилам по ходу дела. Я обнаружил, что лучше всего встать над ней на четвереньки и опускать голову, как кот, лакающий сливки. И легчайшее прикосновение, легчайшее скольжение моих губ по ее коже вызывало сильнейший отклик. Это, и случайные покусывания зубами, чтобы разнообразить темп. Клянусь святым Георгием, что за игра! Люсинда стонала, вздыхала и извивалась, ее ноздри раздувались, а рот был полуоткрыт.

Так я постепенно исследовал ее ландшафт, сам все больше возбуждаясь и гадая, как долго я смогу себя сдерживать.

Но Люсинда была чертовски хорошей учительницей, и я думаю, что научился у нее большему, чем у кого-либо до или после.

— Вот здесь, милый, — говорила она, — поцелуй меня здесь, — и, — держи меня здесь, нет… вот здесь, и подними меня… вот так хорошо… да… да. (Черт побери, я и сейчас в пот бросаюсь, только подумав об этом.) Наконец она расположила меня между своих ног, и я, подхватив руками прекрасные круглые ягодицы, приподнял её, чтобы мне было удобнее целовать её прямо между бедер. Она была великолепно сложена, с нежнейшим пушком на лобке, круглыми бедрами, плоским животом и глянцевой кожей. Она была влажной внутри от желания и соленой, когда я ее попробовал. И когда я ввел язык внутрь и прошелся им повсюду, она вдруг застонала и задрожала так, что, казалось, дом рухнет, а потом вздохнула, затихла и умоляла меня заключить ее в объятия.

Но она была такой же леди, каким джентльменом она сделала меня. И когда она немного пришла в себя, она взобралась на меня и принялась покусывать мои уши кончиками зубов (она знала, что мне это нравится — я от этого смеюсь и весь трепещу, и это очень весело, вот только я едва мог дышать от возбуждения).

Затем она насадилась на мой ствол и закрутила бедрами. Наконец, невыносимо сладкая волна экстаза, с которой я боролся, нахлынула на меня, и я дал залп с огромной силой и чистой совестью.

После этого мы задремали, заключенные в объятиях друг друга, довольные, как пара мышей в зернохранилище. Но позже Люсинда меня разбудила. Ей нужно было мне кое-что сказать: кое-что, что ставило под угрозу все мои аккуратные планы.

13

То, что человек, которому я так доверял, столь злоупотребил моим доверием, может означать лишь одно: всякое общение между нами должно прекратиться. Однако у вас есть мой новый адрес, по которому вы можете переписываться с моей женой, вашей дочерью, если она того пожелает.

(Из письма от 16 сентября 1793 года мистеру Натану Пенденнису от мистера Эдварда Люси.)

*

Разговор между Натаном Пенденнисом и Эдвардом Люси длился уже некоторое время. Час был поздний, слуги спали, и свечи в кабинете Пенденниса догорали. Двое мужчин сидели у затухающего камина, глядя на его белый пепел. Они были так поглощены беседой, что ни один из них не подумал подбросить дров в угли, хотя рядом стояла корзина с поленьями. Точно так же графин с портвейном и два бокала оставались нетронутыми на столике у локтя Пенденниса.

— Нет, сэр! — сказал Люси. — Во всем остальном вы знаете, что я уважаю ваше суждение. Но на этот раз, я полагаю, вы ошибаетесь. Дело просто в том, что мы никогда, никогда не сможем ей доверять.