Курсант. На Берлин 4 (СИ) - Барчук Павел - Страница 33

Да, время было проведено неплохо. Особенно, если учитывать, что в дедовом теле это, пожалуй, первый случай, когда я в полной мере наслаждался женским обществом. Но… Ключевое слово «наслаждался». С ним как раз, с этим словом, не все так гладко, как могло бы показаться.

Несмотря на то, что после моего прихода в квартиру, где проживали дамы, веселье пошло в гору, чисто морально я все равно оставался напряжён. Волновался за Подкидыша. Доберётся ли он нормально до места, где можно залечь на дно? Думал о Клячине. Можно ли верить его словам и обещанию исчезнуть навсегда? Размышлял об архиве. Уничтожить его сразу, как только вернусь в дом Книпперов или подождать? Ну и конечно, предвкушал очередную встречу с Мюллером. Что-то мне подсказывало, она не за горами.

В итоге, ночь оказалась полна адреналина, напряжения и странного, вымученного веселья в компании двух легкомысленных немок, чьи имена я уже с трудом мог вспомнить.

Мы с Бернесом шли молча, каждый был погружён в свои мысли. Тем более, нам сегодня предстояло посетить мероприятие, организованное министерством пропаганды. Вот уж действительно, покой нам только снится.

Отставив в сторону размышления о минувшей ночи, я погрузился в составление плана предстоящей встречи с Шульце-Бойзеном, а он на этой фашистской вечеринке точно должен быть. По крайней мере, сильно на это надеюсь.

С Леманом контакт налажен. Даже при том, что сам процесс сопровождался некоторыми сложностями, все равно данный агент уже в курсе моего присутствия в Берлине. И потом, Леман создал у меня впечатление весьма ушлого товарища. Если он столько времени под носом у Гестапо вынюхивает секретные данные и до сих пор не попался, думаю, дальше все тоже будет хорошо.

Я попытался вспомнить подробную информацию из будущего относительно судьбы Лемана, но, к сожалению, не смог. В прошлой жизни меня мало интересовали исторические факты, касающиеся определённых персон.

В любом случае, конкретно сейчас мне нужно было установить хорошую, крепкую связь с Шульце-Бойзеном. Это одна из насущных проблем на сегодня. Надеюсь, когда все, кому нужно, поверят в окончательную и бесповоротную гибель архива Сергея Витцке, я смогу просто заниматься тем, чем и должен заниматься разведчик. А не бегать по Берлину то от британцев, то от немцев, то от своих, таская за пазухой этот чертов архив.

— Как ты думаешь, Клячин и правда сделает все, как обещал? — нарушил молчание Бернес, когда дом Книпперов уже показался впереди.

— Дядя Коля — сволочь, но профессионал. Если сказал, что организует пропажу архива, изобразит все таким образом, будто бумаги сгорели вместе с Финном, значит, так оно и будет. Во всяком случае, для отчетности перед Москвой. Драгоценности он получил, а мы получили передышку. Пока что это лучшее, на что можно надеяться.

Мы подошли к калитке и оба остановились, напряженно разглядывая дом. Что-то было не так. Вернее, все было не так. Входная дверь оказалась приоткрыта. Не широко, всего на несколько палецев, но в предрассветной тишине этот факт казался зловещим. К тому же, я хорошо знаю Марту. Она бы никогда не оставила дверь незапертой. Особенно сейчас.

Я толкнул калитку и быстрым шагом направился к крыльцу. Взбежал по ступеням. Вошел внутрь. Марк молча следовал за мной, без суеты и паники.

— Марта? — тихо позвал я, перешагивая порог.

Ответом была гнетущая тишина. В доме пахло кофе, но запах казался немного странным, пригорелым, застоявшимся.

Мы с Марком, не сговариваясь, пересекли холл и… увидели ее.

Марта Книппер лежала у подножия лестницы, ведущей на второй этаж. Ее тело было неестественно выгнуто, голова запрокинута под невозможным углом. Глаза, широко раскрытые, смотрели в стеклянный плафон люстры на потолке. В них застыло выражение не столько ужаса, сколько глубочайшего удивления. Рядом валялась разбитая фарфоровая ваза, осколки которой усеяли паркет.

— Боже правый… — прошептал Бернес, застыв на месте.

Я подошел ближе, не веря своим глазам. Шея Марты была сломана. Чисто, профессионально. Никакой борьбы, никакой суеты. Один точный, сокрушительный удар.

Чисто внешне все выглядело так, будто немка просто споткнулась на лестнице, кубарем полетела вниз, упала. Вазу свалила, скорее всего, когда не смогла удержаться на ногах. Зацепила ее рукой. Именно так должны подумать полицейские. Но… Я точно знал, наверняка, чувствовал это всем своим нутром — Марту Книппер убили. Очень четко и очень профессионально.

Почему я был так уверен? Потому что приоткрытая дверь — это как личная роспись, оставленная специально для меня. Чтоб я понял, кого надо благодарить за исчезнувшую проблему и оценил столь широкий жест доброй воли.

— Клячин, — выдохнул я.

В горле стоял ком. Не от ужаса перед нелепой смертью. Не от жалости к немке, которая, на секундочку, была готова сдать меня ни за грош. Перед тем, насколько в реальности дядя Коля опасный тип.

— Это его почерк. Аккуратно, без лишнего шума. «Несчастный случай». Сорвалась на лестнице, упала, сломала шею.

— Но зачем? — голос Марка дрогнул.

— Она слишком много знала. Начала мешаться под ногами. Стала ненадежным звеном. Британцы от Марты отказались, гестапо копало под нее. Клячин просто… подчистил хвосты. Убрал свидетельницу. И послал нам очередное сообщение. Мол, я все еще здесь, рядом. И я все еще тут главный.

Мы молча стояли над телом немки. Сквозь тревогу и отвращение пробивалось леденящее душу понимание. Мы играли в игры, где ставкой была жизнь, и Клячин только что напомнил, кто здесь устанавливает правила.

Вызов полиции стал формальностью. Явились два немолодых, сонных полицейских в мундирах. Они осмотрели тело, покивали, что-то записали в блокноты. Вердикт был предсказуем — трагическая случайность в собственном доме.

Нас, естественно, опросили. Мы, естественно, рассказали, где провели время. Я в этот момент подумал, что вся шумиха в ресторане, женщины, к которым попали в гости… Дело не только в Финне. Таким образом Клячин обеспечил нам алиби и для обычных полицейских.

Их работа была почти закончена, когда на пороге нарисовалась фигура в плаще. Оберштурмфюрер СС, один из людей Мюллера. Его появление заставило полицейских вытянуться в струнку.

— Гестапо берет это дело под свой контроль, — произнес он без всяких предисловий. — Предоставьте все отчеты сегодня же. Вы свободны.

Полицейские, не говоря ни слова, поспешно ретировались, прихватив с собой труп хозяйки дома. Гестаповец медленно прошелся по гостиной, его взгляд скользнул по месту, где совсем недавно лежала Марта, по нашем с Бернесом угрюмым лицам.

— Соболезную вашей утрате. Хотя… Вы ведь всего лишь снимали у нее жилье. Не так ли? — произнес он с каменной физиономией. — Фрау Книппер была… яркой женщиной. Группенфюрер Мюллер просил передать, господин Витцке, что гибель этой особы не повлияет на ваше пребывание в доме.

— Это было бы очень кстати. — Ответил я, изобразив на лице выражение облегчения. А то, знаете, крайне неудобно сейчас решать вопрос с жильем.

— Простите… — Марк сделал шаг вперед. — А мне как быть? Я, видите ли, музыкант. Скажу честно, пока еще не особо известный. Хотя… взят на работу в орекстр при министерстве пропаганды. Но финансы… Сами понимаете. А фрау Марта брала за постой совсем немного…

Гестаповец остановился, повернулся к Марку и вытаращился на него холодным взглядом блеклых, каких-то рыбьих глаз. Помолчал пару секунд, а затем произнёс:

— Вы — герр Ирбис. Верно? Талантливый музыкант из Румынии, пользующийся личным покровительством фрау Геббельс. Я же не ошибаюсь?

Марк гордо вскинул подбородок, изобразив на лице легкое возмущение. Типа, его немного обидели слова фашиста о покровительстве. Именно так должен был повести себя творческий человек, считающий свой талант сокровищем едва ли не всей нации.

— Да, верно. Фрау Геббельс действительно проявила некую заинтересованность в моей судьбе. — Заявил он высокомерным тоном. — Но это ровным счетом не играет…