Царская дорога (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 39

— Начну с севера, государь, — начала она, устраивая в кресле объемистый зад. — Из Тавриды и Трои новостей пока нет. Все, как рассказал по приезде Рапану. Царь Сосруко понемногу там обживается, женит сыновей на дочерях местных владык и режет под корень упрямые роды. Он движется по берегу моря от восточного края полуострова к западному. В степь пока не лезет, силенок не хватает. Олова из Колхиды идет мало. Договориться с царями народа гамир ему тоже не удалось. Точнее, договориться можно, но только толку от этого немного. Степь постоянно в движении, она напоминает кипящий котел. Племена приходят из ниоткуда и уходят непонятно куда. Раньше в степи было много меди, теперь ее почти не стало. Почему, неизвестно.

Да, — вспомнил я. — Каргалинский центр по добыче меди, Оренбургская область. Процветал в Бронзовом веке, но теперь не функционирует. Он давно разгромлен непонятно кем, непонятно когда и непонятно зачем. Кто же там настолько одаренный? Это ведь все равно, что суп сварить из курицы, несущей золотые яйца.

— Из беотийских Фив вести пришли, — продолжила она. — Власть царя Лаодаманта все слабее становится. Чернь и простые воины завидуют афинянам, тоже свою землю хотят. Те богатеют на глазах, а беотийцев называют нищей деревенщиной, олухами и царскими рабами. Думаю, при малейшей ошибке фиванцы своего царя прогонят. Беотия сможет прокормить тысяч десять-двенадцать крестьянских хозяйств, но то же самое нужно будет проделать и в других четырех царствах. В Орхомене уж точно. Сами Фивы — это всего от трех до четырех тысяч наделов.

— Мало, — поморщился я. — Когда с севера попрут иллирийцы, их просто сметут. Шатайте Коронеи, Орхомен, Арну и Платеи!

— В Микенах и Аргосе, — продолжила Кассандра, — совсем ничего не происходит. Ты удвоил их владения, и теперь цари пируют с новой знатью. В Спарте тоже все по-прежнему. Менелай и Хеленэ почти не разговаривают. Сын Феано Мегапенф отцом принят, а царевне Гермионе ищут жениха. Мать она ненавидит по-прежнему. Сначала ее хотели за Ореста выдать, но после нападения на Пелопоннес все понимают, что ему конец. Сразу же, как только он из своей дыры выползет. В Дельфах нам пока его не достать, государь. Уж больно захолустное место. Там каждый новый человек как на ладони. Если войско туда отправить, он тут же сбежит. А еще одного аэда я посылать не хочу. Люди все сразу поймут, и тогда наших певцов просто резать начнут. Не стоит оно того, потом этого дурака убьем. Он все равно в списке на ликвидацию под номером первым теперь стоит, с тех самых пор, как Безымянный в Ашшуре сотника-дезертира убил.

— Нельзя так, — поморщился я. — Если слабину дадим, нас уважать перестанут. Объяви награду за голову Ореста в полталанта серебра. Пусть его собственная родня прикончит. А если и не прикончит, то за ним вольные ватаги пойдут. Пусть во всех портах мой указ зачитают.

— Хорошо, — кивнула Кассандра, — все исполню. Мессения! Царевич Муваса всех мятежных басилеев переловил, и кожу с них прилюдно содрал. Теперь в царском теменосе тишина и покой, а он скучает в Пилосе и развлекается с новыми рабынями. Он их много привел, когда Элиду замирял.

— Скучает, говоришь… — задумался я. — Воин не должен скучать, иначе он начинает терять боеспособность и морально разлагаться. А чем у нас твоя сестра Поликсена занимается? Она же вдова Калхаса, а он почти полубог. Не к лицу такой особе с тремя сотниками по очереди спать. Напиши Мувасе, что мы жалуем его женщиной из царского дома. За заслуги, так сказать… Или в наказание, скорее… Чтобы не расслаблялся. Если даже он эту вздорную стерву не успокоит, тогда я вообще не знаю, кто ее успокоит. Пусть жрицей служит при храме Калхаса.

— Она от злости с ума сойдет, — прыснула в кулак Кассандра, которая скандалистку-сестру на дух не переносила. — Сегодня же в Пилос напишу!

— Продолжай, — кивнул я.

— Крит, — закатила она глаза. — Ничего интересного. Идоменей и Кимон ссорятся из-за того, в чьих портах будут купцы останавливаться, но до войны дело не дошло. Крит велик, и Кимон решил порт на день пути от Кносса отнести. Теперь вот хотят детей поженить.

— Это хорошая новость, — кивнул я. — Дальше!

— Милаванда, — продолжила она. — Архонт понемногу наглеть начинает. Забыл, что он всего лишь сотник, которого по ранению отставили. Не по чину берет, землю гребет под себя.

— Подробности отдельно принесешь, — скрипнул я зубами. Вот ведь идиот! Я же его из грязи поднял.

— Угарит. Арамеи оживились, государь. Нужно их в чувство привести, иначе по весне ждать нам большой набег. У самых стен Каркара уже видели их разведку. Это не те, что в Эмаре окопались. Эти арамеи дикие, из пустошей. И они уже на верблюдов сели, государь. Нам их в пустыне нипочем не сыскать. Они там каждый куст знают.

— Покупайте царя какого-нибудь сильного племени, — подумал я. — Адини, Агуси или Бахиани. Пусть режет соседей. А когда слишком усилится, заплатим тем, кого он только что резал. Когда они разведут верблюдов, с ними никакого сладу не будет. А если дать им у берегов Евфрата осесть, то они еще и конницей обзаведутся. Наплачемся мы тогда с ними. Да! Верблюдов у арамеев выкупайте за любые деньги, угоняйте, травите! Что хотите делайте, но пусть они на ослах ездят.

— Пришел первый корабль из Иберии, от царя Тимофея, — продолжила Кассандра. — Привезли шерсть и кожу. Хотят получить немного оружия, но все больше на железный инструмент смотрят: топоры, плуги и серпы. Молоты и клинья еще взяли, государь. Не иначе, решили в горы идти, за камнем, серебром и оловом. Еще ослов хотят купить, там с ними совсем плохо. Но товара им на все не хватает…

— Дайте им в долг, — махнул я рукой. — Что в Иберии с зерном?

— Плохо, как и везде, — усмехнулась Кассандра. — Но Феано уже четырехполье ввела, и они первый урожай проса собрали. Представляешь? Там ее теперь сильно уважают.

— Надо же, — хмыкнул я, вспоминая, как едва не отправил ее в Египет. — Наша простушка Феано, и вдруг царица. До сих пор не верится. От Одиссея вестей нет?

— Пока нет, — покачала головой Кассандра. — Как ушел летом в свой Тартесс, так ни слуху ни духу. Теперь главное. Египет! — внимательно посмотрела она на меня, словно читая мои мысли. — А вот тут новостей много, государь. Ох и заварили мы там кашу… Любо-дорого просто…

Глава 18

В то же самое время. Фивы. Верхний Египет.

Воздух в покоях Лаодики был тяжелым, густым и сладковатым. Пахло дорогими благовониями, тлеющими в медных чашах, и свежими цветами в вазах. Здесь всегда стоит полумрак. Солнечный свет мягко просачивается сквозь резные каменные решетки на стенах, отбрасывая на пол причудливые узоры.

В центре комнаты стоит широкая кровать из темного дерева с ножками в виде львиных лап. На ней лежит груда мягких подушек и цветастое покрывало. Рядом, на низком стуле, украшенном слоновой костью, сидит сама царица, покорно передав себя в руки парикмахеров. По комнате бесшумно снуют служанки. Одна, аккуратно натирает ей стопы ароматным маслом, окуная пальцы в маленький глиняный горшочек. Другая расчесывает густые волосы. Третья держит наготове наряд — длинное белое платье из тончайшего льна.

Лаодика сидит неподвижно, глядя куда-то в пространство перед собой. Она привыкла к этим ежедневным ритуалам. Привыкла к тому, что её одевают, причёсывают и украшают, словно статую. Её лицо спокойно, но в глазах, искусно подведённых чёрной сурьмой, читается лёгкая усталость. Эти покои стали её новым миром — красивым, удобным, но неукоснительно подчинявшимся строгому распорядку.

Жизнь Лаодики понемногу входила в колею. Чужая страна начала принимать ее, особенно когда результаты ночных стараний самого Господина Неба стали заметны невооруженным взглядом. Он сейчас не посещал спальни жены-иноземки, переключившись на остальных своих жен и наложниц. И этот факт понемногу сблизил Лаодику с тремя другими женами, старшая из которых считалась живым воплощением богини Исиды. Ее, по необыкновенному совпадению, и звали точно так же. Та непроходимая пропасть, что лежала между Хемет-Несут Уртет, великой царской супругой, и остальными женами понемногу начинала таять. И виной тому было весьма важное обстоятельство. Исида Та-Хемджерт, живая богиня, оказалась теткой довольно неплохой, и при этом бесконечно одинокой.