Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 4

Ранним утром 1 марта, стоя в усыпальнице Петропавловского собора на панихиде по убитому отцу, сорокадвухлетний Александр III слушал митрополита Московского и Коломенского Макария. Макарий особо отметил великое христианское милосердие покойного и дарование им в 1861 году крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей. Затем последовали многие другие реформы, включая отмену телесных наказаний. Во внешней политике достижениями Александра II были присоединение к России Кавказа, Туркестана, Приамурья, Уссурийского края и Курильских островов, а также победоносная Балканская кампания в 1877-1878 годах, которая принесла свободу болгарам, сербам и черногорцам. При этом император лично отправился на русско-турецкий фронт, сказав: «Я еду братом милосердия». И действительно, обходил палаты раненых, утешал отчаявшихся, награждал отличившихся и всех подбадривал.

Именно этого государя лишили жизни «народовольцы». Какой нелепый смысл в самом названии их организации – «Народная воля»! Банда убийц самозванно присвоила себе право «по воле народа» бессудно казнить кого угодно, даже помазанника Божия! Но кто выбирал в «народные» экзекуторы эту фанатичку Софью Перовскую, плотника Степана Халтурина, студента-недоучку Игнатия Гриневицкого, юриста-недоучку Андрея Желябова и всех остальных? Почему любой фанатик, бандит и безумец, назвав себя революционером, тут же становится в глазах русского общества прогрессистом и демократом?

В это время Пахомий Андреюшкин зашёл за Василием Генераловым, и вдвоем они направились к Невскому, имея при себе спрятанные бомбы, и полные холодной решимости убить императора. Осипанов пошел на Гороховую улицу следить, не проедет ли государь после панихиды в Петропавловской крепости в Исаакиевский собор, а Канчер и Волохов с той же целью гуляли по Большой Садовой.

Повторяя за диаконом слова великой ектеньи: «Господи, упокой душу почившего раба Твоего Александра… учини его в рай, идеже ли?цы святых», – видел Александр Александрович перед собою не пятитонное, из зелёной алтайской яшмы, надгробие над могилой отца, а ту жуткую минуту, когда отец, уже полумертвый, с раздробленными ногами, в мундире, залитом кровью, лежал в своем рабочем кабинете. На вопрос, долго ли отец проживёт, лейб-медик Сергей Петрович Боткин ответил: «От 10 до 15 минут»…

Пока в Петропавловском соборе шла поминальная молитва по убиенному Александру II, полиция арестовала Андреюшкина и Генералова на Невском, у Главного штаба, Осипанова и Волохова – у Казанского собора, а Канчер и Горкун были схвачены на углу Большой Морской улицы.

При обыске у Андреюшкина нашли висевший через плечо на шнурке с крючком овальный цилиндрический снаряд, 6 вершков вышины. Такой же металлический цилиндр был у Генералова, а у Осипанова – печатная программа «Террористической фракции» партии «Народная воля», толстый «Терминологический медицинский словарь» Гринберга и револьвер-бульдог центрального боя, заряженный шестью боевыми патронами. Револьвер и программу новой «Народной воли» полицейские у Осипанова изъяли, а безопасный с виду словарь остался у арестованного. «Когда меня привезли в Управление, – писал потом Осипанов, – мы стали подниматься по какой-то узкой и глухой лестнице, делавшей заворот. Тут мне пришла мысль, что если я произведу взрыв, то могу этим оттянуть раскрытие заговора и дать возможность Андреюшкину и Генералову привести его к концу и, кроме того, убить двух агентов… С этой целью я потянул за бечевку, отчего должна была порваться бумажная перегородка, но потянул так сильно, что веревка порвалась, произведши некоторый звук. Полицейские, ведшие меня под руки, услышали этот звук, но не поняли, в чем дело, и только сильней стали держать меня под руки. Но когда меня привели в комнату, где за столом сидел офицер, и отпустили мне руки, я бросил снаряд шагах в трех от себя на пол, но взрыва не последовало. Полицейский офицер вздрогнул, но не обратил на это внимания, и только спустя минуту один из агентов поднял книгу, поднес зачем-то к уху и, понявши, по-видимому, в чем дело, передал ее офицеру».

При осмотре книга-снаряд оказалась бомбой, заполненной тремя фунтами белого магнезиального динамита и шрапнелью, свинцовыми обрезками со стрихнином. Не взорвалась же эта бомба из-за гнилой бечевки взрывателя, которая порвалась. В противном случае погибли бы не только полицейские, но и сам русский камикадзе по фамилии Осипанов.

«Метательными разрывными снарядами», изъятыми у Генералова и Андреюшкина, оказались два металлических цилиндра, заполненных пятью фунтами динамита в одном и четырьмя фунтами динамита в другом, а также свинцовыми обрезками со стрихнином (251 в одном, 204 в другом). При радиусе действия около 20 метров во все стороны, можно представить, сколько смертей повлек бы за собой взрыв такой бомбы на людном Невском проспекте. А заговорщики принесли на Невский три такие бомбы, и доставленный в Канцелярию Санкт-Петербургского Градоначальника Василий Генералов открыто заявил, что разрывной метательный снаряд он имел при себе с целью бросить его под экипаж императора во время его проезда по Невскому.

Александр Ульянов был арестован в тот же день, 1 марта, в 5 часов дня, на квартире Михаила Канчера, куда он зашел справиться, в каком положении дело. По воспоминаниям Иосифа Лукашевича, опубликованным после октябрьского переворота: «Мы (я и Ульянов) находились в томительном ожидании. Развязка должна была наступить 1 марта непременно. Время шло, а между тем ничего не было слышно. Ульянов пошел на квартиру Канчера, а я – в нашу студенческую столовую, чтобы проведать, в чем дело. На квартире Канчера была засада, и Ульянов был схвачен».

В ту же ночь, с 1 на 2 марта, в Санкт-Петербурге была арестована сестра Александра Ульянова Анна, студентка женских Бестужевских курсов.

В Петропавловской крепости, в конце поминальной трапезы, Александру III подали рапорт об аресте новых «народовольцев», которых взяли на Невском буквально за минуты до его, Александра, проезда там. Рапорт заканчивался словами: «Во избежание преувеличенных в городе толкований по поводу ареста студентов с метательными снарядами, я полагал бы необходимым напечатать в «Правительственном Вестнике» лишь краткое сообщение об обстоятельствах, сопровождавших их задержание».

На этом рапорте царь собственною рукой написал: «Совершенно одобряю и вообще желательно не придавать слишком большого значения этим арестам. По-моему, лучше было бы узнать от них все, что только возможно, не предавать их пока суду, а просто без всякого шума отправить в Шлиссельбургскую крепость. Это самое суровое и неприятное им наказание».

Это похоже на реакцию деспота?

Срочно приехав из Симбирска в Санкт-Петербург, Мария Ульянова, мать Александра, подала на имя Александра III прошение: «Умилосердитесь, Государь, надо мной, и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества».

Прочитав это письмо, Александр III поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок, и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений».

Действительно, чего-чего, а своих убеждений Александр Ульянов не скрывал. На допросах 4 и 19 марта 1887 г. он сказал: «Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к «Террористической фракции» партии «Народной Воли», принимал участие в замысле лишить жизни государя императора… Мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в организации в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и проч. Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть такое, которое доставляли мои способности и сила моих знаний и убеждений».

Глубокой ночью, лежа на царском ложе в голубой опочивальне Аничкова дворца, под высоким, до потолка, бархатным балдахином, сорокалетняя великая княгиня Мария Федоровна (в девичестве – датская принцесса Marie Sophie Frederikke Dagmar) сказала негромко мужу: