Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна - Страница 54

- А если… - я спотыкаюсь о слово, - если он увидит? Если… догадается?

- Если ты будешь соблюдать инструкции, то это может произойти только при попустительстве, - спокойно отвечает он. - Случайности в таких вещах редки. Но если так случится - я всё равно буду рядом. Это твоя жизнь, Яна. И твои правила.

Я молчу и смотрю на его руки. На ту самую белёсую полоску давнего шрама у основания большого пальца - наверное, он получил его в комплекте с тем, что на лице, - и вдруг понимаю, что больше не злюсь на судьбу.

Не потому, что я перестала помнить. А потому, что сейчас меня держит не вина, а предложения. Конкретные и тёплые. Впервые за долгое время хочется не убегать, а остаться и сделать свою часть работы.

- Герман - это не только завещание, - продолжает Батянин уже жёстче. - Это ещё и его привычка: быть голодным до игр с жертвами. А я его самая больная мозоль. Значит, нам нужно достать у него изо рта именно вкус игры. Мы создадим такую конфигурацию, при которой он решит, что оставить тебя мне - неплохой способ мне навредить хотя бы так, если завещание бесполезно. И отойдёт. Не потому, что я его “победил”. А потому, что он сам посчитает, что ему выгоднее не охотиться.

- А это точно возможно? - немного сомневаюсь я.

- Возможно. Для этого нам понадобятся две вещи Первая - юридическая: мы обнулим силу завещания через цепочку решений и письменных согласий. И заодно мне… - Батянин на секунду умолкает, - понадобится твоё присутствие рядом - пока только как курьера, путающегося под ногами и делающего серьезные косяки с важными документами. Это и будет второй элемент - психологический. Позже ему будет гораздо легче поверить в наш основной спектакль, если мы подготовим для этого почву. Посеем в него маленькую мысль, что ты мне только мешаешь.

Я усмехаюсь. Это выходит горько, но в горечи этой есть что-то освобождающее.

- Мешаю, значит... Это я умею, - произношу иронически, и Батянин тоже едва заметно усмехается. Только как-то по-доброму.

- Ты умеешь появляться в нужный момент, - поправляет он. - А это редкий талант. И, если позволишь, я им воспользуюсь. И постарайся понемногу привыкнуть к мысли, что я твой отец. Ты можешь обращаться ко мне свободно… если захочешь.

Мы снова умолкаем. Я смотрю в окно - там низкое небо, серое, плотное, и по стеклу тонкой плёнкой бегут капли вперемешку со снегом. А внутри тепло.

- Яна, - Батянин зовёт меня так тихо, что я едва слышу. - И последнее.

- Да?

- Я не дам тебе упасть.

Почему-то именно на этих словах всё внутри у меня стягивается до соли в глазах.

Он протягивает мне ключ от маленькой двери, и я крепко сжимаю его. Этот почти беззвучный металлический шорох в пальцах кажется самым надёжным якорем сегодняшнего дня.

Позже, когда я остаюсь в новой комнате одна, в моей голове всё еще бурлит хаос мыслей. Где-то там, в стенах корпорации ходит Артур, который, возможно, уже вычеркнул меня из своей жизни. И я не знаю, получится ли у нас ещё когда-нибудь поговорить. Но сейчас есть что-то важнее.

Я в игре. И буду в ней, пока этот человек, впервые в жизни названный мной про себя “папа”, будет переставлять на своей шахматной доске фигуры. Вместе мы переиграем Германа. И пусть он будет уверен, что это - его гениальная идея. Идеальное решение бескровной победы над психопатом… для начала.

Я могу это сыграть. Я могу не бояться.

А если меня вдруг пошатнет - то в моей руке есть ключ. И тот, кто сказал, что не даст мне упасть.

Глава 53. Снова курьер

Я уже пару недель живу в ритме корпорации - короткими перебежками, просветами между дверями и лифтами, тенью в стеклянных перегородках и шёпотом штор на сквозняках административного этажа.

Утром - рано, тихо, в капюшоне и с термокружкой. Днём - “курьер Ян”, который не спорит, не задерживается в дверях, не назначает встреч и не интересуется чужими делами. У “бедняги курьера” по-прежнему парализованы голосовые связки - так, по крайней мере, думают все вокруг, - поэтому я глуховато кашляю, коротко киваю и говорю глазами. Это удобно: меньше шансов сорваться на “женский” тембр и выдать себя одним-единственным “да” не с той нотой. А накладные усишки, сгорбленная осанка и несуразно лохматая прическа а-ля Кузя-домовой довершает не слишком привлекательный образ бедняги.

Впрочем, любопытные находятся всегда.

В первые дни было такое, что кто-нибудь вроде Славки из снабжения ловил Лизу у принтера и, оглянувшись, шептал ей в самое ухо:

- Слушай, а что за хрень с этим вашим курьером? Он что, глухонемой?

В тот раз я стояла в паре метров, делая вид, что проверяю накладные, но каждое слово слышала отчётливо.

- Нет, - так же тихо отвечала Лиза. - Голосовые связки.

- Ну… ангина, что ли?

- Односторонний паралич голосовых складок после травмы возвратного гортанного нерва, - назубок декламировала она скучным медицинским тоном. - Может только шептать, и то не всегда. Может, через год заговорит. А может, и нет.

Славка хмыкал, явно уже жалея, что спросил, но всё равно скользил по мне оценивающим взглядом. А я подняла глаза, и наши взгляды встретились. Прошла мимо и, не глядя на него, выдала насмешливым змеиным шепотом:

- Остынь, шерлок, ФБР уже в курсе…

Он аж заморгал, и в этот момент где-то за спиной захрюкали над ним от сдержанного смеха две девочки из отдела менеджеров. Одна из них быстро прикрыла рот ладонью, другая уткнулась в папку, но плечи у обеих так и подпрыгивали.

Славка тогда страшно смутился, пробормотал что-то про “дела” и свалил так быстро, словно у него срочная поставка в соседнее здание. И больше про мои связки не вспоминал.

Как и большинство других любопытных, которым оказывалось достаточно один раз получить щелчок по любопытному носу.

Короленко я вижу редко и словно с другого конца мира.

Отдалённый силуэт в конце коридора, спина в тёмном пальто, тень на стене конференц-зала… иногда бывала редкая встреча у поворота, когда мы расходились на расстоянии вытянутой руки, и у меня руки в этот момент были заняты подносом с кофе.

Я даже не пытаюсь спрашивать у кого-нибудь про ту девушку из столовой.

Кто она, откуда… Сердце, как обожженное, отказывается прикасаться к этому знанию. Проще считать её новой подружкой Артура и помнить, что у курьера нет такого понятия, как ревность. У курьера есть поручения, пропуска и сигналы от Батянина, который теперь держит меня рядом, как обещал. И одновременно контролирует жизнь корпорации в тонком балансе, где одна лишняя фраза может стоить чьей-то судьбы и карьеры.

В этот календарь моих дел с самого начала плотно вписался Кирилл.

Крайне закомплексованный айтишник с припухшими от вечного недосыпа веками и неловкой походкой человека, который слишком уединенно живёт. О нём Батянин сказал на следующий день после нашей договорённости.

Этот айтишник - "двойной агент", вроде меня когда-то. Только не добровольный, а вынужденный. У Германа на подхвате все его слабые места: бабушка и младшая сестра под колпаком. У него с Батяниным каким-то чудом образовалась тонкая нитка доверия, которую нельзя тянуть - только держать.

- Не дави на него, - сказал тогда Батянин, - пусть он сам решит, насколько готов рисковать. Твоя задача психологическая. Ему надо чувствовать: его видят, его понимают и его прикроют. А родственников защитят. Иначе он захлопнется и не будет сотрудничать.

С тех пор я наблюдаю за Кириллом так, как наблюдают за человеком, которого нельзя ни спугнуть, ни оставить одного.

Он всегда выходит на обед за пару минут до толпы. Выбирает дальний стол у автомата с супами на своем восьмом “техническом” этаже и сидит там, как ученик у края парты, чтобы можно было быстро встать и уйти. Руки у него худые, движения экономные, взгляд - робкий и бегающий.

А рядом маячит неизменная, присматривающая за ним тень: один и тот же молодой прыщавый охранник с пустыми, как у Бейбарыса, глазами.