Инженер Петра Великого 7 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 17

Стоявший рядом Дюпре невольно подался вперед, его глаза блестели от профессионального азарта.

— Idiot! Ils se sont ouverts! (Идиоты! Они открылись!) — пробормотал он себе под нос, заметив, как турки, увлекшись казачьей атакой, оставили свой левый фланг без прикрытия.

Выждав момент, я подал знак. Из камышей грянул залп гренадеров, ударив туркам точно во фланг. Услышав сигнал, казаки Некрасова, имитировавшие атаку, с диким ревом ринулись в сабельную рубку. Началась резня. Зажатые с двух сторон, янычары дрогнули и побежали.

Мы сбросили их в море. Горстка уцелевших, бросая оружие, отчаянно гребла к своим галерам. Бой закончился. На песке остались лежать их и наши.

Тяжело дыша, ко мне подошел Некрасов. В его глазах больше не было недоверия.

— Хорошо твои ребята стреляют, командир.

— А твои хорошо рубят, атаман.

Он протянул мне руку — широкую, мозолистую, испачканную в крови.

— Дерешься ты как казак, бригадир. И думаешь, как лис. Может, с тобой и можно иметь дело. По рукам. Азов будет наш, русский. Но помни: обманешь — спрос будет по-нашему.

Я крепко пожал его ладонь. Наш пакт скрепила пролитая кровь. Дюпре, стоявший поодаль, смотрел на эту сцену с выражением полного изумления на лице. Для него, европейского аристократа, все происходящее было за гранью понимания: царский офицер, представитель цивилизации, только что заключил союз с диким вождем после совместной резни на берегу. Этот мир ломал все его представления о войне, политике и чести.

А для меня это был лишь первый шаг. Гарнизон у меня был. Теперь можно подумать и о Государе.

Еще ранее, до всей этой канители с Некрасовым, я бился над важной задачей — превращением своей армии из неповоротливого обозного чудовища в летучий отряд. Мне нужно было успеть к Государю — это не обсуждалось. Но и задачи стояли такие, что только диву даешься — как я все успевал.

Все решил случай. Именно он натолкнул на решение проблемы. Из Игнатовского речным путем пришла партия образцов проекта «Стандарт». Нартов не сидел сложа руки, как и наследник империи — мой ученик Алексей Романов. Интуиция подсказывала: возможность герметично упаковать что-либо может стать решающей. Среди бочек с порохом и ящиков с инструментами нашлось тридцать обитых железом сундуков.

Чтобы иметь хоть призрачный шанс успеть к армии императора, моя спасательная экспедиция должна была лететь, а не ползти. Однако за любой, даже самой стремительной армией, тянется хвост обоза — громоздкий, медлительный организм, который в весенней степной распутице стал бы якорем, а для татарской конницы — легкой добычей. Позволить себе эту роскошь я не мог: мои солдаты должны были нести провиант на себе. Тащить мешки с сухарями и зерном, чтобы каждый день тратить драгоценные часы на разведение костров и варку каши? Абсурд.

Всю ночь Азов не спал, напоминая в свете сотен факелов растревоженный муравейник. По моему приказу на главную площадь вынесли все трофейные запасы: бочки с солониной, мешки с вяленым мясом, круги бараньего сала и горы каменных сухарей. Азовские кузни и мастерские, где еще недавно чинили ятаганы, обратились в единую производственную линию. Собрав всех кузнецов и пленных ремесленников, я поднял над головой одну из банок, которую я соорудил в кузне.

— Вот лекало! — кричал я. — Мне нужны сотни таких коробов! Работа круглосуточная, в три смены. За каждую сотню годных банок — двойная плата и дополнительная пайка. Для всех. И для наших, и для пленных.

Одно дело — изготовить эталон в тиши игнатовских цехов, и совсем другое — наладить массовое производство практически в поле (а как еще назвать маленькие кузни в крепости). Первая же загвоздка — нехватка олова для припоя. Его запасы были ничтожны.

— Где взять⁈ — сокрушался старый мастер-кузнец. — В Азове его отродясь не бывало, весь привозной.

Решение напрашивалось варварское.

— Дюпре! — позвал я француза, который с профессиональным интересом наблюдал за моей суетой. — Пройдитесь с Орловым по дому паши. Все, что блестит и не золото, — тащите сюда. Подносы, кувшины, блюда. Все пойдет в переплавку.

На лице шевалье промелькнуло изумление — кажется, он впервые увидел во мне вандала. Однако, как профессионал, он не мог не оценить изящества решения. Задействовать в этом вопросе шевалье — было моей своеобразной проверкой француза — насколько он гибок и способен на что-то полезное. У нас с ним был негласный уговор: он помогает мне в мелочах, посвящая в текущие реалии, а я не держу его под замком в темнице.

Вскоре в импровизированной литейке закипело тусклое, серебристое олово, добытое из предметов роскоши. Чтобы ускорить штамповку донышек и крышек, я набросал чертеж и заставил кузнецов собрать примитивный, эффективный рычажный пресс.

Следующий этап — начинка. Изобретать велосипед я не стал, взяв за основу простой, веками проверенный рецепт кочевников. Вяленое мясо и сухари толкли в огромных ступах до состояния крупной крошки, после чего смешивали с топленым салом и мукой. Получалась плотная, жирная, невероятно калорийная масса — «Степняк». В бывших покоях паши женщины из обоза и пленные турчанки, видя, что за работу хорошо кормят и не бьют, без устали набивали этой смесью жестяные банки.

Самое сложное ждало впереди: герметизация и стерилизация. Первые партии, запаянные наспех, пошли в брак. Через несколько дней банки начинали вздуваться — бомбаж. Содержимое портилось.

— Дьявол в них селится, ваше благородие! — крестились солдаты.

— Не дьявол, а микробы, — цедил я сквозь зубы.

Однажды вечером, когда я в очередной раз осматривал гору испорченных консервов, ко мне подошел Дюпре.

— Проблема в воздухе, — тихо бурчал я. — Твой соотечественник, мсье Папен, пытался сохранять мясо в сосудах, из которых он откачивал воздух. Но это сложно. Есть другой путь. Нагревание. Но простого кипячения недостаточно.

— Тогда нужно греть сильнее, — пожал плечами Дюпре, словно это было очевидно.

Я провел серию опытов. Соль. По моему приказу притащили огромные чаны, наполнили их водой из лимана и выпаривали до получения крутого соляного раствора, чья температура кипения была заметно выше, чем у пресной воды.

— Каждую банку кипятить не меньше трех часов! — отдал я новый приказ. — И следить, чтобы рассол покрывал их полностью!

Процесс пошел. День и ночь над Азовом стояли пар и гул. Крепость превратилась в огромную фабрику, производящую калории. Рядом с горами пустых банок росли горы готовой продукции. Каждая банка, остывая, издавала характерный щелчок — втягивающееся донышко свидетельствовало о создании вакуума. Победа.

Пришло осознание: я держу в руках ключ к спасению своей экспедиции. Эту бессонную ночь я провел, склонившись над чертежами. Я выводил на бумаге расчеты и схемы, но перед глазами стояла карта с излучиной Прута. Успею ли?

Нужно было использовать открытие, немедленно запустить его в промышленное производство.

При свете сальной свечи я подготовил три пакета документов, запечатав их сургучом с личной печатью.

Первый, самый подробный, я адресовал Андрею Нартову. В нем — чертежи примитивных станков, описание процесса пайки, точные расчеты по составу припоя и, главное, детальная инструкция по стерилизации. По сути, техническая библия нового производства.

Второй пакет предназначался Анне Морозовой. В нем — ни одного чертежа, только цифры, таблицы, расчеты: потребность в олове и жести, экономическое обоснование, логистические схемы поставок. Не что иное, как бизнес-план по созданию первой в России консервной мануфактуры, способной снабжать армию и флот, а также далекие уральские гарнизоны.

Третий пакет, дубликат для Нартова, я оставил себе. На всякий случай. Утром гонцы ушли на север.

Моим главным тактическим преимуществом стали горы просмоленных жестяных банок, аккуратно уложенные в походные сумы. Теперь пришло время для самого тяжелого — для решения, которое могло либо спасти Империю, либо окончательно ее погубить.