Последний герой СССР (СИ) - Алмазный Петр - Страница 5

И они оба рассмеялись — звонко, по молодому. Но в этом смехе слышалась тревога, которую родители тщательно скрывали друг от друга.

Я смотрел на них — сорокапятилетнего отца с едва седеющими висками и сорокалетнюю мать с усталыми морщинками у глаз — и вдруг до меня дошло: а ведь они сейчас моложе меня!

Меня нынешнего, прожившего целую жизнь. И они искренне верят, что эта пачка денег — целое богатство. Верят, что там, «наверху», все контролируют. Что Советский Союз — навсегда. В это они тоже верят. Свято. Не знают, что через год не станет ни страны, ни сбережений.

Они все еще живут в мире, который уже умер…

А я стою и смотрю на них. На отца, который смеется, размахивая пачкой купюр. На мать — она притворно ворчит на отца, но уже ставит на стол рюмку его любимой сливовой настойки. На их теплые взгляды и будто нечаянные, ласковые прикосновения. Смотрю и чувствую, как внутри что-то сжимается.

Я люблю их. Не как ребенок родителей. Я ведь уже прожил с ними всю их жизнь до конца. Люблю их, зная, какими они станут: изможденными, посеревшими, но все же — моими.

Они не заслужили того, что их ждет.

Нищеты девяностых. Унижений. Отчаяния. Но они пройдут через это.

Отец, инженер по образованию, гордый человек, будет браться за любую работу — чинить трубы в подвалах, разгружать ночью вагоны, хрипеть от натуги, но приносить в дом хоть какие-то деньги.

Мать ночами будет строчить постельное белье на старенькой машинке «Подольск», устроившись надомницей к коммерсанту. Глаза ее покраснеют от недосыпа, от переутомления под ними появятся черные круги. А когда я сломаюсь, она не сдастся. Она будет ставить меня на ноги, не обращая внимания, что ее собственные ноги подламываются от усталости.

И Валек. Верный Валек, который, когда я не мог ходить, носил меня на руках, как ребенка, чтобы я мог просто побыть на улице. И потом не оставлял, возил во время сессий меня в институт, помогая моей матери хотя бы утром поднять коляску в аудиторию. Именно он уговорил меня согласиться на операцию, когда мать договорилась с профессором Гаткиным в больнице шинного завода. Мне заменили позвонок каким-то новомодным протезом. Тогда я не понимал, сколько это стоит и откуда взялись деньги. И переживал, думая, что Валек выбрал не ту дорогу, сменил друзей на «братков». До меня только сейчас дошло, что он для меня сделал.

А Валек, в моем уже прожитом прошлом, на бандитской разборке попал в перестрелку и был убит шальной пулей. Или не шальной?.. Не знаю.

Я не хочу этого. Не хочу для них и не хочу для себя.

Я знаю будущее. А значит, я смогу его изменить.

В этот первый день моего «попаданства» я долго не мог уснуть. Думал о том, что я помню об этом времени.

Итак, девяностый. Советский Союз уже не дышит, но пока еще стоит. «Похоронят» двадцать пятого декабря, девяносто первого года, когда снимут флаг Советского Союза с Московского Кремля.

Демократы рвутся к власти. Гриша Явлинский с программой «пятьсот дней», Шаталин…

Собчак год назад уже «вылез в люди» — «блистал» на трибуне съезда народных депутатов Советского Союза. А в девяностом он стал председателем Ленсовета.

Все ключевые посты в стране «захвачены» демократами.

Ельцин вот буквально недавно, недели не прошло, как избран председателем Верховного Совета России.

Уже случился самый серьезный межнациональный конфликт — Ошская резня девяностого года — очень быстро и эффективно подавленный внутренними войсками Советского Союза. Но Карабах тоже медленно тлеет. В прессе об этих событиях ничего нет, так — сухие официальные сообщения.

Горбачев пока упивается своей властью и международным признанием. Он сейчас, если не ошибаюсь, в Канаде. Встретился с Бушем и подписал очередной договор об уничтожении оружия массового поражения.

Рыжков, Николай Иванович — председатель Совета Министров СССР — вот только что, в мае, на сессии Верховного Совета СССР, предложил продолжить экономические реформы и отпустить цены на некоторые товары. При этом оставить твердые цены на основные продукты питания, но его освистали как демократы, так и коммунисты. Он заплакал прямо на трибуне и получил язвительное прозвище «Плачущий большевик»

Что еще? Признаться, я вот так, навскидку, не все вспомнил… Ах да, шахтеры. Тоже в девяностом. Всеобщая забастовка шахт на Донбассе. Хотя начались волнения угольщиков летом восемьдесят девятого, в Кузне — так называют Кузбасс в Сибири. Одиннадцатого июля в Междуреченске. Почему помню об этом? Много позже, уже в Москве, читал требования шахтеров и удивлялся — они были совсем дикими. Кто-то явно «раскачал» тему. Требования однозначно готовил человек из правительства, с одной стороны, с другой стороны невидимый кукловод включил в этот документ все, что несли на площадях и в рабочих курилках…

Когда был молодым, вообще не придавал значения тому, что происходит в стране. Отдохнув недельку, я устроился на работу в ММТПЦ «Союз». Штукатуром. Платили хорошо, наличкой, при желании можно было получать поденно. Но если работаешь бригадой — ежемесячно. В конце месяца начисляли премии, выплачивали еще кучу плюшек. Расписывался в ведомости, к примеру, за двести рублей — официально, а в другой ведомости — тысячу неофициально.

Было много всего, события вспоминались разные. Одни в мельчайших подробностях, другие с трудом. Но для меня сейчас важно, что я могу сделать для себя и своих близких. Я вспоминал, как жил в то время, что делал, с кем встречался. Почему-то не проходила уверенность, что какое-то событие, которому я абсолютно не придал значения в молодости, затерялось в памяти. Что-то, что я просто тогда не смог понять умом двадцатилетнего плохо образованного парня, который не видел ни опасностей нового времени, ни его возможностей. Я должен вспомнить где и как я упустил тот единственный шанс, который бы помог мне сейчас «поймать волну».

И вспомнил…

Правда, только к утру, но вспомнил!

Глава 3

Я вспомнил встречу с Вовчиком. Он мне не друг, не враг — так, знакомый. Молодой парень, ему лет двадцать семь — двадцать восемь. Он мне тогда казался уже довольно зрелым. Старший инженер лаборатории проблем социально-экономического развития, по документам — ученый, на деле же фарцовщик. У него можно было купить все, что угодно: от дефицитных книг до свежих альбомов западных рок-групп и жевательной резинки. Осторожный, хитрый, но не без размаха.

Тогда я, двадцатилетний, был весь в предстоящей свадьбе, работа в принципе тоже была — уже все определено. И, поговорив с Вовчиком, просто забыл про эту встречу. Бумажку с адресом, который он мне дал, сунул в карман джинсов, а мать не заметила и постирала. Я, собственно, даже и не расстроился. Попросту забил.

А ведь он тогда мне сделал сразу два предложения: работать с ним и дал рекомендацию своему другу взять меня на работу — в филиал серьезной московской конторы.

Вспомнив этот эпизод своей жизни я, наконец-то, заснул. Спал без снов, встал бодрым, выспавшимся. Время половина одиннадцатого. И никто ведь не разбудил! Родители на цыпочках ходили, что ли?

Потянулся, до хруста в суставах. Казалось, смогу горы свернуть. Хотелось петь, смеяться и двигаться. Хорошо быть молодым!

Подумал, что у меня где-то должна быть гиря. Обнаружил ее под кроватью, в компании одинокого носка. Вытащил, этим же носком стер пыль, и сделал несколько упражнений. Тело радостно отозвалось на физическую нагрузку. Спорт надо будет поставить в приоритет, сделал в уме заметку. Продолжил зарядку, сделав отжимания от пола, упражнения на пресс, приседания. Побежал в душ, по пути отметив, что родителей дома нет, а на столе в кухне завтрак, заботливо собранный матерью — угадывается тарелка и стакан, прикрытые белой льняной салфеткой.

Запрыгнул в ванну, включил душ и заорал от неожиданности. Совсем забыл, что каждый год по районам на месяц отключают горячую воду. В июне очередь Индустриального. Решили почему-то отключить с пятого числа, хотя я точно вчера видел объявление в подъезде, где написано, что горячей воды не будет с восьмого. Но — с удовольствием ополоснулся холодной.