Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 21

— Садись назад. Мы едем. – Она строго смотрит на меня, пока я не добавляю: — Пожалуйста.

Неужели все в этом городе знают моё слабое место? Будто у меня на груди мишень, выкрашенная красным. Они точно знают, кого упомянуть, чтобы разорвать мне сердце надвое.

Я подъезжаю по гравийной дороге к дому и глушу двигатель. Голова Амелии лежит в нескольких сантиметрах от моих колен, а часть её волос рассыпалась по моему бедру. Она постанывает, когда я толкаю её в плечо.

— Эй, пьянчуга. Просыпайся.

— Я не пьяная, – бормочет она, приоткрывая голубые глаза и глядя на меня. Чёрт, Энни была права. Сейчас она выглядит точно как потерянный щенок. Мне не нравятся защитные инстинкты, которые это во мне пробуждает.

— Да какая разница, – говорю я, но она уже снова спит. Таблетка в сочетании с алкоголем сработали на ура.

Я выхожу и обхожу грузовик, чтобы открыть её дверь. Энни выпрыгивает из кузова и встаёт рядом.

— Может, просто потянем её за руку, пока не сядет?

— Похоже, лучший вариант.

Мы с Энни пытаемся посадить Амелию. Её голова безвольно откидывается на стекло, рот приоткрыт, глаза закрыты. Если надеть на неё солнечные очки, можно подумать, что мы разыгрываем «Каникулы Берни’са».

— Ну давай, поднимайся, – говорю я, перекидываю её руку через шею и вытаскиваю. Она абсолютно безвольна – болтается, как тряпка, и мне приходится держать её так крепко, что я боюсь оставить синяки. Энни встаёт с другой стороны, но моя сестра всего метр пятьдесят (буквально, ни сантиметром больше) и толком не помогает.

— К чёрту, – бурчу я, разворачиваюсь и подхватываю Амелию на руки. Так почему-то проще, особенно после того, как Энни поправляет её голову, укладывая на моё плечо, чтобы она не болталась, как покойник. Господи, что за странные пару дней.

Энни бежит вперёд, чтобы открыть дверь и включить свет, пока я несу Амелию на крыльцо, стараясь не замечать, как она ощущается в моих руках, как сладко пахнут её волосы или как её дыхание касается моей шеи. Я заношу её внутрь и укладываю на кровать Энни. Едва её тело касается матраса, как она стонет и хватается за живот, сворачиваясь калачиком с закрытыми глазами. Её тошнит? Доктор Макки говорил, что это может быть побочным эффектом.

И снова этот инстинкт – защищать, утешать – застаёт меня врасплох.

Я смотрю на Амелию, а Энни стоит рядом. Мы оба не совсем понимаем, что делать дальше. Хотя нет, я знаю. Пора передать эту ситуацию сестре. Это она пригласила её сегодня, так что пусть теперь и разбирается. Поп-звезда – её проблема, не моя. Я выполнил свой долг: отвёл её к врачу, привёз в безопасное место. Теперь могу спокойно идти домой и спать.

Мне стоит уйти.

С ней всё будет в порядке.

Оказывается, я никуда не ухожу. Вместо этого пододвигаю к кровати кресло Энни, потом иду в ванную, смачиваю полотенце холодной водой и осторожно прикладываю его ко лбу Амелии, чтобы облегчить тошноту. Энни наблюдает за этим со снисходительной усмешкой.

— Что? – спрашиваю я, хотя в моём голосе и так звучит раздражение, и мне не хочется слышать её ответ.

Она сжимает губы, качает головой, а в глазах – весёлые искорки.

— Ничего. Абсолютно ничего. Я быстро приму душ, чтобы смыть с себя запах «Хэнкса». Ты тоже можешь потом приложить мне ко лбу мокрое полотенце, ладно? Выглядит очень мило.

— Заткнись, – бросаю я, делая вид, что пытаюсь пнуть её, пока она, хихикая, выскальзывает из комнаты. Но мне нравится, когда Энни показывает характер. Жаль, она редко это делает при других.

Я продолжаю проводить полотенцем по лбу Амелии, не уверенный, что это вообще помогает. Кажется, я видел такое в каком-то фильме…Или это была одна из тех старомодных картин, которые заставляли смотреть меня сёстры? Не помню, болела там героиня или просто температурила. Неважно. Хотя бы создаётся ощущение, что я что-то делаю.

Хотя я даже не понимаю, почему мне хочется что-то делать для Амелии.

Она снова стонет, приоткрывает глаза и щурится, будто решает, реальный я или ей снится.

— Как себя чувствуешь? – тихо спрашиваю я.

— Ной?

— Да, это я.

Амелия глубоко вдыхает, пытается не закрывать глаза, но не выдерживает.

— Я…в безопасности? – её голос сонный, слова сливаются, и от этого у меня сжимается сердце.

— Да. Ты в доме моей сестры. Они присмотрят за тобой сегодня.

Она издаёт звук, средний между страданием и смущением, не открывая глаз.

— Нееет…Они хотели со мной дружить. Теперь не захотят.

Я хмурюсь и тыльной стороной пальцев стираю слезу, скатившуюся по её щеке.

— Почему ты так думаешь?

— Я слишком сложная. – Она замолкает, и я уже решаю, что она снова уснула, но она продолжает: — Людям я нравлюсь, только когда им со мной легко. – Её брови сдвигаются, ещё одна слеза катится вниз. — Всегда надо быть вежливой.

Мне не следовало бы, но я снова провожу рукой по её щеке, стирая слезу, потому что не выношу, когда они текут по её лицу. Амелия ловит мою руку и сжимает её. Я знаю, что она сейчас в отключке – её глаза закрыты, слова еле различимы. Но в них столько обнажённой правды, что она больно пробивает тройные укрепления моего сердца.

— Но только не с тобой. – Она прижимается щекой к моей ладони. — С тобой мне не надо быть вежливой…Потому что я тебе всё равно не нравлюсь.

— Это неправда, – говорю я, скорее себе, чем ей.

Она тихо мурлычет.

— Моя мама раньше была моей лучшей подругой…Но теперь ей нужны только мои деньги. Сьюзан заботится только о моём успехе. А весь мир хочет лишь Рэй Роуз. – Она глубоко вздыхает. — Я тону, и никто не видит меня.

У меня перехватывает дыхание, пока Амелия прижимает мою руку к своему лицу, будто это самое драгоценное, что она держала. Это мука и блаженство – слышать её откровения. Чувствовать, как она держит меня, будто я ей нужен. Я закрываю глаза, потому что, чёрт возьми, я не хочу ничего чувствовать к ней. Но чувствую. Ей больно, она одинока, и почему-то мне невыносимо это осознавать.

С тех пор, как ушла Мерритт, я изо всех сил старался не позволять ни одной женщине снова иметь такую власть над моим сердцем. И конечно же, именно она – самая недоступная из всех – сумела протиснуться сквозь решётку и заставила меня чувствовать.

Это не увлечение. Даже не вожделение. Это худшее из всех чувств...забота.

Забота безрассудна, потому что у неё нет ремня безопасности, который предлагает эгоизм. У заботы так многое можно потерять, и почти всегда она заканчивается разбитым сердцем. К сожалению, я больше не в силах держать свои чувства под контролем, когда она рядом. В моей жизни очень короткий список людей, о которых я позволяю себе по-настоящему заботиться, и похоже, я только что добавил в него ещё одно имя.

Я откидываю волосы Амелии от уха, чтобы быть уверенным, что она меня слышит:

— Я вижу тебя.

Глава тринадцатая

Амелия

Я в другом доме – точно не в доме Ноя. Последнее, что помню, – я была в баре. А теперь просыпаюсь в незнакомой кровати. Паника уже готова накрыть меня с головой, но вдруг я замечаю, что комната невероятно женственная. На мне лежит красивое цветочное покрывало в оливковых, пыльно-розовых и кремовых тонах. На подоконнике – суккуленты, а у кровати – огромный букет цветов. И я всё ещё в своей одежде.

За закрытой дверью слышны приглушённые женские голоса (которые, надо сказать, совсем не стараются быть тихими), и с облегчением я понимаю, где нахожусь.

— Разбудим её?

— Нет. Доктор сказал дать ей поспать.

Доктор?

Воспоминания накатывают обрывками. Я чувствовала себя странно и одурманенно в баре. Потом поняла, что приняла снотворное и выпила алкоголь. А дальше – кусочки воспоминаний с зелёными глазами Ноя: он рядом со мной в баре, смотрит на меня в своей машине, стоит в кабинете врача, пока тот раздвигает мне веки и светит в глаза фонариком. И ещё один момент – его ярко-зелёные глаза, смотрящие на меня в темноте…не с беспокойством, а с чем-то другим…