Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 20

Она смеётся, но в её тоне слышится беспокойство. Мама-наседка раскусила меня.

— Ладно. Ной, присмотри за ней, хорошо? Думаю, она не держит алкоголь.

Теперь я одна за столом, и чувствую одновременно облегчение (потому что никто не подсыпал мне ничего в напиток) и ужас от осознания своего поступка. Мир плывёт перед глазами, тошнота скручивает живот, а желание закрыть глаза настолько сильное, что почти невозможно сопротивляться. Но хуже всего – сейчас я совершенно беззащитна.

Изо всех сил стараясь не косить глазами, я поворачиваюсь к сумке, висящей на спинке стула. Засовываю руку внутрь и достаю рецептурное лекарство от мигрени. Требуется серьёзное усилие, чтобы сфокусировать зрение, но наконец я понимаю – это не та круглая таблетка, которую я приняла раньше. А значит…о нет, нет, нет.

Я достаю другой флакон из сумки. Это мощное снотворное, которое вырубает до следующего лета. Я принимаю его только во время гастролей, когда сбиваюсь с ритма из-за перелётов. И да, это именно та таблетка, которую я проглотила. Обычно я не ношу их с собой, но перед отъездом сгребала всё с ванной полки в эту сумку. Я пью это лекарство только в крайних случаях, когда совсем не могу уснуть, потому что оно валит с ног, как лошадиная доза транквилизатора. И ещё одна тревожная деталь: смешивать снотворное с алкоголем категорически нельзя.

— Ты приняла это? – Голос Ноя звучит прямо надо мной. Я забыла, что он здесь. Даже своё имя сейчас вспомнить сложно. Теперь он присаживается рядом и осторожно забирает у меня флакон. Его пальцы касаются моих, и я вздрагиваю. Он такой тёплый. Даже его рука выглядит сильной. Пироги явно идут ему на пользу.

Я сглатываю:

— Дааа. Случайно. – Слова сливаются, будто я выпила уже пять бокалов. Я чувствую себя совершенно пьяной. И напуганной. И одинокой. — Я дууумала, что пью другое леекарство. Похоже, нет.

— Сколько ты приняла? – Его голос словно мягкое микрофибровое одеяло, укутывающее меня.

— Только одну.

Я физически не могу больше бодрствовать. Ощущаю, как когти сна впиваются в меня и утягивают в темноту.

Я кладу голову на стол и в последний раз приподнимаю веки, чтобы взглянуть на Ноя. В моем расплывчатом зрении он кажется размытым, но теперь он уже не выглядит грозовым. Между его бровей залегла морщинка. Озадаченный Ной милый. Озадаченный Ной выглядит...добрым. Уютным.

И это последнее, что я успеваю подумать, прежде чем всё погружается во тьму.

Глава двенадцатая

Ной

Ну, это быстро переросло в нечто большее.

Угадайте, кто сейчас сидит в моём грузовике, совершенно невменяемая, только что после осмотра у нашего местного доктора, которого я уговорил прийти после закрытия? Две подсказки: (1) она обещала, что я даже не замечу её присутствия; (2) с тех пор, как мы познакомились, я не могу её не замечать.

Эта женщина появилась в моей жизни всего несколько дней назад, и она меня добьёт. Когда я увидел её сегодня вечером, сразу понял – что-то не так. Её глаза были стеклянными, и в них не было обычного блеска. Она выглядела одновременно испуганной и отстранённой. На секунду мне показалось, что кто-то подсыпал ей что-то в напиток, и я был готов перевернуть каждый стол в этом баре, чтобы найти виновного.

Но потом я увидел, как она достаёт из сумки таблетки и смотрит на них, и всё встало на свои места. Облегчение от того, что её не подловили, тут же сменилось ужасом. Я проверил флакон и понял, что она случайно приняла снотворное. Я не врач, но даже я знаю, что смешивать снотворное с алкоголем – плохая идея.

Энни подошла к столу, когда поняла, что что-то не так, и помогла мне незаметно вывести Амелию к грузовику. К счастью, в баре все были настолько пьяны и увлечены танцами, что никто не обратил на нас внимания. Я усадил её на переднее сиденье и объяснил Энни, в чём дело.

Пока мы ждали, я сидел с Амелией в грузовике, а Энни позвонила доктору Макки из бара. В жизни не ездил так быстро, и никогда ещё не был так рад, что опоздал в бар. Окажись я там на час раньше, меня бы заблокировали, как и грузовик сестры.

В общем, мы добрались до клиники, и доктор Макки быстро осмотрел Амелию. Давление в норме, уровень кислорода в порядке, и хотя она сейчас «как варёная ракиня» (его слова, не мои), доктор сказал, что всё будет хорошо – ей просто нужно выспаться.

Сейчас она без сознания раскинулась на сиденье моего грузовика, а я стою снаружи с сестрой, пытаясь найти способ избежать ответственности, которую я изначально не хотел на себя брать. Но даже думать об этом бессмысленно – я не оставлю её в таком состоянии. Хочется, да не могу.

Энни заглядывает в открытую дверь грузовика, где Амелия лежит с растрёпанными тёмными волосами, щекой прилипшей к кожаному сиденью и ртом, широко открытым в глубоком сне.

— Она напоминает щенка. Такую потерянную и грустную. Ну пожааалуйста, Ной, оставь её у себя? Пожалуйста! – Энни складывает руки под подбородком и начинает моргать с частотой сто раз в минуту.

Дело в том, что Энни обычно молчалива, но когда остаётся со мной наедине – тут же высказывает всё, что думает.

Я закатываю глаза, не позволяя себе спросить, почему сестра считает Амелию грустной. Я и сам это замечал, но…это не важно. Мне не нужно знать. Чем меньше я буду знать об этой женщине, тем лучше.

— Нет. И я просто говорю, что вам с сёстрами не стоит привязываться. Таким, как она, доверять нельзя. — Я строго смотрю на неё, чтобы она поняла серьёзность. Уже вижу, как сёстры влюбляются в Амелию, и ничего хорошего из этого не выйдет. Мы для неё – никто. Она даже не оглянется, когда уедет в понедельник, и им стоит это помнить.

— Ооо, строгий взгляд. Видимо, ты действительно серьёзен, – говорит она с каменным лицом. — Знаешь что? Готова поспорить, она вообще не поп-звезда, а тайный агент, присланный в наш городок, чтобы подыскать базу для своего агентства убийц. – Она многозначительно кивает. — Ты прав, нам лучше держаться подальше.

Я сужаю глаза и стараюсь не улыбаться.

— Умница. Я просто пытаюсь уберечь вас от разочарования, когда ваша новая подруга бросит вас без сожалений.

— Уберечь нас от разбитых сердец или уберечь тебя от разбитого сердца? Опять.

Надоело, когда сёстры знают меня слишком хорошо. Но я не собираюсь играть по её правилам.

— Отстань и залезай в кузов.

— Ладно. Мы едем к тебе?

— Нет, – говорю я, захлопывая борт после того, как Энни устроилась. — Сегодня она займёт твою кровать.

Энни смотрит на меня в ужасе.

— Почему? У тебя же есть свободная кровать!

— Может, она мне и не нравится, но это не значит, что я хочу, чтобы она утром проснулась с жутким самочувствием и чувствовала себя в опасности. Сегодня она отсыпается у тебя – там её будут окружать женщины, а не окажется одна в доме с мужчиной, которого почти не знает.

Вижу, ей хочется ворчать, но её доброе сердце не позволяет отказать.

— Ладно, я поняла твою логику. Пусть спит в моей кровати. Я забываю, что не все знают, что ты святой старик, в отличие от нас.

— Не такой уж святой, если верить твоей таблице ругательств.

Она указывает на меня пальцем.

— Кстати, ты должен банке сорок долларов.

Я стону. В эту чёртову банку я уже закинул больше, чем в пенсионный фонд. Если бы Энни не отдавала всё на благотворительность в конце года, я бы давно перестал ей потакать. Но почему-то для неё важно, чтобы мы не ругались, а значит…наверное, и для меня это тоже важно. По крайней мере, когда она рядом.

Я уже собираюсь сесть за руль, как Энни выглядывает из-за кузова:

— И, Ной? Бабушке бы понравилась Рэй, знаешь? Что бы ты там ни думал, у неё доброе сердце. Я это чувствую. – Она улыбается, будто вспоминая что-то. — Бабушка всегда хотела, чтобы рядом с тобой был такой человек.

Я смотрю на Энни, пытаясь мысленно отбросить её слова, вместо того чтобы впитывать их. Затем указываю на кузов: