Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 22

Мне стыдно, я закрываю мутные глаза и стону. Наверное, вчера я вела себя отвратительно. Если он ещё не ненавидел меня, то теперь точно ненавидит. Может, поэтому я здесь, а не у него дома. Он собрал мои вещи и выставил меня за дверь. Не виню его, если так и было.

— Уже почти десять. Может, хотя бы проверим, живая ли она там? – Этот голос точно принадлежит Мэдисон.

— Ладно, но только глянь и убедись, что она ещё дышит, а потом оставим её в покое. Ной убьёт нас, если узнает, что мы её разбудили, – это Эмили.

— До сих пор не верю, что он сидел у её кровати всю ночь и следил за ней. Ты сфотографировала? Так зла, что не сделала это сама…Ой! – Мэдисон вскрикивает.

— Нет, она не фотографировала. Как тебе не стыдно, Мэдди?

— Мне? Это Энни вечно щиплет меня! Может, хватит?

— Лучше щипать, чем спорить, – говорит Энни, шепча куда тише сестёр.

Стоп, стоп, стоп. Они сказали, что Ной сидел у моей кровати всю ночь? Я перевожу взгляд на неприметное кресло у кровати, которое теперь кажется исполненным значения. Оно развёрнуто в сторону кровати. Ной сидел в нём всю ночь, следя за мной. «Ты здесь. Ты в безопасности», – вспоминаю я его слова.

Дверь приоткрывается, и я даже не пытаюсь притвориться спящей. Три пары глаз удивлённо смотрят на меня, и я слабо машу рукой.

— Привет. Я жива и всё слышала.

Дверь распахивается полностью, сёстры стонут.

— Прости, мы пытались быть тихими, – говорит Энни. На ней пижама с мультяшными бананами.

Мэдисон запрыгивает в ноги кровати. На ней яркий худи в технике тай-дай, бирюзовые спортивные штаны и очки с розовой оправой. Она опирается на локоть и подпирает голову кулаком.

— Ну что…снотворное, да?

— Мэдисон! Не лезь в её жизнь, это грубо, – одёргивает её Эмили, виновато улыбаясь мне.

— Всё в порядке. Я думала, что принимаю таблетки от головной боли, но забыла, что на этой неделе положила в сумку снотворное. Обычно пью его только при смене часовых поясов. – Я качаю головой. — Мне так жаль, что я всем доставила столько хлопот. Правда, ребята.

«Чувствую себя идиоткой» – это ещё мягко сказано. Мой взгляд снова скользит к креслу.

Эмили садится на край кровати. На ней элегантный бордовый комплект из атласа. Она поправляет одеяло у моих ног, будто заворачивает меня в буррито.

— Если это тебя утешит, хлопот ты доставила только Ною и Анни-банани.

Теперь пижама с бананами обретает смысл.

Я поднимаю взгляд на Энни.

— Мне правда очень жаль. И ещё...я думала, тебя зовут Энни?

Она пожимает плечами с лёгкой улыбкой.

— Энни. Анна. Можно и так, и так. Оба варианта – сокращения от Аннабеллы.

Кажется, её имя подходит ей идеально – лучше, чем кому бы то ни было. Мягкое. Южное. Доброе и доброжелательное. Несправедливо, что они так гостеприимны, а я только беру и ничего не даю взамен.

Я решаюсь отдать то, что отдавать труднее всего – себя.

— Ну, на самом деле меня зовут Амелия. Рэй – это только сценическое имя.

Все трое виновато переглядываются.

— Мы уже знаем, – говорит Мэдисон. Она пожимает плечом. — Википедия – такая ябеда. Там можно найти настоящее имя и домашний адрес любой знаменитости.

Я смеюсь, потому что думала, что храню свою большую тайну, а оказывается, она была публичной всё это время. Вот что бывает, если никогда не гуглить себя. И вдруг мне становится интересно, какая ещё личная информация обо мне там есть. Если бы только у Ноя была страница в Википедии...

Мой взгляд снова скользит к креслу.

— Эм...ну...а Ной? Он зол? Думаю, да, раз выгнал меня.

— Ной тебя не выгонял, – мягко говорит Энни. — Он хотел, чтобы ты осталась здесь прошлой ночью, потому что боялся, что ты не будешь чувствовать себя в безопасности, узнав, что проспала всю ночь в его доме, будучи практически без сознания.

Его лесные глаза снова вспыхивают в моей памяти.

Ты в безопасности.

Крошечная симпатия, которую я таила к Ною, разгорается во что-то пугающее и всепоглощающее. Почему он не может быть как все? Было бы проще не придавать значения его поступкам, если бы он позаботился быть здесь, когда я проснусь, чтобы получить все лавры. Но нет. Как и в то утро, когда я проснулась в Риме, Кентукки, Ной снова исчез.

Странно, но если бы я проснулась сегодня в его доме, я бы не почувствовала себя в опасности. В Ное есть что-то благородное. Хмурый, как сама преисподняя, но благородный.

— А где он сейчас? – спрашиваю я, оглядываясь, словно он может выскочить из-за двери.

— О, он не хотел, чтобы ты знала, что он был здесь всю...Ай! Да перестанешь ты?!

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как пальцы Энни отдергиваются из-под руки Мэдисон.

— Ему пришлось уйти на работу, – говорит она мягко, как весенняя бабочка. — Но он сказал, чтобы ты зашла в мастерскую, когда почувствуешь себя лучше. Есть кое-что, о чём он хочет поговорить. Я могу подбросить тебя по дороге в цветочный магазин, если хочешь. По выходным я открываюсь только в одиннадцать.

У меня в животе всё переворачивается. И пока не ясно – от волнения или от страха. Всё ещё есть шанс, что Ной скажет мне собирать чемоданы и уезжать на два дня раньше.

После того как я быстро съела миску хлопьев, почистила зубы пальцем (с зубной пастой, конечно) и провела расчёской по волосам, я впервые включаю телефон. Мэдисон говорит, что если я встану на её кровать и буду размахивать телефоном у потолка минуту, то поймаю одну полоску сигнала. И она права – это работает. Наконец появляется сигнал, а вместе с ним – 67 сообщений и 32 письма. Большинство сообщений – от Сьюзан, несколько – от мамы.

Ненавижу ту надежду, что возникает у меня при мысли, что её сообщения могут быть о чём-то обыденном, вроде:

Видела на улице одинокий шлёпанец, и он напомнил мне, как ты однажды застряла ногой в общественном туалете и пришлось уйти из торгового центра без одной туфли! Скучаю! Позвони, давай пообщаемся!

Но нет.

Мама, 7:02 утра: Привет, солнышко! Ты в своём доме в Малибу на этих выходных? Я хотела бы немного там пожить. Лос-Анджелес начинает давить. Фу.

Мама, 7:07 утра: Ты, наверное, занята с друзьями. Я лучше напишу Сьюзан. Обнимаю!

Не стоит отвечать, потому что история доказала – маме больше нет дела...но почему-то я всё равно набираю ответ.

Амелия: Вообще-то, я в маленьком городке в Кентукки под названием Рим на этих выходных. Мне нужно было от всего сбежать.

Я отправляю сообщение и уставилась в телефон, ожидая ответа – надеясь, что она прокомментирует факт моего пребывания в Риме. . Хоть какую-то искру воспоминаний, которая скажет мне, что она всё ещё помнит наши киновечера с Одри Хепбёрн и то, что у нас было. Моё сердце умоляет её проявить хоть каплю беспокойства в ответ на мой тихий крик о помощи.

Троеточие долго мигает, а затем приходит ответ.

Мама: Ладно. Извини, что побеспокоила, пока ты в отъезде! По остальным вопросам обращусь к Сьюзан.

Вот именно. Сама виновата, что ожидала чего-то другого.

Я даже не утруждаюсь читать все сообщения от Сьюзан. Пробегаю глазами первые двадцать, и сначала они добрые и успокаивающие. Она мягко просит меня передумать и вернуться. Но потом тон резко меняется на начальственно-укоряющий: «Помни о своих обязанностях». По тому чувству вины, которое она пытается на меня навешать, можно подумать, что я пропустила не интервью, а сражение на войне.

Но одно становится ясно по мере чтения: Сьюзан не нравится, что я вне зоны её досягаемости. В уголке сознания загорается лампочка, но у меня нет времени это обдумать. Я выключаю телефон, не ответив больше ни на что, мысленно отмечая позвонить позже своей службе уборки. Я сказала Сьюзан, что выйду на связь в воскресенье вечером, и этого я и придерживаюсь.

Поездка в город с Энни ощущается как декомпрессионная камера после шумного, захватывающего завтрака с её сёстрами. Как эти женщины умудряются говорить все одновременно и при этом следить за ходом каждой беседы – настоящий талант. У меня было чувство, будто я наблюдаю за ситкомом, и мне приходилось буквально сидеть на руках, чтобы не захлопать, когда одна из них выдавала что-то смешное.