Беглец (СИ) - Никонов Андрей - Страница 8

Под чай молодой человек углубился в «Кровавую жатву», делая пометки карандашом, он читал бойко, и дошёл до одиннадцатой главы. Только в три, почувствовав, что в желудке образовался вакуум, Сергей отправился в ресторан. Там было шумно, в головной части вагона громко говорили по-французски, за столиком наискось от Травина японец что-то пытался объяснить по-немецки парню в пиджаке и косоворотке, тот кивал, но видно было, что ни черта не понимал. Питание в поезде стоило недорого, пассажирам курьерского 2/1 оно обходилось, если не считать чая, спиртные напитки и икру, три-четыре рубля в день — по сравнению со стоимостью плацкарты не такие большие деньги. Командировочным еду оплачивали тресты, наркоматы и комитеты, Сергей вынужден был тратить свои кровные. Он заказал обед из четырёх блюд, на рубль восемьдесят пять ему принесли рыбную солянку, белугу, запечённую в слойке с грибами и яйцами, и кусок жареной телятины с картошкой. Когда он расправлялся с десертом — сливочным кремом с рисом и ягодами, напротив, тяжело дыша, уселся вчерашний толстяк из шестого вагона, поставил на стол бутылку коньяка.

— Крутов Лев Осипович, — сказал он, протягивая могучую руку с пальцами, похожими на сардельки, — вы не представляете, товарищ, как я вам благодарен. Позвольте, угощу.

Травин алкоголя на дух не переносил, но, чтобы компанию поддержать, взял мороженое с малиновым вареньем и кофе. От несостоявшегося соседа по купе отделаться просто так не удалось. Крутов работал в наркомате внешней и внутренней торговли, и ехал во Владивосток, чтобы оттуда отправиться в торгпредство СССР в японском городе Дайрен.

— Раньше-то он назывался Дальний, — Крутов за обе щёки уплетал холодную осетрину с хреном, не переставая говорить, — при царе его основали, тридцать миллионов рубчиков золотом истратили, потом япошки отобрали, но название оставили. Только они букву «л» не выговаривают, вот и извратили, черти, хорошее русское слово. Может всё же согласишься? Отличный коньячок. А может водочки дерябнем? Нет? Что ж за болезнь-то такая подлая, уж и выпить нельзя. Эх.

Лев Осипович, а теперь для Сергея уже просто Лёва, в поезде оказался случайно, он приехал в Москву на день позже, упустил прямой до Владивостока, успел в кассе ухватить квитанцию на плацкарт до Читы, только место его в последнем вагоне оказалось занято, и проводник за небольшую мзду подселил в третье купе. Увидев попутчика, Лёва растерялся, двум здоровякам в крошечном помещении пришлось бы туго, но Травин договорился с проводником, и теперь Крутов ехал один в купе.

— Тут, товарищ, как повезёт. Вот оказался человек с душой, помог, ты вот тоже в положение вошёл, а то я каждый раз как еду, какая-то котовасия случается, то сломаю что-нибудь, то вот с верхней полки на старушку упал. Как только жива осталась, не знаю, но клюкой отдубасила, я вас умоляю. Да и я туда сначала полчаса залезал, а потом бах, и внизу. Так-то у меня плацкарта была первой категории, только поезд опоздал, а потом в пути тележку какую-то меняли, вот и приехал на пятнадцать часов позже. Ну что тут поделать?

Крутов грустно вздохнул, вылил остатки коньяка в рюмку, икнул, перехватил официантку и потребовал принести ещё бутылку, и посуду побольше.

— Давай всё-таки выпьем, не по-русски это, на сухую сидеть, — сказал он требовательно, заполучив новую порцию спиртного.

— Не пью, товарищ, говорю же, нельзя, — Травин приподнялся из-за стола.

Толстяк спорить не стал, виновато пожал плечами, и налил коньяк в гранёный стакан.

По пути в купе Сергей столкнулся с супругами Пупко. Варя держалась отстранённо, а Викентий чуть ли не с объятиями полез, от него внушительно разило спиртным. Видимо, прошедшая ночь примирила ответственного работника с мыслью о том, что у его жены могут быть старые знакомые мужского пола, он схватил Травина за рукав, требовательно спросил о здоровье и погоде, а потом, получив ответ, рассказал старый пошлый анекдот. Сам же и смеялся громче всех.

— Викеша, нам пора, я есть хочу, — Лапиной надоело ждать, — да и у товарища дела важные наверняка, не задерживай.

Какие важные дела могут быть в поезде, кроме еды и сна, Сергей не знал, но кивнул. Викентий огорчился, взял с Сергея слово, что они встретятся в салоне как-нибудь, и последовал за супругой. За ними хвостом ушёл Дмитрий, порученец не проронил ни слова, на рассказанный анекдот отреагировал презрительным взглядом, показывавшим, что своё начальство он ни в грош не ставит.

Глава 3

27/03/29, ср-

Попутчика к Травину подселили в одиннадцать вечера в Перми, как и обещали. Поезд покидал перрон, выдав гудок и выпустив клуб пара, когда в вагон, отпихнув проводника, запрыгнул тощий мужчина лет сорока или около того в шубе и меховой кепке. Он предъявил плацкарту, получил квитанцию, и громко распорядился принести чаю с лимоном. В купе, сняв кепку, под которой обнаружился венчик седеющих курчавых волос вокруг проплешины, мужчина шумно выдохнул, и представился.

— Лукин Борис Петрович, к вашим услугам.

С собой у него был тощий, с пятнами портфель из парусиновой ткани на двух ременных застёжках.

— Всё своё вожу с собой, — Лукин проследил взгляд Травина, — да и чего там, возить нечего, только эту ночь тут переночую, да от следующей часа два если ухвачу, в Омске сходить. Так что, товарищ, я к вам ненадолго заселяюсь. Вы, извиняюсь, как к храпу относитесь? А то я, знаете ли, иногда вот балуюсь руладами, супруга моя покойная жаловалась, да так и померла недовольная.

Лукин действительно храпел так, что светильник на потолке трясся, но Сергей и на такие мелкие неудобства внимания не обращал, он натянул одеяло до шеи, закрыл глаза, и провалился в сон, из которого выбрался только в восемь утра, когда поезд дал гудок, отъезжая от перрона станции Свердлов-Пассажирский. Попутчик уже встал, освежился и складывал в бархатный несессер бритвенные принадлежности. Опасную бритву он внимательно осмотрел, и аккуратно закрыл, Травину даже показалось — с долей нежности. Убрав несессер, Лукин уселся в кресло напротив Сергея, поскрёб ложечкой в пустом стакане, кивнул на книжку Хэммета.

— На иностранных языках читаете, товарищ? Я вот кроме айн-цвай-драй и нескольких таких же слов, так ничего и не выучил.

— Так я тоже учусь, — Травин приподнял словарь, — сначала почти все слова выписывал, а теперь знакомое слово вижу, и без подсказки могу прочитать. Только иногда смысл ускользает, знаете, как в русском языке, у одной фразы может быть несколько значений.

— Как же, — мужчина кивнул, глаза у него были беспокойные, бегали туда-сюда, — есть такое. Вот, скажем, собачья жизнь, вроде как про пса, а на самом деле про людей. Иностранец и не догадается. У вас как получается?

— По-всякому, — Сергей улыбнулся, — мне бы учителя, вот приеду на место, в Читу, может, найду кого.

— Так вы до Читы? — Лукин широко улыбнулся в ответ, раскрыл портфель ровно настолько, чтобы нессесер мог едва туда пролезть, и протолкнул внутрь кожаный пенал.

— Да, по служебным делам. Работаю снабженцем.

— А по какому профилю? — не унимался новый сосед.

— Спичной трест.

— Это превосходно, товарищ, — ещё шире улыбнулся Борис Петрович. — Нужное дело делаете для трудящихся масс, куда же без спичек. Ими и свечу зажечь, и костёр, и примус, и папироску при случае. И всего-то маленькая палочка с кусочком фосфора, разве не чудо?

— В чудеса мы не верим, полагаемся исключительно на человеческий разум и научные достижения, — парировал Травин, он за часы, проведённые на собраниях, научился излагать мысли возвышенно, — наш острый взгляд, он каждый атом пронзает. В том числе и атом фосфора.

Уборная, расположенная между двух купе, была занята, и Сергей отправился в общую, в начале вагона. Когда он вернулся, Бориса Петровича в их совместном обиталище не оказалось, видимо, тот отправился в вагон-ресторан. на первый взгляд, все вещи были на месте, а вот на второй — в портфеле Травина очень аккуратно пошарили, правда, ничего не взяли.