Горькие сады Киринеи - Vorne Calissa - Страница 4

— Ибрагим, — выдавил я. Сухо, слишком быстро. В тот же миг сглотнул, чувствуя, как пересохло горло.

— Ты как пророк, — он улыбнулся уголком губ, пробуя, как моё имя будет звучать на его языке.

Я хотел улыбнуться в ответ, но испугался, что получится дурацки. Вместо этого просто сглотнул, горло пересохло ещё сильнее.

Я откашлялся.

— Иногда.

— Не верю.

— Я тоже.

Мы оба замолчали.

Цикады трещали громче, чем раньше. Где-то хлопнула дверь.

Я поймал себя на том, что тереблю край страницы, ноготь царапает бумагу. Сердце билось слишком близко к шее. Я вдруг испугался — не его взгляда, а того, что мне может понравиться.

Слишком.

Он докурил, выбросил окурок через балюстраду. Тот упал без звука на плитку рядом с розмарином.

Пахло жаром, табаком и — почему-то — курагой. Может, потому что где-то в доме варили компот.

Я отошёл и снова открыл книгу. Но уже не читал. Он тоже отвернулся.

Вернулся в тень.

Я видел только край его плеча. Линию ключицы. Открытый ворот. И в голову лезла дурацкая мысль — если смотреть ещё дольше, можно увидеть больше. Глупо. Но я не отвёл глаз.

Я запомнил это сильнее, чем слова из учебника. Ничего другого в памяти не осталось.

И, кажется, это была первая строчка другой книги, которую я ещё не умел читать.

II. Бумажный мост

Прошло несколько дней.

Он почти не говорил со мной, только смотрел — проверял, не исчез ли я. Иногда кивнёт, иногда задержит паузу так, что я не знаю, что делать с руками.

А потом вдруг — записка. Тонкий лист в клетку, вырванный из тетради. Край — заломлен. Почерк — неровный, сдавленный.

«Сегодня. После ужина. Крыша. Скажи своим, что ищешь кошку. Или сигналы с Луны.»

Крыша казалась дальше, чем была на самом деле.

У нас в доме туда никто не поднимался. Она существовала — как техническая зона: там стояла антенна, валялись мотки проводов. Иногда туда выходили слуги развесить простыни. Снизу никто никогда не смотрел наверх.

Видимо, поэтому Мурат выбрал её.

Я пошёл. Конечно же пошёл — ноги сами понесли.

Я почти был уверен — отец не выйдет. После ужина ему всегда нужно было тишины. Или сна. Я не знал точно. За столом всегда было одно и то же: плов с бараньим жиром, тяжёлый чай в гранёных стаканах, запах кориандра, который въедался в пальцы. Там никто не разговаривал дольше пары фраз.

Бабушка к этому времени уходила в комнату, шептала что-то, перебирая чётки. Не смотрела по сторонам. А на меня — тем более.

Темнело. На лестнице было душно.

Камень держал жару целый день, пятки резало.

Я шёл босиком, в рубашке, распахнутой на груди, и домашних брюках. Если кому-то попадусь, то скажу, что собрался спать.

Пальцы подрагивали — «глупо волноваться, но не остановиться». Я всё время поправлял ворот, хотя он и так был расстёгнут. Казалось, видно, как я краснею, даже в темноте.

Крыша встретила пылью и пустотой.

Он уже сидел там — на краю, на той стороне, где начиналась ночь. Свесил ноги. Сигарета в руке горела ровно, почти вертикально.Он держал её плавно, без усилия. Я почему-то подумал о смычке — хотя это глупо. Книжка лежала у него на коленях. Белые страницы ловили свет уличного фонаря,

Он не обернулся. Только сказал куда-то в сторону: — Пришёл, да?

Голос был ровный, даже ленивый. Похоже знал, что я приду.

— Да, — тихо выдохнул я.

— Нашёл кошку? — сказал он вбок, выпуская дым.

— Только одного кота, — я пожал плечами.

Пытался говорить спокойно, но голос дрогнул, и я сразу почувствовал, как покраснели уши. Хотел засунуть руки в карманы, но тогда он увидел бы, как трясутся пальцы. Поэтому сжал их по бокам и сделал вид, что мне удобно.

Он усмехнулся. Сигарета мигнула на вдохе, кончик вспыхнул.

— Значит, повезло.

«Повезло мне, что он позвал.»

Я сел рядом — немного в стороне, на расстоянии вытянутой руки. Колени предательски дрогнули, я постарался закинуть ногу на ногу, делая вид, что устраиваюсь удобнее.

Он не сдвинулся. Только повернул голову. Пепел упал на плитку, и тогда он протянул мне лист.

Бумага была тёплая — он держал её долго. Краешек загнут, видно, что теребил его пальцем.

— Что это? — спросил я, осторожно беря. Наши пальцы соприкоснулись. У него они были сухие, тёплые.

«Запомню их. Если нельзя — всё равно запомню.»

— Статья, — сказал он. — Моя.

Я замер.

— Твоя?

— Под псевдонимом.

Он посмотрел куда-то вбок.

— Если скажешь кому-то — я скажу, что ты всё придумал. — произнёс он быстро.

Я сглотнул. Бумага шуршала у меня в руках.

— А если я не скажу?

Он поднял глаза. В этот раз прямо. Смотрел дольше, чем нужно.

— Тогда… прочитай. Или я сам.

Я держал лист неуверенно, раздумывая, стоит ли читать.

Пальцы скользили по краю.

Он посмотрел на меня — коротко, с вопросом. И не дожидаясь ответа, медленно отобрал у меня лист кончиками пальцев, снова коснувшись кожи. Бумага зашуршала.