Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ) - Молотов Виктор - Страница 3

— Анализы подтвердили карциноидный синдром. Превышение метаболитов серотонина в пятьдесят раз. Теперь нужна компьютерная томография с контрастом, чтобы найти саму опухоль.

Сомов откинулся в кресле, присвистнув.

— Хм. Редчайший диагноз. И вы поставили его по косвенным признакам. Браво, Пирогов. Браво. Ладно, — он кивнул. — Назначайте КТ. Найдём эту дрянь — будем решать, что делать дальше.

Я открыл свой планшет и быстро оформил электронное направление на КТ.

— И ещё, Пётр Александрович. Я утром положил в наше отделение нового пациента. Графа Ливенталя. Предварительный диагноз — тиреотоксикоз с мерцательной аритмией.

Сомов усмехнулся.

— Уже знаю. Мне с утра Матрёна Павловна все уши прожужжала. Прибежала, чуть ли не на ушах стояла от восторга. Сам граф Ливенталь! В нашем отделении! Это же какая репутация!

— Это плохо?

— Наоборот, это превосходно! — он рассмеялся. — Но я, чёрт возьми, не понимаю, как вы это делаете. Ваша способность притягивать к себе всех самых влиятельных и богатых людей этого города начинает меня пугать. Сначала Золотова, потом Воронцова, теперь Ливенталь. У вас какой-то особый талант?

— Просто везение, — пожал я плечами. Это он еще про Бестужева, похоже, не знает. — Оказываюсь в нужное время в нужном месте.

— Везение… Ну-ну, — он посмотрел на меня с хитрым прищуром. — Ладно, работайте, Пирогов. Вы — моя лучшая инвестиция за последние десять лет. Жду результатов КТ.

Я кивнул и вышел в коридор.

Что дальше? Где еще нельзя получить благодарность?

Точно. Мой коматозный пациент. От него-то я точно пока ничего не дождусь. Надо проверить, как он.

Палата встретила меня тишиной и мерным, убаюкивающим писком кардиомонитора. На табличке у изголовья кровати было написано: «Красников Кирилл Андреевич, 24 года».

Парень лежал без изменений.

Бледный, худой, но дыхание было ровным, а показатели на мониторе — стабильными. Я активировал некро-зрение. Потоки Живы в его теле текли ровно, без завихрений и блоков.

Не сильно, но достаточно для поддержания жизни. Терапевтическая гипотермия, которую назначил Сомов, сделала своё дело — отёк мозга спал.

Ещё два-три дня, и он должен прийти в себя сам. В другой ситуации можно было бы ускорить процесс, влив в него немного Живы, чтобы «подтолкнуть» сознание.

Но что меня действительно удивляло — это полное, абсолютное отсутствие посетителей. Парень явно был не из бедных.

Чистая, ухоженная кожа, дорогие часы, которые ему сняли при поступлении и сдали на хранение… Я их заметил, когда реанимировал его.

Но за два дня, что он лежал в коме, к нему не пришёл ни один человек. Ни родители, ни друзья, ни девушка. Никто.

Странно. Обычно в таких случаях родные с ног сбиваются, обзванивают все больницы, поднимают на уши полицию. Хотя… мы — частная, элитная клиника. Возможно, они просто не додумались искать его здесь? Или он приезжий, и его родные в другом городе?

В любом случае это нужно было исправить. И не только из соображений гуманизма. Благодарность шокированных и счастливых родственников тоже отлично конвертируется в Живу.

После стабилизации Сосуда снова надо будет его наполнять.

Я вышел из палаты Красникова и направился к сестринскому посту.

Там, как дракон, охраняющий свою пещеру с сокровищами в виде журналов учёта и графиков дежурств, восседала Глафира Петровна. Она с такой яростью что-то строчила в журнале, что казалось, её перьевая ручка сейчас проткнёт бумагу и стол насквозь.

Периодически она с силой хлопала ладонью по столу, заставляя подпрыгивать стакан с карандашами.

— Безобразие! — бормотала она себе под нос, но так, чтобы все в радиусе десяти метров её слышали. — Молодёжь совсем распустилась! Опоздания, халатность, драки в ординаторских! Куда только Сомов смотрит⁈

— Глафира Петровна, — обратился я, подходя к стойке. — Мне нужны личные вещи пациента Красникова из восьмой палаты. Те, что сдали на хранение.

Она подняла на меня возмущённый, почти оскорблённый взгляд.

— С какой это стати? Вы кто такой, чтобы требовать? Личные вещи пациентов выдаются только ближайшим родственникам по паспорту или по личному письменному распоряжению Петра Александровича! Вы правил не знаете, молодой человек⁈

— Мне нужно найти его родных, — спокойно пояснил я. — В его телефоне наверняка есть их контакты.

— Не положено! — отрезала она. — Мы уже сообщили о неопознанном пациенте в полицию, как того требует протокол. Они занимаются поиском. Это их работа, а не ваша. А теперь идите к заведующему за разрешением, если вам так не терпится.

Эх и старая карга. Ничего, я тебя скоро научу вежливому общению.

— Глафира Петровна, — я наклонился к ней, и мой голос стал тихим и вкрадчивым. — Пациент лежит в коме уже второй день. Один. Без единого посетителя. Его родные, возможно, сходят с ума от неизвестности, не зная, жив он или мёртв. А вы из-за дурацкой бумажки, из-за своей принципиальности отказываете им в шансе его найти. Вам самой-то не стыдно?

— Правила есть правила! — она демонстративно вернулась к своему журналу, давая понять, что разговор окончен. — А сочувствие в нашей работе — непозволительная роскошь.

Ладно. Не хочешь по-хорошему — будет по-моему.

— Нюхль, — мысленно приказал я. — Дружище, у меня для тебя новое, очень деликатное задание. Сейф с личными вещами. Телефон пациента Красникова. Притащить. И желательно без свидетелей, чтобы нашу принципиальную медсестру потом не обвинили в халатности.

Костяная ящерица, дремавшая невидимой тенью у меня на плече, оживилась.

Я почувствовал, как он спрыгнул на пол и тут же растворился в тенях под стойкой. Он обожал такие задания.

— Подумайте над моими словами, Глафира Петровна, — бросил я ей громко, чтобы она слышала. — Иногда человечность бывает важнее правил.

Забавно… Некромант говорит о человечности. Докатился. Она лишь презрительно фыркнула, не поднимая головы.

Я шёл к автомату в конце коридора, чтобы залить в себя чашку крепкого, горького чая.

И, конечно же, он был там. Михаил Волконский.

Стоял, лениво прислонившись к стене, с видом человека, который просто вышел подышать больничным воздухом. Как же неубедительно. Даже слепой первокурсник заметил бы, что он караулил именно меня.

— Привет еще раз, бастард, — процедил он, когда я подошёл к автомату. — Слышал, ты теперь у нас спаситель графов?

— Волконский, — я кивнул, нажимая кнопку «чёрный чай без сахара». — Всё ещё зализываешь раны после утреннего позора?

Его лицо моментально покраснело.

— Что это было с графом Ливенталем⁈ Ты специально подставил меня на глазах у всех!

Я спокойно забрал свой дымящийся пластиковый стаканчик.

— Специально? Михаил, для этого мне нужно было бы знать, что ты подойдёшь к графу и начнёшь нести полную чушь про стенокардию. Я, к сожалению, не ясновидящий. Я просто констатировал очевидные факты. И оказалось, что бастард из морга знает медицину лучше, чем выпускник академии. Придётся тебе с этим свыкнуться.

— Ты!..

— Что — я? — я сделал глоток. — Поставил правильный диагноз? Спас жизнь твоему же потенциальному пациенту? Виноват, каюсь, исправлюсь. В следующий раз я обязательно промолчу и позволю тебе спокойно убить какого-нибудь очередного аристократа. Обещаю.

— Это так не останется, Пирогов! Ты меня оскорбил!

— Я это слышу уже третий раз за этот месяц. Можно уже начать пропускать мимо ушей, как белый шум. У тебя есть что-то новое в репертуаре, или мы снова будем слушать эту старую, заезженную песню?

— Ты назвал меня пустозвоном⁈ — он отлепился от стены, его кулаки сжались. — Это оскорбление чести! Я требую сатисфакции! Я вызываю тебя на дуэль!

Я чуть не поперхнулся чаем от смеха.

— Какая дуэль? Окстись, Волконский. Мы в двадцать первом веке, а не в девятнадцатом. К тому же я с пятидесяти метров мухе в глаз попадаю. Это будет не дуэль, а публичная казнь. Успокойся, выпей травяного чаю, тебе полезно для нервов.