Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий - Страница 19

— Может, договоримся? Я отказную напишу, — уточнил на всякий случай, понимая, что любые уговоры бесполезны.

— Не положено, — нахмурился суровый лекарь.

— Да как вам не стыдно, товарищ! — на защиту доктора вышла тяжелая артиллерия в образе медсестры.

«Уверенный пятый, — машинально отметил я, переводя взгляд с врача на его помощницу. — Интересно, они спят? Или девочка по традиции безнадёжно влюблена в своего патрона, а он не замечает. Хотя какая она девочка, скорее девушка второй молодости. Или девушек, как и осетрины, второй свежести не бывает?»

Я качнул головой, пытаясь вытрясти из мыслей безумный мусор и пошлость, и тут же перед глазами все поплыло.

— А вы говорите — выписать, — удовлетворенным тоном заметил доктор. — Мариночка, сделайте пациенту укольчик успокоительный, пускай поспит до утра, — объявил свое решение эскулап. — И всех посторонних вон из палаты.

— Так мы жеж родня, — нерешительно выступил вперед Митрич.

— Всех вон, — повторил врач, развернулся и покинул палату, полностью игнорируя нашу боевую компанию.

— Доктор тут строгий, за курево гоняет, — протянул чей-то голос с тоской.

Я осторожно повернул голову, обнаружил соседа по палате.

— Вася, — флегматично представился больной.

— Егор, — машинально ответил я и потрогал собственную голову. Судя по всему, на мне точно такая же чалма из бинтов, что и на соседе.

— Угу… я тоже с сотрясением… лежи и не дергайся… не выпустят даже на выходные… Мариночка укольчики легко делает, а вот завтра Нинка придет, у той рука тяжелая… — пациент тяжело вздохнул, указал подбородком куда-то за мою кровать и поинтересовался. — Твои?

Я осторожно повернул голову в другую сторону и обнаружил Митрича со Степаном Григорьевичем, которые отчего-то мялись в паре шагов от кровати.

— Угу, мои, — проворчал я, припоминая вечернюю эпопею.

«Черт! Я же Оксане обещал забрать Лизу в пять часов!» — вспыхнуло в сознании.

— Твою ж… — выругался себе под нос.

— Ляксандрыч, ты чего? А? — тут же подскочил Митрич, и зашептал громко. — Ты уж прости, нехорошо вышло-то… но мы жеж невиноватые… кто жеж знал, что там камень, а? Ну вот ей-богу, — дядь Вася вместо креста вскинул руку в пионерском салюте, отчего я едва не расхохотался. Но смеяться нельзя, иначе перед глазами снова полетят вертолеты, а к горлу подкатит тошнота.

— Все в порядке, Василий Дмитриевич.

— Посторонние, а вас я попрошу покинуть палату, — сурово отчеканила Мариночка, возвращаясь к нам с уколом в руках.

'И на чем только пуговица держится, — отметил я, глядя, как вольнолюбивая пышная грудь пытается покинуть тесный отворот белого медицинского халатика.

— Так мы это… Мариночка… мы жеж родственники… я вот батя ейный, а это… дед по мамкиной линии, — представил завхоза дядь Вася. — Мы пять минуточек а? Сестричка, миленькая, ну войди в положение! Чуть сынка родного не загубили, дурни старые, — Беспалов добавил в голос слезу. — Меня жеж Маня… жена моя родная, со свету сживет, када узнает. А мне жеж домой ехать, отчет перед ней держать…

— Нечего было пить! — отрезала медсестра, двигаясь ледоколом к моей кровати.

Две маленькие утлые лодочки — Митрич и Степан Григорьевич — расступись в разные стороны, но к двери не отошли.

«Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, наш Митрич еще повоюет…» — всплыла в голове известная песня. Я с интересом наблюдал на развитие событий.

— Приемные часы с пяти до шести, — повторила медсестра, останавливаясь возле меня. — Больной, повернитесь на живот, приспустите штаны, — велели мне.

Я замешкался: снимать штаны перед медсестрой еще куда ни шло, но вот перед соседями, тем более перед завхозом, такое себе удовольствие.

— Ну, чего стесняешься? Отец тебя и без штанов видал, — нетерпеливо подбодрила Мариночка, сверкнув глазами.

— Да, Лякс… э-э-э… Егорушка, штанцы-то снимай, Медсестричка укольчик сделает и все… так чего Мане… мамке-то передать? А? Сестричка? — запричитал Митрич, делая жалостливое лицо.

— Неделя, не меньше, — с удовольствием повторила слова доктора грозная Мариночка.

— Неделя… — закручинился дядь Вася. — Ишь ты… слыхал, Егорка, неделя…

— А пораньше никак, Мариночка? — улыбнулся я, добавив в голос все доброту и нежность, на которую в настоящий момент оказался способен.

— Как доктор решит, так и будет, — отчеканила медсестра. — Ну, снимай штаны, у меня еще дел немеряно, думаешь, ты один тут такой? — недовольно фыркнула Марина. — Посторонние, покидаем палату. Немедленно!

— Пять минуточек, Мариночка, — снова залебезил Митрич, зачем-то дергая завхоза за рукав.

Я чуть повернул голову и заметил, что лицо Степан Григорьевича наливается нездоровой краснотой. Похоже, товарищ Борода не вполне согласен с больничными условиями и приказами. А может ему Мариночкин голос не понравился, вот Беспалов и пытается удержать товарища в рамках вежливости. Немного зная завхоза, тот за словом в карман не полезет, и вполне способен навести полный караул в отдельно взятой больнице и конкретном отделении. Оно нам надо? Оно лично мне точно не надо. Еще не хватало разборок с милицией, с этих стариков-разбойников станется довести до вызова дежурного наряда.

— Так… батя и… дед Степан… ступайте-ка вы домой. Маме поклон низкий передайте, все со мной в порядке, скоро выпишут. Да… папа… чуть не запамятовал… там ко мне гости припожаловали из Москвы, так вы уж проследите, чтобы их в новом доме обустроили. Все честь по чести, а в старый дом чтоб ни ногой. Хотя с ее-то растяжением сомневаюсь, что Лиза туда попрется, но все-таки.

— Будет сделано, Егорушка, не переживай, — тут же подскочил ко мне Митрич, покосился на медсестру, которая начала терять терпение, и торопливо зашептал. — Больничный тебе оформят, не переживай, Ляксандрыч. Ильича я предупрежу. За лампу не беспокойся, мы с Григоричем завтра вечерком и займемся. Все будет путем. Мане-то, Мане чего сказать? А?

— Правду, дядь… э-э-э… батя, маме скажите правду. Пал на боевом посту, спасая из погибельной ловушки двух великовозрастных недорослей, — со всей серьезностью объявил я.

Митрич даже на долю секунды поверил в мои слова, закивал, пытаясь запомнить, потом сообразил, захлопал глазами, покрутил головой, пряча улыбку, покосился на Мариночку, которая уже сжала губы в тонкую гневную ниточку, и отскочил назад.

— Ну что, Григорич…. Дед Степан, пойдем, пожалуй, — солидным баском заявил Митрич. — Сынок-то мой и твой внучек в довольствие, под хорошим присмотром. Вы уж приглядите за ним, товарищ Мариночка, а? А мы уж в долгу не останемся, — дядь Вася широко улыбнулся и зачем-то шагнул к медсестре, широко раскинув руки. Обнять, что ли хотел?

Мариночка изумленно выгнула бровь, но с места не двинулась. Дядь Вася тут же смутился, спрятал руки за спину, шаркнул ногой и попятился назад. В это момент Степан Григорьевич, внезапно сообразив, что товарищ творит чего-то не того, потянул Митрича за стеганку. Дядь Вася дернулся, наступил Бороде на ногу. Завхоз смачно выругался, смутился, шагнул назад, и два деда-хулигана дружно рухнули на соседнюю койку.

Я мысленно застонал, костеря обоих на чем свет стоит, покосился на Мариночку. Медсестричка покраснела от гнева, да так сильно, что аппетитные полукружия, бурно вздымающиеся над отворотами медицинского халатика, тоже порозовели.

— Вон из палаты! — рявкнула медсестра и для убедительности ткнула пальцем, указывая мужичкам правильное направление.

— Меня будить? — зарычал кто-то совсем рядом.

Я повернул голову и обнаружил еще одного соседа. Все время, что мы общались, мужик, больше похожий на гору, сладко спал. Мои старички-разбойнички оступились и дружно свалились аккурат на пациента. Дядя проснулся злой, как медведь зимой, приподнялся на локтях, обвел мутным взглядом палату, видимо разыскивая виновников пробуждения. Взгляд бугая наткнулся на Мариночку, гора-человек вдруг улыбнулся, причмокнул губами, повернулся на другой бок и затих.

Минуту в палате стояла напряженная тишина.