Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 15

В «Сельпо» крабов с экспортной надписью «Chatka» оказалось только десять банок. С середины семидесятых крабы из обычных городских магазинов исчезли, переместившись в «валютные» магазинах, где продавались за «чеки». «Чековую книжку» Внешторгбанка мне выдали в центральном отделении Приморской краевой конторы Госбанка СССР, что располагалась на улице Ленинской.

Я там подписал кучу разных документов, в том числе о переводе всех своих валютных средств на счета Внешторгбанка. Э-э-э… Всех, заработанных мной от продажи картин и книжки-манги. Всех тех, что остались после совершённых мной покупок. Валюты, осталось, честно говоря, немного. Всего чуть больше миллиона йен. Это после уплаты подоходного налога, который, как мне сказали, нужно было уплатить в декабре этого года. Что я и сделал в том же Госбанке.

Эти «всего» после пересчёта по действующему курсу рубля к йене, преобразовались в четыре тысячи рублей. Это за вычетом тридцати пяти процентов. Папа был в курсе количества рублей на моём счёте, которые можно было преобразовать в чеки «Внешпосылторга», а маме я сказал, что там всего «две тысячи». Так папа посоветовал, сказав, что «У женщин на счёт денег крыша слабая. Может просто сойти с ума». «Предок» отца поддержал.

Пять тысяч рублей я уже зарабатывал на переводах фильмов, и мама с теми деньгами управлялась грамотно и рачительно. А отцу было всё равно, сколько у меня на счёте денег. Правда, он сразу прикинул, какую помощь мы можем оказать его родне. И я был совсем не против. Нельзя жировать в отрыве от коллектива. Как, например, делала это тётка Галина, готовя поджарку для супа на сливочном масле и рассказывая об этом моей матери.

Сейчас мы стали жить «чуть-чуть» лучше и теперь уже отец, удерживал маму от ненужных разговоров о неожиданно свалившемся на нас «богачестве».

Сегодня приехал старший сын тётки Марии — Дмитрий, или как мы его звали — Митя. Они с отцом сегодня занимались планированием расширения тёткиного хозяйства, куда должно было войти: починка сараев и коровника, строительство тёплой «летней» кухни, а фактически — ещё одного дома. Хоть тётка жила теперь одна,но её многочисленные дети регулярно приезжали на «огород», который занимал очень приличную площадь. И размещать их становилось всё сложнее и сложнее. Говорили и о бурении скважины.

Крабовые консервы я купил в другом магазине, но и там их оказалось немного. Мне продали только ящик, в котором помещалось сорок восемь банок. Видимо, селяне тоже распробовали деликатес и к новому году позволили себя затовариться дорогими консервами. Банка стоила четыре семьдесят. Для деревенского жителя цена неподъёмная, однако…

Выйдя из магазина с ящиком, на котором была наклеена крабовая этикетка, я увидел у машины, стоявшей вдоль дороги, группу молодых «колхозников» и стоящий рядом трактор «Беларусь» с прицепом в виде четырёхколесной грузовой телеги. Ребята были мне не знакомы и агрессивно настроены по отношению к моей машине. У двух дебилов в руках имелись черенки от лопат, которыми они зловеще размахивали, намерено промахиваясь мимо задних фонарей.

— Вот, то, о чём я тебе говорил, — хмыкнул «предок».

Я молча, и не обращая внимания на толпу, подошёл к машине и, открыв пультом заднюю дверь, поставил ящик с крабами на сиденье. Прикрыв дверь, я шагнул к одному из ребят, вроде, как попадая прямо под удар палки. Кто-то из «сторонних наблюдателей» шоу с палками охнул. Однако я скользнул ближе к парню, наносящему удар, и толкнул его обеими руками в грудь, сбивая ему дыхание и сердечный ритм. Его палка вместе с рукой обвила моё тело и оказалась у меня в правой руке, а парень улетел в толпу. Следующим ударом, но уже «своей» палкой, я выбил палку у второго «мечника» и теперь уже она улетела через дорогу, вращаясь, как городошная бита.

Палка крутнулась в моих руках, как лопасть вертолёта и с таким же жутковатым гулом, от которого всегда хочется пригнуть голову или присесть, хотя пропеллер вращается гораздо выше.

Ближайшие «колхозники» шарахнулись от палки назад.

— Ты чо оборзел⁈ — выдохнул, наконец-то, первый мной ударенный.

— Что за кипежь возле моей тачки? — спросил я и осмотрел её. — Если найду хоть царапину, тут же положу всех.

Я обошёл вокруг машины и не нашёл никаких изъянов.

— Что надо, убогие? — спросил я.

— Ты Наташку обидел, — в очередной раз выдохнул «раненый».

— Какую Наташку?

— А у тебя их много в нашей деревне? — спросили из-за спины первого.

— У меня в вашей деревне нет ни Наташек, ни Валек, ни Светок.

— А Зубарь?

— Дурак, что ли? — «удивился» я. — Она же соседка! Так это она, что-ли вас взбаламутила? Вот дура! Не понравилось ей, что я её конопушки нарисовал.

— Где нарисовал? — удивился первый.

Он уже явно отошёл от удара и задышал ровно.

— Я художник. Рисую для выставки картины сельского быта. Приехали с отцом к бабушке, чтобы тут спокойно поработать. Наташке сегодня не понравился её портрет, она обозвала меня дураком и убежала. Вот и всё.

— Портрет? Наташкин? — спросил первый «колхозник».

— Ну…

— Покажешь?

— Приходи в лечебницу.

— В какую?

— Вот ты тупой, — хотел сказать я, но сдержался.

— В ветеринарную. Там наш дом.

— Э-э-э… Так ты, точно, сосед Наташкин?

— Бабушка моя — соседка. Я городской. Внук её.

— Э-э-э… Так ты Мишка-самбист, что-ли? — спросил кто-то из толпы.

— Ну…

— Пи*дец робя, мы чуть было не попали, — сказал один из соратников первого. — Это же тот пацан, что Лазоренкам Юрки и Кольки братом доводится. И Каминским тоже…

— Е*ать-копать! — выдохнул кто-то. — Вот мы попали бы, Васёк, из-за твоей Наташки дуры.

— Но-но! — озверился на товарища «Васёк». — Схлопочишь щас у меня.

— Да пошёл ты! — огрызнулся говоривший. — Из-за неё уже вся деревня передралась. Было бы из-за кого.

— Тебя отшили, вот ты и крысишься на неё! — буркнул первый.

— Вы ещё подеритесь, — сказал кто-то ещё из толпы. — С этим Буратиной, что делать будем? Он ведь первым тебя, Васёк, ударил.

— Я за батину машину не ударить, я убить могу. Кто там такой смелый? Хочешь тоже получить?

Из-за спин, раздвинув передних, вышел «колхозный бугаёк». Не «бугай», а именно «бугаёк». Бычок двухлетка.

— Видите, какой он борзый. Его проучить так и так надо. А с Лазоренками я договорюсь по понятиям.

— Понятливый, что ли? — усмехнулся я, мельком отметив пару синих перстеньков на его пальцах и крутнув перед его носом палку.

— За базаром следи, Буратино, а то, как бы этот черенок в твоём заду не оказался.

— Этот черенок ещё отобрать у меня надо, а это не очень просто. Но твои слова про мой зад мне не понравились и за них ты будешь наказан.

«Синепёрый» осклабился и шагнув к трактору, взял с переднего колеса цепь и, чуть отойдя от техники, крутнул её над головой. Палка против цепи проигрывала, если ею не уметь хорошо пользоваться. Но пользоваться хорошо я не мог. Да и где бы мне научиться хорошо работать палкой против цепи?

— Ты хорошо подумал? — спросил я его. — Жалеть потом не будешь? Претензий ко мне? В милицию не побежишь жаловаться?

— Ты за кого меня держишь, щегол? — успел сказать он и получил брошенной мной палкой в зубы.

— Ах, — вскрикнул он и выронил цепь, которая змеёй обвилась вокруг его ног.

Подпрыгнув с места я, разворачивая корпус, выбросил правую ногу в «тоби ёко гери» и попал ему прямо в грудь. Туда, куда и целился. Не в голову же бить несчастного… Ему, похоже ещё на тракторе работать сегодня. На обед, наверное, приехал и подвёз ребят на своей телеге.

— Е*ать-копать! — выдохнул тот же голос, что вспомнил моё местное «погоняло».

— Это чо было⁈ — вопросил другой.

— Как конь копытом…

— Ну его на хер, ребя.

Тракторист охнул и, обмякнув, осел на землю. Глаза его закатились и погасли. Я подошёл, присел и на запястье пощупал пульс.

— Живой? — спросил Васёк.

— Пульс есть. Я не сильно его.

— Ху* себе не сильно, — сказал кто-то.