Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 14

Моё «юношеское» водительское удостоверение не давало мне право управлять автомашиной без инструктора, имеющего стаж вождения не менее трёх лет, пока мне не исполнится восемнадцать, но в деревне за всю свою жизнь я ни разу не видел милиционера, хотя гонял на чужих мотоциклах и «мотовеликах» лет с десяти. Вот я и рискнул. Отец давал мне «порулить» и на трассе, и в городе, поэтому машину я чувствовал неплохо. Сказывались и умения «предка».

Привязав телегу к фаркопу[2] и загрузив в неё бидоны, съездил к водяной колонке и набрал воды. Пока набирал, сбежались пацаны, жившие рядом: Серобабы, Фидирки, Пинчуки, Вокуни. В каждом дворе их было человека по три-четыре. Все знали меня и кроме удивления, что я приехал за рулём сам, да ещё на каком-то непонятном автомобиле за водой, проявляли искренние чувства радости.

Я был знаменит в деревне. Я был единственным «самбистом». Это им стало известно когда меня пытались побить лет эдак в тринадцать. Когда я пришёл в первый раз на футбольное поле, что возле станции. Ну, как поле? Скорее — кочковатая поляна с воротами. Да и не бить меня пытались, а предложили побороться. Вернее, сначала побороться, а потом побить. Ха-ха… Я сказал, что я самбист и бороться не буду. Пацаны, не поверив, посмеялись. Но побороть меня не получилось ни у кого из присутствующих, даже у старших, а потому, драться со мной не стали, а просто включили в свой круг. А кличка «Мишка-самбист» так и присохла ко мне, потому что я был в деревне единственным самбистом. В том году летом, я привозил в деревню магнитофон, и послушать его приходили многие пацаны, шедшие мимо дома на речку или с речки. А теперь я приехал на японской как оказалось автомашине. Японских автомашин в деревне не видел никто и возле бабушкного дома до конца этого дня побывало точно половина деревни взрослых и детей. А вторая половина деревни, хе-хе, пришла посмотреть на машину назавтра.

Отец ночевал у тётки Марии, я у бабушки. На утро я перебрался в лечебницу, которая зимой, чаще всего, пустовала, и расположился на том древнем зелёном кожаном твёрдом диване, о котором упоминал ранее. Он был ровный как стол и на нём можно было разложить карандаши, а перед ним поставить пюпитр, и рисовать, рисовать, рисовать.

Отец тоже времени даром не терял. Он, кроме того, что помогал сестре по хозяйству, тоже делал наброски. Ему захотелось написать то, что он когда-то уже писал. Домик, сад, огород, двор с собакой, коровник. Тётку Марию… Старый её портрет, потемневший словно икона, висел на белёной стене в утлой горнице. Маленький у тётки Марии был домик. И как они в нём, в двух комнатках, жили вшестером: Митя, Надя, Коля, Вера и тётка Мария с дядей Колей? Который сейчас уже год лежал парализованный после инсульта. Да-а-а… Тётка и сама была словно сошедшей с иконы мученицей, но силы духа не теряла. Удивительной воли была моя тётка Мария!

Я строчил картинки словно из пулемёта. Пока не пришла Наташка Зубарь, соседка из дома напротив, мне удалось нарисовать двадцать картинок. Из нужных мне двухсот. Хе-хе…

— Ты что тут делаешь? — спросила она. — Рисуешь? Баб Таня сказала, что ты здесь. О! Хоть печь натопил, а от бетонного пола всё равно холод.

— Надо картинки для книжки нарисовать. Двести штук. Специально из города уехал, чтобы не отвлекали.

— Что за картинки? Что за книжка? Детская?

Наташка была моей ровесницей, и была рыжей, словно лисица. Обилие конопушек делало и её лицо рыжим, и она этого сильно смущалась. А я, видя её с детства, привык и мне даже нравилась её «рыжина». Да и сама Наташка мне тоже нравилась. С детства. Нас даже дразнили женихом и невестой, а мальчишки тем летом меня уже хотели поколотить по-настоящему. Те, которые меня плохо знали. И они приходили, вызывали меня на драку. И я выходил. Но побить меня им не удалось. А потом им мои друзья разъяснили, что я на Наташкину любовь не претендую. Просто живём рядом, да… И дружим с детства. Какая может быть любовь, если уезжаешь на девять месяцев?

— Детская, но японская, — улыбнулся я, вставая и потягиваясь, разминая потягушками спину и плечи.

— Японская? Покажи?

Она взяла несколько картинок.

— Ух ты! Как на жевательной резинке, что ты подарил. Мальчишка на тебя похож. Только кукольный какой-то. И девочка красивая. Кто такая?

— Одна из героинь. С тебя рисовал, кстати. Не замечаешь сходства?

— Как это, с меня⁈ Это я⁈

— Ну… Не совсем, чтобы — ты. Но разве не видишь сходства? Посмотрись в зеркало.

Наташка подошла к большому прямому зеркалу в старой деревянной раме, висевшему на стене и сравнила изображения. Сравнила и заалела так, что могла и воспламениться, если была бы спичкой.

— Зачем ты? Зачем ты меня нарисовал?

— Ну… Это не совсем ты. Просто похожая на тебя героиня. Ты очень красивая, а мне нужно было нарисовать такую-же рыжеволосую девочку.

— Ты… Ты… Ты — дурак! — выкрикнула Наташка и бросив картинку выбежала из ветеринарной лечебницы. И только сейчас я почувствовал, что сквозь запахи карболки и других медицинских препаратов, еле-еле пробивается запах подаренных мной вчера Наташке духов «Кензо».

[1] https://auto.ru/catalog/cars/mazda/proceed/21101586/21106216/specifications/

[2] Тягово-сцепное устройство (фаркоп) — устройство, предназначенное для буксировки грузовых и легковых прицепов транспортным средством (тягачом).

Глава 9

— Я тебя предупреждал, — сказал «мой внутренний голос». — Женщины, что кошки… Дал сметаны — ластится, не дал сметаны — царапается. Но не знаешь, что лучше. От любви до ненависти один шаг. Это про них.

— Какая любовь? — удивился я. — Новогодний подарок.

— Ты в том году ей дарил «Кензо»?

— Смеёшься?

— Нисколько. Это ты не понимаешь, что женщины внимание к ним, заботу и подарки воспринимают, как подношение и демонстрацию к ним любви. Они все считают себя богинями, достойными жертвоприношений.

— Так я же нарисовал её в книжке. Что не так-то?

— Никакой девушке не нравятся её конопушки. А ты ещё и преувеличил их количество.

— Но это же красиво! Японцам должно понравиться!

— Японцам — да, но она не японка. И вообще, не пойму, почему тебе не взять образ Светланы? По-моему, ты этим образом перепрыгиваешь через две ступеньки.

— В смысле?

— А в прямом! Рыжая — это всегда хитрая. Да ты же видел глаза Натальи. Лисица и есть. Они, видимо, с детства, настроены на подлянки и сами готовы их учинять.

— Не помню, чтобы Наташка была такой.

— Да потому, что ты с ними всегда был ласков, с девчонками. И один был среди них пацаном-заводилой. Оно же за тобой табором ходили. Куда ты, туда и они.

— Это за Иркой они таскались.

— А Ирка за тобой.

— И что сейчас делать? Это же сколько перерисовывать?

— Зато, какой будет треугольник? Светлана — как альтернатива Тиэко, а Наталья, как альтернатива им обеим.

— Тогда для Натальи свою сюжетную линию надо придумывать.

— А что её придумывать? Она сейчас пожалуется своим великовозрастным ухажёрам, и они придут тебя наказывать.

— То есть, наказывать? Бить, что ли?

— Ну… Типа того. А сюжет… Жизнь сама пишет сюжеты. Нарисуешь так как было, это и будет новая сюжетная линия: «Художник, рисующий мангу, приехал в деревню к бабушке».

— Думаешь, это будет кому-нибудь интересно?

— Уверен, что будет. Только нарисуй деревню, как есть. С кизяками на заснеженной дороге, санями, запряжёнными лошадьми, магазином, где селяне закупают хлеб для корма скотины, полупустые магазинные полки, заваленные крабовыми консервами. Кстати, не хочешь закупить побольше? Тётка Галина ящик прикупила.

— О! Кстати! Прекрасная мысль! Надо прокатиться в магазин.

Я, решив сделать перерыв, взял ключи от машины и поехал в «Сельпо». Стояла середина дня, и от магазина, куда только что завезли хлеб, действительно одна за другой отчаливали тётки с холщёвыми матрасовками или простыми дерюжными мешками на спинах с характерно выпирающим «кирпичным» рельефом.