Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 44

Кокорев резко остановился и изумленно посмотрел на меня. Вопрос застал его врасплох. Он снова сел за стол, немного остыв, и дернул за шнурок звонка.

— Митька! Квасу нам! Моего фирменного! — крикнул он в сторону двери и, повернувшись ко мне, уже более спокойным тоном признался: — Угадал ты, Владислав Антонович. Угадал. Откупную систему-то, слышь, скоро отменят. Сведения у меня верные. Вот и ищу, куда капиталы приложить. Думал, вложусь в дело верное, государственное, а оно вон как обернулось…

«Так вот в чем корень! — пронеслось у меня в голове. — Он ищет новое поле для своей кипучей энергии и огромных денег. И зол, потому что его обманули и не дали развернуться».

В этот момент седоусый слуга внес на подносе два запотевших хрустальных кубка со странной, пузырящейся жидкостью.

— Угощайся! — добродушно подмигнул мне Кокорев. — Мой рецепт: кислые щи, «Вдова Клико» и хрен. Нектар!

Я попробовал. Напиток был странным, резким, но на удивление бодрящим.

— Так вот, Василий Александрович, — продолжил я, ставя кубок. — Раз уж мы с вами на одной стороне, скажите прямо: кто главный в этом балагане? Кто тот кукловод, который дергает за ниточки, если директора — лишь ширма?

Кокорев горько усмехнулся.

— Эх, сударь! В том-то и беда, что в этом французском вертепе крайнего не найти! Но я тебе так скажу: решения сейчас принимают не инженеры, а те, у кого деньги. Общество по уши в долгах, на грани банкротства. И главную скрипку играют банкиры, что ссужают им капиталы.

— И кто же эти… музыканты? — надавил я.

Кокорев начал загибать пальцы.

— Ну, главные зачинщики — французы: братья Перейра и барон Рекамье. Потом — англичане, дом Бэрингов. Тоже недовольны. А еще есть наш, питерский. Придворный банкир, богатейший человек в России. Барон Штиглиц.

— И этот барон Штиглиц… — Я подался вперед, чувствуя, что подошел к самому главному. — Он на чьей стороне?

— А он на своей, — усмехнулся Кокорев. — Как и любой настоящий банкир. Но я точно знаю: он в ярости от того, как французы распоряжаются его деньгами. И теперь тоже ищет способ их прижать.

Мысли в моей голове закрутились с бешеной скоростью. Вот он! Ключ к ситуации! Не Кокорев, не граф Неклюдов, а человек, который держит за горло все это «Главное общество». Человек, чьи интересы совпадают с моими.

— Василий Александрович, — сказал я твердо, глядя ему прямо в глаза. — Я должен встретиться с бароном Штиглецем. И вы, смею надеяться, мне в этом поможете!

Глава 21

Кокорев удивленно посмотрел на меня.

— Со Штиглецем? Зачем он вам? Это человек очень осторожный, закрытый. К нему не так-то просто попасть. Денежки-то — оне тишину любят!

— У меня есть к нему предложение, которое, я думаю, его заинтересует, — ответил я. — Предложение, которое поможет и ему вернуть свои деньги, а может быть, и вам — решить наши проблемы. Вот вы сейчас как желаете развязываться с ГОРЖД — выходить из дела или что?

Купец как-то грустно покачал головой.

— Да ты, господин Тарановский, меня насквозь видишь! Да, собираюсь выходить. Я из этого французского балагана убегу, как только представится удобный случай. Жду вот теперь, когда цены на акции немного подрастут после всей этой шумихи, чтобы выйти без убытков. А потом пусть они хоть друг друга перегрызут. Да только цена у акций все ниже и ниже…

— Но ведь вы, вступая в дело, хотели помочь Отечеству. Эти дороги нужны России! — сказал я.

— Нужны, — согласился он. — Но строить их должны русские люди на русские деньги. Я потому и бучу поднял, чтобы разоблачить этих парижских воров. А потом создам свою собственную железнодорожную компанию. На капиталы нашего, московского и провинциального, купечества. Без всяких французов.

Похоже, пришло время выкинуть главный свой козырь.

— А если получится одолеть их? Если, например, не вам выходить из общества, а напротив, выгнать взашей всю эту французскую шваль? Что вы на это скажете, господин миллионщик?

Кокорев несколько секунд изумлено изучал мое лицо, потом громко, но как-то безрадостно рассмеялся.

— Экий ты прыткий! Думаешь, так все просто? У них, у французов, такие связи, такая протекция, что мне и не снились! Да к тому же все у них под рукой: инженерное дело, паровые машины, оборудование — все ведь под ними! Они всем нашим важным персонам в уши дудят, не перешибешь. А у меня, знаешь ли, дудка коротка — не достаю!

— А если их дискредитировать так, что великий князь Константин, не говоря уж о самом государе, про них и слышать не захочет? Что тогда? Что вы на это скажете?

Кокорев пожал широкими покатыми плечами.

— Кто знает… Вернее всего, выгонят этих да найдут сразу других. У нас же, сам знаешь, иностранцам больше веры, чем нашему брату — исконному русаку.

— Но ведь попробовать стоит? — улыбнулся я.

— Попробовать — стоит! — согласился купец. — Митька! — вдруг рявкнул он так зычно, что в конторе зазвенели стекла.

Пожилой слуга тут же появился перед нами.

— Тащи прибор и осьмушку бумаги, письмо делать будем! — распорядился Кокорев, сметая все лишнее со своего стола.

Слуга убежал за письменными принадлежностями, а Кокорев обратился ко мне.

— Что ж, дело твое — попробуй. Банк его находится на Английской набережной. Только учти, Тарановский, барон Штиглиц — это тебе не тарань: это щука, акула, кит! И если он учует кровь — сожрет тебя и не подавится!

— Знаю, — сказал я. — Да я и сам, Василий Александрович, уже давно не карась.

Через несколько минут седовласый «Митька» написал мне короткую рекомендацию от Кокорева к барону, купец ее подписал, и я откланялся.

Выходя из конторы Кокорева, я чувствовал себя гроссмейстером, только что сделавшим блестящий ход, менявший всю диспозицию на доске. Союз с этим купцом открывал передо мной головокружительные перспективы. Мысли роились в голове, одна грандиознее другой. Усталый, но довольный, я вернулся в свою гостиницу на Невском. И уже предвкушал, как расскажу обо всем Изе, как мы вместе будем строить планы нашей будущей империи.

Но едва я вошел в гостиничный холл, пахнущий дымом дорогих сигар и ваксой, как на меня надвинулась высокая плотная фигура Рекунова.

Бывший казачий офицер, глаза и уши Верещагиной, ее верный цепной пес, явно был настроен сегодня от души погавкать.

Причем предметом облаивания он выбрал меня.

— Господин Тарановский! — сухо, без всякого приветствия сказал он. — Я хотел бы с вами поговорить. Немедленно.

Голос его был таким же холодным, как и глаза, а тон не предвещал ничего хорошего.

— Что случилось, Сергей Митрофанович? — спросил я, стараясь сохранять невозмутимость.

— А то и случилось, сударь, что мы находимся в Петербурге уже четвертый день. А вы, насколько мне известно, до сих пор не соизволили выполнить совей главной задачи и цели поездки, не подали в Сибирский комитет заявку на Бодайбинские прииски от имени Аглаи Степановны. Я начинаю подозревать, что интересы моей госпожи могут быть ущемлены. Могу я поинтересоваться, в чем причина такой нерасторопности?

Он смотрел на меня в упор, и в его взгляде читалось не просто недовольство, а откровенное подозрение.

Я мысленно выругался. Рассказывать ему о том, что первую заявку завернули, о моих метаниях по поводу выбора площади участка и необходимости создавать акционерное общество мне совершенно не хотелось. Это значило бы показать свою слабость, первоначальную ошибку, а главное — то, что мне неизвестно точное местонахождение Бодайбинских приисков. А я не привык показывать свои слабые места.

И тут меня вдруг охватил гнев. Я мечусь туда-сюда, решаю сложнейшие вопросы, о масштабе и глубине которых этот тупорылый даже не догадывается, и при этом вынужден выслушивать словесные выволочки от безмозглого охранника. Да пошло оно все!

И я решил нанести ответный удар.

— Нерасторопности, говорите? — Я зло усмехнулся. — А вы, Сергей Митрофанович, не находите, что сами проявляете некоторую нерасторопность в исполнении своих прямых обязанностей?