Магнат Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 45

— И какую же вы рыбу собираетесь в Чёрном море промышлять? — усмехнулся Император. — Хамсу?

— Не только, — помотал я головой. — Англичане с французами за тысячи верст за скумбрией и сельдью плавают, а у нас она практически у берега обитает. Да и крупной белуги полно рядом с тем местом, где наши дачи.

— Я ещё понимаю, что белуга в Азовском море ловится, но откуда она у берегов Крыма? — не поверил мне царь.

— Я с парочкой местных греков успел пообщаться, — на ходу придумал я более-менее правдоподобную версию объяснению своего послезнания. — Рядом с южным берегом Крыма проходит течение от Керчи до Севастополя. Зимой на глубине в сотню сажень в районе течения обитает султанка, служащая белуге зимним кормом наряду с хамсой, мерлангом и креветкой. Обычно ловятся рыбины весом от семи до тринадцати пудов, но иногда попадаются экземпляры и в тридцать пудов.

— Это же.… Это же… — хватая ртом воздух подскочил с кресла царь и начал шагам отмерять, какого размера, по его мнению, должна быть белуга весом почти в полтонны. — Князь, я должен увидеть это чудо у себя на даче.

— А представляете, какое вкусное мясо у зимней белуги? — подлил я масла в разгорающийся костёр императорской фантазии. — Каспийский осётр ни в какое сравнение не пойдёт. Да и не мне вам рассказывать, что неспроста с Керчи зимняя рыба в две цены идёт по сравнению с той же Астраханью.

Александр I вернулся в кресло и задумчиво уставился на огонь в камине.

Я не собирался гадать о том, какие мысли в голове у Императора, но как по мне, то вечер прошёл вполне удачно, за исключением одного «но». Царь готов купить акции ещё не существующей компании, а значит, дело станет не только моим. Оно переходит в разряд государственного интереса. Хорошо это или плохо — покажет время. Пока я знаю только одно: если Император решил играть в долгую, значит и я должен думать не меньше, чем на два шага вперёд.

Утро следующего дня началось для меня рано. Оно и не удивительно, когда у тебя в доме ночует Император, которому ты обещал сегодня показать испытание торпеды.

Уже рассвело, когда я отправился на озеро, где вовсю кипела работа: команда, руководимая Пущиным проверяла механизмы, а на помосте уже стояла та самая «самодвижущаяся мина» — длинная, обтекаемая, и пока не такая уж большая.

Александр I приехал со мной вместе после чашки утреннего кофе, бодрый, несмотря на ранний час. Его взгляд сразу упал на странный металлический снаряд.

— И это… должно двигаться само? — спросил он скептически.

— Не просто двигаться, Ваше Величество, а поражать вражеские корабли на расстоянии, — ответил я и дал знак инженерам, что можно заряжать торпеду в аппарат, — Пока мы видим лишь небольшую модель, которая сегодня понесёт лишь половинный заряд пороха. Полпуда.Потом торпеда будет увеличена. Пудов этак до четырёх — пяти по заряду, как мне кажется.

На глазах Его Величества торпеду зарядили в аппарат, и я пригласил Императора в укрытие — за стену из брёвен и земли, что была сооружена шагах в тридцати от помоста.

— Целью будет вот тот частокол из морёной лиственницы, — указал я, пока мы шли на безопасное место.

Зашли. Пущин махнул платком. И когда торпеда пошла, он вслух начал отсчёт секунд, глядя на свой Брегет.

Вскоре раздался оглушительный взрыв. Столб воды взметнулся вверх, а когда брызги осели, от шести столбов остались лишь щепки, да и ближайшие к пробоине выглядели неважно, с изрядным креном.

— Двадцать восемь секунд. Скорость всё та же — тридцать узлов, — браво доложил Пущин.

Император стоял неподвижно, широко раскрыв глаза.

— Чёрт возьми… — прошептал он, что для него было крайне несвойственно.

Человек он воспитанный. Можно сказать — религиозный фанатик, а тут — на тебе… Чертыхается.

— Теперь представьте, Ваше Величество, эскадру англичан, уверенно идущую на рейд Кронштадта… и вдруг их флагман взрывается без единого выстрела с наших батарей. Далеко в море.

Александр медленно повернулся ко мне.

— Вы понимаете, что это меняет всё?

— Далеко не всё, — покачал я головой, — Но это лишь начало. Представьте теперь паровые корабли, железные дороги, заводы… Всё это возможно, если перестать быть просто дешёвым поставщиком пеньки, чугуна, зерна и льна.

Он задумался, глядя на дымящиеся обломки частокола.

— Вы говорите так, будто знаете, как это сделать.

— Знаю. Но для этого вам придётся пойти против многих в своём окружении.

— Вы имеете в виду Аракчеева? — резко спросил он, глядя мне в глаза.

— Не только его. По-своему Алексей Андреевич вовсе не плох и вам верен. Его бы я даже менять не стал. А вот тех, кому выгодно, чтобы Россия оставалась в прошлом…

Александр внезапно улыбнулся.

— Знаете, Пушкин… Вы и впрямь достойный выпускник Лицея, и я начинаю жалеть, что не учредил его раньше. Вы и Пущин сегодня доказали мне пользу подобных учебных заведений. Великолепно, господа лицеисты!

Я рассмеялся.

— Ваше Величество, это только одно из многих изобретений, которые могут изменить будущее России. Если, конечно, вы готовы их поддерживать. Россия богата на таланты.

Он посмотрел на озеро, затем на меня, и в его взгляде появилось что-то новое — решимость.

— Продолжайте. Я слушаю. Вы что-то хотите для себя?

— Вовсе нет. Денег у меня достаточно. К наградам я довольно равнодушен. Карьеру чиновника делать не намерен. Земли… Они не так дороги. Куплю, если нужда появится. Так что, просить для себя лично мне вроде бы и нечего. Хотя… — выдержал я небольшую паузу, а государь глянул на меня с прищуром, — Организуйте Тайную полицию. Буду премного благодарен.

— Вы желаете её возглавить?

— Упаси Бог! Конечно же нет! — истово замотал я головой, — Но представление о её работе и первоначальных задачах могу представить. Пока летите — ознакомитесь от скуки. Не понравится, выкинете эти листы, как юношеский бред.

— Не пойму я вас, Александр Сергеевич, а когда я не понимаю — мне это не нравится. Объясните мне, в чём ваша выгода — заниматься на свои деньги теми же торпедами, и уж тем более просить меня учредить ещё одну надзорную службу.

— Прежде всего, я дворянин, Ваше Величество.

— И что с того?

— Вот видите, — огорчённо махнул я рукой, — Даже вы перестали воспринимать дворян, как точку опоры для государства. И я вас понимаю. В моей семье предпочитают говорить на французском, а мой отец даже стихи сочиняет исключительно на этом языке. Зато спроси его, почём нынче рожь в его имении и какие запасы у его крепостных на зиму заготовлены — никогда не скажет. Ибо не знает. Самое смешное — он не виноват! Его так научили. Стихи, философия, богословие и французский язык — всё это здорово, но дворяне перестали служить России! Отчего я ничего не собираюсь просить за изобретение торпед — так я дворянин в исконном значении этого слова. У меня есть земли в Крыму, и я заинтересован в их защите. Я уже передал адмиралу Грейгу своё изобретения по средствам связи и делаю для него самолёты. Это мой вклад в оборону Отечества, как дворянина. Зачем мне ещё что-то просить от вас?

— Допустим. А зачем вам ещё один надзорный орган?

— Я изобретатель. И меня уже посещали иностранные шпионы, желающие выведать тайны изобретений для нужд своих стран. Это, во-первых. Во-вторых, я помещик. И мне не понравится, если некоторые вольнодумцы начнут подговаривать народ к бунтам. Хоть я за своих крестьян и спокоен — они у меня сыты, хорошо зарабатывают, дров у них в достатке и крыша не течёт. Даже если вся губерния взбунтуется, мои люди такое вряд ли подхватят. Сытый и довольный народ бунтовать не станет.

— Вы забываете про Веру в Господа, — сыграл государь желваками.

— Я — нет. А вот крестьянин и его жена могут позабыть, если у них по зиме от голода дети начнут умирать. Один за другим. И нет, я не против Веры. Мы просто говорим про разное. Может, я не самый лучший христианин, но на службы хожу. Жертвую изрядно и звонницу за свой счёт храму воздвиг. На позапрошлой неделе часовенку в Бородино заложили.