Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 20

А раз у взрослых времени по лесу шастать за грибами стало гораздо меньше, то их заменили уже дети: деревенские мальчишки и девчонки в день теперь раз по пять ходили и притаскивали полные корзины грибов. И сами же их и обрабатывали: что можно — сушили, что нужно — солили, что оставалось — готовили взрослым на обед и ужин. Но кое-что оставалось неизменным: за белым грибом Алексей все равно ходил каждое воскресенье один. Только вот чтобы меньше времени на такие походы тратить, он теперь в лес дальний на велосипеде ездил, причем с Валькой — но дочь оставлял на опушке велик караулить. А еще теперь он не один гриб приносил, много маленьких (то есть все равно больших, но не гигантских) тоже из лесу домой захватывал.

А когда в деревне все поголовно трудятся в режиме бешеных пчелок, то как-то неудобно «от коллектива отрываться», потому я тоже трудился как мог. Мог я, конечно, пока еще довольно скромно, но все же кое-что я был сделать способен! Ну и делал, открыв для себя — еще в июле — очень интересный источник для заготовок. Правда, открытие мне запомнилось надолго, мама умища, вкладываемого мне ремнем через задницу, явно не пожалела — но оно того стоило!

Вообще-то «источник» всем женщинам в деревне был знаком, но он слишком уж далеко от меня находился, аж в Павлово. А летом в Ворсме, в рамках подготовки преобразования поселка в город, вытроили настоящий гастроном, и в нем, как и полагалось для любого советского гастронома, был прилавок, за которым продавались соки в розлив. С большими стеклянными конусами с краником внизу — но, как и в павловском гастрономе, когда сок народ выпивал, там оставались пустые банки, причем трехлитровые. А так как до Ворсмы было-то недалеко…

Так что я. погрузив Марусю в тележку, пошел добывать банки. Банки в соковом отделе тетки-продавщицы продавали людям с удовольствием, ведь тогда им не приходилось заморачиваться с хранением и сдачей тары, а для меня теперь полтора рубля за банку были деньгами в общем-то небольшими. Но кроме денег в деле была ее и «транспортная проблема» — а я, похоже, не рассчитал своих «трехлетних» сил. То есть до Ворсмы-то я Марусю довез, примерно за час — и дорога мне показалась очень длинной. В гастрономе я и сам сока попил, и Марусю напоил, и даже, заплатив еще один полтинник за бутылку, ее соком наполнил «на обратную дорогу». И еще бутылочку уксуса и пакетик перца горошком взял. Вообще-то я хотел купить и пару трехлитровых банок: бабы в деревне говорили, что в магазине их с удовольствием продают чтобы не возиться с отправкой куда-то пустой посуды, но уже поя сестренку соком я сообразил, что такие банки мне просто некуда будет класть: тележка-то Марусей занята! Но мне повезло: когда я сок покупал, продавщица стала открывать новую банку — и открывала она ее очень интересно. Вероятно, у нее кто-то из родни тоже на металлическом заводе работал и сделал ей интересную открывалку: тетка чем-то вроде больших клещей цепляла крышку за боковые ребра и снимала ее с банки целиком!

В общем, почти десяток таких крышек она мне просто так отдала, а я (с Марусей в тележке) зашел в магазин с другой стороны, где располагался «Пункт приема стеклопосуды» и купил пять банок уже литровых. Сложил их в заранее заготовленный мешок, хитро привязанный к спинке тележки, и отправился в обратный путь…

Спустя еще примерно час, когда до Кишкино оставалось еще полдороги, я горько пожалел, что вообще затеял эту авантюру, но нас нагнал какой-то мужик, посмотрел на мою заплаканную физиономию, взял тележку за веревку, а меня на руки — и через пятнадцать минут мы вошли в деревню. Где бегала мать и еще несколько теток в поисках «пропавших детей» — ну а все последующее для меня стало сразу очевидным. И в ожиданиях я не обманулся, а попа у меня не покрылась шрамами скорее всего лишь потому, что Маруся вокруг матери бегала и кричала, что «не надо Вовку пороть, он мне сок купил вкусный!»

Вечером еще с отцом был тяжелый разговор, но он меня пороть уже не стал: решил, что я уже достаточно проникся. А затем мы с ним обсудили «работу с металлом» — и на следующий день он принес мне готовую закаточную машинку. Правда, скепсис у него в глазах не пропал, когда он мне машинку отдавал — но ведь и терка поначалу выглядела фигней какой-то! А еще через день он уже с легким любопытством рассматривал банки с маринованными кабачками. Впрочем, «окончательно поверил в сына» он лишь попробовав продукт где-то через неделю, хотя, подозреваю, все равно поверил не до конца. А в середине августа он принес домой такую же открывалку, как у продавщицы в магазине, два десятка литровых банок, полмешка крышек от них…

Вообще-то лето мне много открытий принесло. Я теперь узнал, как делать печной лак (в четверти кипящего березового дегтя растворить стакан железного купороса — и всё, лак готов), что повторное использование железной крышки вовсе не гарантирует сохранность продукта (к концу августа из заготовленных мною двух дюжин банок в кабачками пять помутнели и из них кабачки пришлось просто выкинуть), а еще то, что в Нижнем на стеклозаводе делают уже крышки стеклянные, и продают их вместе с резиновыми колечками всего за рубль. Мне их тетя Маша привезла, когда в город ездила валенки продавать, причем привезла столько, «сколько поднять смогла» — и к концу месяца у нас в подполе уже полсотни банок стояло, и не меньше — в подполе у тети Маши. А у тети Нади в подполе на полках было расставлено уже два десятка банок трехлитровых: все же кабачок — фрукт очень урожайный. А еще тетя Маша привезла из Горького семена совсем уже фрукта экзотического: патиссона. Причем, как она записала на пакетике, «патиссона сибирского». Насколько я помнил, патиссон — это такая же тыква, как и кабачок, и если их выращивать рядом, то что вырастет в следующем году из семян, было совершенно непредсказуемо, но дед Митяй сказал, что если на выращивание патиссонов народ где-нибудь в дальнем конце Кишкиневских полей соблазнить, то перекрестного опыления не произойдет: пчелы, набрав пыльцы и нектара, по дороге домой на другие цветы все же не лезут. И вообще, переопылять цветы пчелы умеют только в радиусе метров ста — а он насчет пчел понимал всё лучше любого другого человека в деревне, так что я решил патиссоны попробовать, но уже следующей весной. А пока готовился к зиме.

И вся деревня к зиме готовилась, хотя и довольно неожиданным образом. Ближе к концу сентября все водопроводные трубы (магистральные) уже легли в землю, керамические крышки над каналами, в которых трубы лежали, тоже на место легли, канавы все закопали и даже местами травку посеяли (ребятня посеяла, в качестве дополнительного развлечения). Но вот вода в домах не появилась: оказалось, что трубу проложить внутрь дома, который просто на ровной земле выстроен, практически невозможно. То есть в одном доме трубу как-то провели — в том, за которым теперь водонапорная башня стояла, и на этом водопроводизация деревни остановилась. И в деревне почти всем было понятно, как проблему решить можно — но просто раньше, с ней вплотную не столкнувшись, никто из мужиков о ней просто не подумал, а теперь…

А теперь началась вторая часть все того же марлезонского балета: по воскресеньям все мужчины деревни шли копать глину. А все женщины эту глину носили себе во дворы. То есть деревенские лошадки тоже без перекуров и даже без перерывов на обед глину по дворам развозили, но так как ее теперь нужно было на порядок больше, чем для постройки водонапорной башни, ее иногда даже и детишки таскали. Много ли может натаскать глины трехлетняя детишка вроде меня? Оказывается, не так уж и мало, я в день натаскивал (точнее, в тележке привозил) глины, которой хватит на два десятка кирпичей. А у детей в деревне появилось разных тележек (в основном тачек) уже десятка два, так что и дети запас сырья создавали изрядный. А «кирпичные ямы» снова заработали в полную силу: народ пришел к выводу, что для проведения водопровода в дом нужно этот дом поставить на нормальный кирпичный фундамент.

А для фундамента средней избы нужно уже порядка семи тысяч кирпичей, причем лучше уже ближе к восьми, если его над землей еще на полметра поднять. Как под готовой избой поставить фундамент, в деревне почти все знали. То есть точно знали, как место для такой стройки освободить: церемония замены нижних сгнивших венцов избы тут была отработана чуть ли не веками. То есть в нижних венцах прорубались требуемые пазы, избу приподнимали на четырех паровозных домкратах, бревна менялись на свежие… Можно было и без домкратов обойтись, народ знал как избу приподнять и с помощью других бревен — но с домкратами оно было проще, а взять их напрокат на станции труда не представляло: ведь на железной дороге родственники были у десятка деревенских жителей. Определенное неудобство состояло в том, что для, допустим, нашего «нестандартного» дома домкратов требовалось уже минимум семь — но и эта проблема была решаемой. А вот отсутствие кирпича для кладки самих фундаментов процесс обеспечения деревни водопроводом резко притормозило. И резко стимулировало народ на усиленное валенковаляние: на один дом кирпича для фундамента нужно было около двадцати кубов, а в кирпичной яме для выжигания такого объема еще и угля требовалось немало. На худой конец, торфоугольных брикетов — их приобрести было проще, но все равно на одну закладку ямы (то есть на двадцать тысяч кирпичей) нужно было еще купить и брикетов этих почти двадцать кубов…