Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 19

То есть все же у нас: мне отец, после дня рождения, изготовил на заводе очень простой девайс: круглую терку. Я ему на подареной бумаге специальную картинку нарисовал… То есть терки-то на заводе Ленина делали, а он работал на заводе имени съезда, но стальной лист с крупными терочными зубьями ему дядья сделали из какого-то обрезка ненужного, он его в рулончик скрутил (что было очень непросто, однако мастерство не пропьешь), ручку приделал, потом дядья ее у себя хромом покрыли в гальванике (собственно, из-за того, что гальваника на заводе уже имелась, мужики и трубы решили «гальванизировать»). Я же сделал деревянную подставку под девайс (из вишни, которая в прошлом году вымерзла и которую на дрова срубили), проварил дерево в парафине… А когда отец увидел, как я — трехлетний мальчишка — с бешеной скоростью тру на такой терке кабачки и картошку, то он меня послушался и оформил ее как изобретение. Народ на заводе (уже на заводе Ленина) посмеялся над выдумкой, отец в сердцах принес мою терку на завод и людям ее показал в работе, проходящий мимо столпившихся мужиков директор задумался…

И в конце июля завод имени Ленина приступил к серийному производству «круглых терок». Причем первые штук пятьсот расхватали жители самой Ворсмы, ведь с такой теркой даже ребенок мог продукт тереть не рискуя руки себе порезать, да и скорость процессе возрастала в разы. А девайс получился в производстве недорогой, его народ расхватывал и в Горьком чуть не в драку — тем более, что к подставке завод Ленина уже три разнокалиберных терки прикладывал. А за изобретение в стране Советов изобретателю полагалось аж два процента от стоимости произведенного изделия!

В принципе, два процента от трехрублевой терки — это немного, но когда терки выпускаются многими сотнями в сутки, то отец в состояли легкого обалдения после получения первой выплаты заметил, что семья теперь может следующие три года вообще не работать, а того, что не успеет истратить, еще лет на десять хватит. И мне хватит: он, видимо так из обалдения и не вышедши, десятую часть премиальной получки просто мне отдал (правда, предупредив, чтобы я любые покупки кроме конфет и пряников с родителями все же согласовывал) и сказал, что и «впредь будет со мной делиться». А на возмущенный вопль мамы он философски заметил:

— Он все время что-то полезное придумывает, а если с деньгами он еще что-то новое придумать сможет, то всем нам будет не просто хорошо, а еще лучше.

— Он и без денег придумает!

— Верно, но сам-то он придуманное сделать, скорее всего, не сможет. А попросить кого — сама понимаешь…

Вот интересно: в деревне отцу никто завидовать не стал — то есть черной завистью не стал, а многие просто гордиться стали, что являются односельчанами такого важного человека. А когда отец всем рассказал, что «круглую терку» не он придумал, а всем известный Шарлатан Вовка, то гордиться стали не только мужики, но и бабы, и все дети. А первую премию мы в первое же воскресенье и потратили. То есть мы обсудили дома, на что ее тратить, а потом отец один поехал в Горький и оттуда приволок радиоприемник. Приволок, потому что в деревне с электричеством стало заметно лучше: в конце августа на электростанции второй генератор заработал. Конечно, теперь к электростанции уже три деревни подсоединились, но их подключили к генератору старому, а для Кишкино заработал новый, уже на двадцать пять киловатт. Потому что на заводе в свете «накопленного опыта» турбину немного пересчитали, вместо пяти ступеней поставили на ней уже шесть, давление в котле подняли до тридцати уже атмосфер. И в деревенских домах уже по несколько лампочек вечерами горело. Правда, теперь почти все лампочки в деревне были импортными: новый генератор был сделан под «прогрессивное» напряжение в двести двадцать вольт, а не на сто двадцать семь, как прежний.

Вообще-то «прогрессивный германский» вольтаж в СССР пытались внедрить еще в начале двадцатых — но не случилось, однако местами (очень редкими) и такое напряжение уже в сетях применялось. А у нас в деревне его применили практически вынуждено: электрики (не монтеры, а ученые из университета) сказали, что наша линия с железными проводами на старом напряжении просто тока не выдержит. Так что народ затарился австрийскими лампочками на двести двадцать, а радиоприемники в стране еще с начала тридцатых почти все выпускались с переключателями под оба напряжения. Конечно, это создавало серьезные проблемы с заменой лампочек, в магазинах-то в основном только советские продавались, на сто двадцать семь — но народ к проблеме подошел достаточно философски: кончатся австрийские — так купим трансформатор. А не кончатся, так и с «немецким» напряжением поживем. И некоторые «отсталые мужики» сразу трансформаторами обзавелись, но большинство предпочло пока не заморачиваться…

У нас дома я один «заморочился», только трансформатор купил не на сто двадцать семь, а на тридцать шесть вольт: такие лампочки тоже в продаже были. Денег-то мне досталось довольно много, а трансформатор стоил всего-то двадцать семь рублей. Слабенький, но мне много и не надо было: я провел освещение электрическое в свой «червяковый домик». И провел туда (за свой счет) и провода, причем из сеней, где отец мой трансформатор поставил. Причем не просто провода на столбе развесил с изоляторами из бутылочных горлышек, а повесил на трех столбах настоящий кабель, медный и в двойной изоляции! В тройной, он еще был в нитяной оплетке, пропитанной каким-то лаком (чуть ли не олифой), но я в кабеле был уверен: в магазине он обозначался как «морской». Правда, еще и как «телефонный», то есть как бы слаботочный, но две жилы сечением по четверти примерно миллиметра от лампочки в сорок ватт по идее перегореть вроде бы не должны…

А в сентябре пришло время копать картошку. Я весной во время спора с отцом себе на картофельной грядке огородил восемь кустов, и лично за ними ухаживал в целях «демонстрации результата от червяковой земли». На самом деле я все же слегка смухлевал: мало что подсыпал под кусты тот самый «биогумус», так еще и окучил картошку за лето раз наверное пять или шесть. Но все же биогумус сработал знатно: из-под «моих» кустов отец вынул картошки раза в два больше, чем из-под всех прочих. То есть и клубней получилось больше (это все же за счет окучивания, я думаю), но ведь и клубни получились гораздо крупнее!

После того, как урожай был собран, отец в задумчивости сколотил мне еще два десятка ящиков для «зверушек», а когда Алексей с Николаем вернулись из «отпуска за шерстью», они и своим детям по десятку ящиков спроворили. Правда, впрок: уже теперь все даже мои ящики в червячный домик не помещались, так что заселение новых «угодий» откладывалось до следующей весны. И тогда же мужчины решили выстроить еще один «домик», в который до сотни ящиков влезть сможет. То есть они пока лишь решили, так как по «строительству» у них на весну уже очень большие планы сформировались, да и не только у них: вся деревня готовилась к грандиозной стройке. К грандиозной перестройке, а вот что из этого получится я пока не знал. То есть пока не был уверен, что у них хоть что-то из намеченного получится, но ведь если они не попробуют, то я и не узнаю! Так что «в зимний стойловый период» я входил в состоянии напряженного ожидания. И не только я…

Глава 8

Я откровенно удивлялся деревенским мужчинам: они даже не двужильные были, а какие-то многожильные. Честно отрабатывали смену на заводе, затем чуть не бегом домой, там — после быстрого перекуса — отправлялись копать и таскать, трубы измерять и пилить, а ведь трубы-то они простой ножовкой по металлу пилили, у них вообще ничего, напоминающего болгарку, не было. А когда наступала темнота и на улице больше работать становилось невозможно, они валяли не ваньку, а валенки. А ведь это тоже та еще работенка…

Женщины тут тоже какие-то многожильные: раз у мужчин времени на какие-то дела нет, то тогда они за мужчин эти дела делают, буквально не разгибаясь. У нас в доме тетя Настя и тетя Маша теперь валенки почти по полному циклу валяли, только последняя «варка» с окраской и обработка пемзой остались их мужьям. Да и во всей деревне точно так же женщины работали.