Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 18

Причем между колодцами трубы между собой соединялись муфтами, а в колодцах тройники и крестовины к трубе привинчивались с помощью фланцев. Так что сначала трубы клались, измерялись, лишнее отрезалось — и затем эти уже нарезанные трубы везли в Ворсму на завод. Так к ним, где нужно, приваривались фланцы, резьбы нарезались под муфты — а затем трубы и фитинги на заводе никелировали!

Или хромировали, я точно так и не выяснил. Чтобы разжиться никелем или хромом, мужики наняли какого0то студента из Горьковского университета, и он «добывал» нужные металлы их отходов нержавейки, которых на ножиковых заводах было довольно много. А медный купорос, которым проводилось «подготовительное омеднение» стальных труб, мужики просто где-то покупали. Еще покупали кислоту всякую, еще какие-то реактивы. Какие — они и сами не знали, всей химией студент этот занимался. А чтобы ему было проще химичить, рабочие выстроили на территории завода «гальванический цех» — большой дощатый сарай, в котором все «химия» и выполнялась.

Причем, так как никель (или хром) обходился очень недешево, трубы они никелировали только изнутри и снаружи лишь по резьбам (а фланцы и все фитинги целиком металлом нержавеющим покрывали), а трубы (только трубы) снаружи мазали печным лаком (который сами же и делали), а затем мазали битумом, обматывали оберточной бумагой и еще раз битумом горячим обмазывали. В после укладки труб муфты соединительные тоже битумом заливали, только на муфтах вместо бумаги уже мешковину прокладывали.

Все это было очень непросто и жутко дорого, так что я впервые в жизни услышал (случайно, конечно) как тетка Наталья ругается матом. Ну, после того, как дядька Алексей ей принес очередную смету от студента и накладную, полученную за покупку бумаги и мешковины. Но в деревне никто даже не думал о том, что «и без этого можно было бы обойтись»: все же металлисты, причем большей частью весьма опытные и знающие. Да и Наталья тоже, похоже, в этом разбиралась (не иначе, как от мужиков знаний набралась): на очередном собрании (которое «по традиции» состоялось напротив нашего дома у колодца) она высказала все, что думает по поводу советской цинковой промышленности, а заодно — и по поводу производства стальных труб в СССР.

Она все это не односельчанам высказала, люди в Кишкино это и сами прекрасно знали — но тут в деревню приехал лично товарищ Каганович на предмет посмотреть «достижения простых колхозников в деле электрификации страны». Ну и посмотрел, узнал очень много нового, и ему особенно повезло, потому что именно в тот день утром мужики выяснили, что для полной водопроводизации деревни не хватает почти пары сотен метров труб. Ленинградцы-то трубы в тоннах отвешивали, а не в метрах отгружали…

А так как о приезде Юлия Моисеевича уже заранее все знали, то на собрание не только жители Кишкино пришли, тут собрались вообще все, кто к постройке водопровода хоть какое-то отношение имел. А чем лично мне понравился Юлий Моисеевич, так это тем, что он, похоже, в брата пошел: крыть всех матом и репрессии учинять до того, как в вопросе досконально не разобрался, он не стал. Напротив, он внимательно выслушал всех выступающих, вопросы разные позадавал на предмет «предложений по устранению». А предложения были разные, причем не в стиле «всех врагов немедленно расстрелять и сослать на Магадан пожизненно», а вполне себе рабочие.

А закончилось собрание для всех совершенно неожиданно: когда все всё, что хотели, высказали и немного успокоились, Юлий Моисеевич встал на «трибуну» (то есть все еще не снесенную «сцену» колодца, и важным голосом сообщил, что за «выдающиеся достижения в деле электрификации и водопроводизации советской деревни» (именно от него я такое слово впервые и услышал) тетка Наталья награждается орденом «Знак почета». Ну и какой-то там денежной наградой — а какой, я не услышал: народ так орать стал от радости, что даже товарищу Кагановичу пришлось речь свою прервать минут на пять.

Еще троих (включая дядю Алексея) наградили медалями «За доблестный труд», а орден для директора завода имени Ленина он не вручил, так как директор как раз на собрание не приехал. Но мужики сразу после митинга все отправились в Ворсму директора поздравлять, и вернулись очень поздно, я уже спал. Так что о решении товарища Кагановича о строительстве трубного завода в Павлово я только утром узнал…

Ну как завод — заводик скорее, или даже большая мастерская там должна была строиться, с двумя десятками рабочих. А в Павлово потому, что там электричества было много: для завода автотракторного инструмента был выделен довольно большой лимит по этому электричеству. Его там как раз рабочие на собрании и предложили выстроить: в Грудцино, Коровино и даже в крошечной деревне Кишемское с сотней жителей народ тоже оводопроводиться захотел, раз у них электрификация уже наметилась. Изготовить пару сотен метров труб для Кишкино на заводе имени Ленина рабочие взялись, и даже оснастку сделать успели для сворачивания труб из листа — но вот больше их сделать уже и сил не было, и прочего всего (а том числе и электричества): там-то металл варили ацетиленом, а правильнее было бы электричеством. Потому что карбид уже стал исключительно дефицитным «расходным материалом», а на его производство того же электричества тратилось куда как больше, чем на сварку. И вообще-то о том, как трубы лучше варить, товарищ Каганович знал, пожалуй, лучше рабочих из Ворсмы, ведь в Выксе трубы так варились уже два года. Только вот трубы в Выксе варились не самого водопроводного размера, а в деревнях трубы требовали одно– и двухдюймовые. Конечно, а в Выксе дюймовую трубу сварить точно не могли, там использовалась «печная сварка», и трубы меньше пяти люймов там изготовить было практически невозможно. Но и изготовление самой стальной трубы — это всего полдела, а вот сделать так, чтобы она не ржавела…

Юлий Моисеевич дураком точно не было, и идея никелирования труб его не вдохновила — но тот самый студент предложил, пока с цинком у страны проблемы, трубы изнутри эмалировать. Понятно, что такие трубы гнуть уже не получится, но студент-то не зря арифметике учился, он предложил заранее делать гнутые переходники всего пяти радиусов, с которыми трубопровод можно было любой кривизны выстроить. Неуклюже и тоже довольно дорого — но лучшего-то пока просто не было, и товарищ Каганович решил, что уж лучше так, чем никак. А меня такое решение заинтересовало потому, что появилась надежда починить мой облупившийся чугунок: если там будут трубы эмалировать, но наверняка найдут щепотку эмали для заделки дырки в чугунке…

Но с чугунком — это дело будущее, причем не самое близкой, а пока я занимался сугубо настоящим. Разводил червяков, за сестренкой следил. Играл с ней, причем когда я возился с червяками, самым главным я считал следить за тем, чтобы Маруся червяков не ела. Конечно, червяк — он зверь практически стерильный, у него даже какашки (тот самый биогумус) стерильные, но все же людям лучше есть человеческую еду.

А червякам — червяковую. То есть всякую органику, в землю попавшую. Или ту, которая в земле завелась. А так как червяк любую органику сжирает (и стерилизует), то и всякие мелкие гадины, вроде нематод, им изживаются. Я, конечно, весной в своей «корзине» кабачковой землю поменял, но все равно в новую червячка подсыпал щедрой рукой: мало ли какая гадость во свежим перегноем туда попала. А червяк — он эту гадость превратит в удобрение — а заодно в него же превратит с старую солому, и прочее всё, что насыпано туда было. Мама, правда, когда увидела, что я червяков в корзину сыплю перед пересадкой кабачков, спросила, а не пожрут ли червяки все кабачковые корни, но я ей честно сказал, что живые корни червяки не жрут, а только уже отмершие, и из тоже превращают в удобрение. Она мне ничего не то не сказала: у нас каждый вправе свое мнение иметь — но в глазах ее я увидел большое сомнение. Которое погасло почти сразу, как только фрукт попер — а попер он раза в два сильнее, чем в прошлом году. Так что кабачков у нас в этом году стало во много раз больше. Потому что и «кабачковых башен» у меня уже три было, и «биогумуса» я в каждую подвалил изрядно. А еще у нас вдруг стало много денег, то есть у меня стало.