Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 7

— Помогите, господин! — с неистовой верой в глазах просила она. — Морской бог слышит вас! Если не вы, то кто?

Вот зараза! — расстроился я. — А ведь это обратная сторона медали. Меня считают кем-то вроде высшего существа, а значит, ждут от меня помощи. Врачей тут нет, и медицины как таковой нет. Люди или очень здоровые, или мертвые, почти без промежутков. Тут не очень получается выживать, если ты болен. А у безродной бедноты не получается вовсе. Никто не повесит себе на шею такую обузу, когда свои дети голодны. М-да! Ситуация!

— Несите его к храму! — приказал я охране, выйдя из хижины. Я повернулся к вдове, с неудовольствием отмечая, что за нами увязалась приличная толпа зевак. — Я помолюсь за твоего сына, женщина. И если он угоден богу Поседао, то будет жить. Если нет, то умрет.

— Спасибо! Спасибо, господин! — она вновь упала мне в ноги.

— Чистые тряпки, вода и соль, — скомандовал я, и один из воинов побежал в сторону акрополя, сверкая пятками. — Поднимайте его!

Минут через двадцать я любовался худосочным телом паренька, который умудрился пережить зиму, но оказался не в силах пережить одну из опасностей своего ремесла. Он поранил руку об острый плавник, когда вынимал рыбу из сети, и теперь его левое предплечье и кисть представляют собой багровую до синевы опухоль, которая была ничем иным, как самой обычной флегмоной, гнойным воспалением подкожной клетчатки. Я не раз видел такое в прошлой жизни, когда подрабатывал санитаром в студенчестве. Гадкая штука, и скверно лечится без антибиотиков. Но деваться некуда.

— Бог Поседао! — нараспев произнес я и поднял к небу кинжал. — Молю тебя, позволь этому пареньку жить!

Сказав это, я одним взмахом рассек опухоль посередине, едва увернувшись от потока гноя, что брызнул на фундамент будущего храма. Паренек замычал от боли, но его крепко прижали к камням. Я пощупал кисть, поморщился и рассек кожу и там тоже.

— Да чтоб тебя! — выругался я, расстроенно глядя на испачканный гноем пурпурный хитон. Надо было переодеться, да я что-то не додумался.

— Зачем вы режете моего сына ножом? — забилась в истерике несчастная мать. — Люди! Он убил его! Моего единственного сына убил!

— Мама! — прошептал паренек, который пришел в себя через пару минут. — Пить! Дай пи-и-ть!

— Чудо! — заорал воин, стоявший рядом. — Господин совершил чудо! Этот парень жив! Бог Поседао услышал молитву!

— А-а-а! О-о-о! — заволновалась толпа, потянув ко мне жадные руки.

Я ведь и не заметил, что сюда сбежались все, кто был в порту. На меня жадно смотрела не одна сотня глаз, а я матерился про себя, проклиная этот момент. Они уверовали в силу Морского Бога и в меня, как его посланника, а ведь я не смогу помочь им всем. Я же не врач!

Я неумело размешал соль в воде, смочил тряпки и затолкал их в рану, не обращая внимания на вопли парнишки. Я замотал руку куском полотна, каким зимой обматывают ноги вместо штанов, и облегченно выдохнул. Получилось вроде.

— Лекарь! Мне срочно нужен лекарь! — бормотал я, поднимаясь на гору в сопровождении гомонящей толпы. — Египет или Вавилон? Пожалуй, сначала стоит начать с Египта. Как жаль, что Кулли уже ушел с товаром. Пусть только попробует не привезти мне толкового строителя. Отправлю его в Сиппар к жене и к жрецам, которым он задолжал. Они его до мослов объедят.

* * *

В то же самое время. Пер-Рамзес. Египет.

Порт Пер-Рамзеса забит кораблями под завязку. Огромные плоскодонные баржи привезли камень с юга, полуголые крестьяне выгружают мешки с зерном и какие-то корзины, а шумные купцы из Сидона и Библа трясутся над грузом кедра, доказывая что-то невозмутимому, словно Сфинкс, портовому писцу. Они непрерывно кланяются ему и умильно заглядывают в глаза, но египтянин смотрит на них как на вошь под ногтем.

Этих мест не коснулось разорение, подобное тому, что опустошило север. Напротив, тут сейчас мирно и сыто. Нил разливается вовремя и ровно настолько, насколько нужно, удобряя поля живительным илом. Сегодня в порту не происходит ничего необычного, и только один человек бросился вдруг в глаза купцу Кулли, который продал здесь груз топоров, кирок и прочей строительной снасти. Ее в сердце мира требуется много. Где-то там, далеко на юге, строят погребальный храм фараона Рамзеса, Совершенного Бога, Владыки Обеих земель, Сильного быка, возлюбленного Аммоном, Защитника Египта, дарующего жизнь, как Ра.

— Лопни мои глаза! — неверяще прошептал Кулли, когда увидел на рейде Пер-Рамзеса знакомый корабль и кошачью физиономию с губами, вытянутыми дудочкой.

— Рапану! — Кулли заорал и замахал руками, привлекая к себе всеобщее внимание. — Чтоб тебя богиня Эрешкигаль драла своими когтями до скончания веков! Мы тебя похоронили уже! Тебя сестры уже оплакали по обычаю! Тебя где носит? Ты что, нашему господину изменил, толстая твоя рожа? Если так, то я тебе не завидую!

— Кулли! Дружище! — купец из Угарита со слезами на глазах обнимать бросился того, с кем всегда лаялся, не переставая. — До чего же я рад твою тощую морду видеть! Да мы тут в такую передрягу попали, что и не выговорить! Едва живы остались. Передай господину, что мы и корабль, и товар в целости сохранили.

— Рассказывай! — требовательно произнес Кулли.

— Нечего тут рассказывать! — над ними нависла неприветливая физиономия афинянина Тимофея, который шел в сопровождении нескольких человек самого разбойного вида. Тяжелый, словно груз свинца, взгляд душегуба придавил купца к земле. — Торговец Рапану сейчас на нас работает. Пока медь в Энгоми есть, мы туда зерно возить будем. Торговля у нас. Понял? Если понял, проваливай, пока цел!

— Я тамкар самого ванакса Энея! — подбоченился Кулли. — И купец Рапану тоже! У меня полсотни человек корабельной стражи, да гребцы еще. Точно хочешь неприятностей, парень? Я самому господину Хатиа1 пожалуюсь! Скажу, что морские разбойники захватили уважаемого купца и силой удерживают!

— Не кипятись, — поморщился Рапану, положив руку на его локоть. — Тут все не так просто, брат. Я ведь и для нашего господина зарабатываю теперь. Я уже выкупил из плена и себя, и команду, а теперь чистый доход идет. Кстати, забери мою долю меди, всеми богами заклинаю. Продай ее за зерно и отвези назад. У меня уже не вмещается ничего!

— Какую же ты прибыль делаешь? — прищурился Кулли, а пока Рапану потел и стеснялся, Тимофей гордо ответил за него.

— Впятеро от того, что здесь берем! Хорошая торговля идет. Дебен меди за один хекат ячменя берем в Энгоми.

— Сколько? Это за один рейс? — выпучил глаза Кулли, а Рапану расстроился не шутку, проклиная про себя хвастливого афинянина. — Теперь-то я понял, почему ты домой не спешишь! Скажи мне, почтенный воин, а не будешь ли ты против, если мы сходим туда с тобой? Где корабль, там и два.

— Буду, — гордо отвернулся Тимофей. — Это наша торговля. Нечего туда свои лапы запускать! Тебя даже к порту не подпустят, там наша ватага стоит.

— Да что ж за несчастье! — пригорюнился Кулли. — И тут не везет! Думал, хоть прибылью господина умилостивить. Совсем боги отвернулись от меня, несчастного! Хоть не возвращайся на Сифнос!

— Что, все совсем плохо? — шепнул Рапану на аккадском, зная, что афинянин этого языка не понимает.

— Да хоть в петлю лезь, — уныло признался Кулли. — Мне господин приказал кое-каких людишек на Сифнос привезти. Ну так, по мелочи… Скульптор, искусный строитель, тот, кто сведущ в устройстве водных каналов, камнерез.

— И как? — с сочувствием посмотрел на него Рапану.

— Дрянь дело, — понурился Кулли. — Тут те, кто строить умеют — все как один, люди богатые и уважаемые. На меня, как на ненормального смотрят, едва я только разговор об этом завожу. Жители Страны Возлюбленной уехать отсюда могут только по высочайшему соизволению. А его не получить никак. Но даже если и получат его такие мастера, то ехать им отсюда совершенно незачем. Там, за морем, для них дикие земли, где люди с песьими головами бегают.