Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 6

С незапамятных времен жители Киклад выставляют часовых, которые наблюдают за морем, а потом выходят на своих лодках с гарпунами. Их добыча ничтожна по сравнению с тем богатством, что дважды в год идет мимо. Говоря по-простому, они набирают пипетку там, где без малейшего ущерба можно набрать целое ведро.

Десятки судов выстроились клином, закрыв море сотнями метров сетей с крупной ячеей. Голубой тунец огромен, взрослая особь четверть тонны весит, а потому его ловят не только мои рыбаки, но и все воины. Клин сужается к берегу, а рыбу бьют гарпунами и цепляют железными крюками, вытаскивая из воды. Я смотрю на это буйство природы, и просто глазам своим не верю. Десятки тысяч тонн ценнейшего мяса плывет мимо, даже не замечая жалких потуг презренных людишек. Мы едва отщипнем от того огромного пирога, что исходит ароматом прямо у нас под носом.

— Богатая добыча! — потрясенно мычал Пелеко, который смотрел на огромные туши, которые десятками тащили на берег. — Всеми богами клянусь, никогда такой не было! Я почти не жалею, что под твою руку пошел. Не иначе, ты самого бога Поседао сын!

Да… На рыбалку это похоже мало. Голые островитяне вперемешку с воинами свешиваются, цепляют тунца крюком, а потом впятером вытаскивают на берег возмущенно бьющуюся рыбину. Сноровистые паросцы и критяне отсекают голову и плавники, а потом острыми ножами распускают тушу на пласты, которые раскладывают на столах, солят и уносят сушить в темное место. Технология отработана тысячелетиями, просто объем сегодняшней добычи неслыханный. Впрочем, мне еще есть чем удивить царя Пароса.

— Как только лов закончим, — сказал я ему, — я людей пришлю. Будете строить каменные стены и загон для рыбы. Так мы еще больше тунца возьмем.

— Стены? — с тупым недоумением посмотрел он на меня. — Загон? Ты рыбу хочешь заставить плыть в какой-то загон?

— Хочу, — кивнул я. — А в конце загона будет круглая ловушка, из которой нет выхода. Оттуда вы ее будете просто доставать, как будто это кусок козлятины в похлебке. На такое дело сотни людей нужны. Вам в одиночку нипочем не справиться.

— Великие боги! — обреченно вздохнул Пелеко. — Жил я столько лет, бил рыбу, как отец меня научил, а оказывается и не знал о ней ничего. И прадеды мои, получается, тоже не знали. Неужто можно так? Не верю! Хотя… После того, что ты на Наксосе устроил, я чему хочешь поверю.

— Видел? — испытующе посмотрел я на него.

— Видел! — он скривился и махнул рукой. — От начала и до конца видел! Сам в лодке сидел и смотрел, как вы ворота поломали.

Он повернулся, огорченный, и пошел к своим людям, раздавая на ходу короткие команды, больше напоминающие собачий лай. А я все смотрел на кипящее ключом море и прикидывал количество горшков, которое потребуется для перевозки всего этого богатства. Получалось так, что посуды у меня смехотворно мало, а хранить все это зимой как-то иначе мне просто не в чем.

— Проклятье! — сплюнул я, пребывая в расстроенных чувствах. — Да гончары скоро богаче меня станут. Хрен им! Рыбой заплачу. Нет! Серебром. И заберу по оптовой цене. А потом заставлю зимой рыбу у меня покупать. Пусть учатся рыночной экономике. Тиран я или не тиран, в конце концов!

* * *

Мы вернулись домой по широкой дуге, позволив моим купцам оповестить все южные Киклады о произошедшем. Суть вестей была такова: царь Наксоса мне не покорился и был убит, а царь Пароса покорился и теперь не знает, куда девать рыбу, которую даровал ему за это морской бог. Купцы скромно умалчивали, что в свое плавание были отправлены лично мной, а их убытки от поездки с лихвой компенсировала казна Сифноса. И так уж получилось, что к нашему прибытию цари Аморгоса, Иоса, Феры и еще нескольких островков с населением в две-три сотни душ уже стояли на берегу, махали ветками оливы и загибали трясущиеся пальцы, пересчитывая мои корабли. Толку от них не будет почти никакого. Эти острова и в бесконечно далеком будущем будут живы одним лишь туризмом, а сейчас это просто приют рыбаков и крестьян, которые растят зерно и оливу на скудной, каменистой земле. Серьезным приобретением стал лишь Серифос, на котором, как я знал, столько железной руды, что ее на последующие три тысячи лет хватило.

Порт родного Сифноса встретил меня шумом, гамом и веселой суетой. Ведь никакого сравнения нет с тоскливым спокойствием других островов. Здесь жизнь била ключом. Купеческий порт обрастал каменными причалами, а рядом с ним уже строились какие-то сараи. Ах да! Я же сам разрешил купцам сделать перевалочные склады.

Я спрыгнул на берег и тут же попал в водоворот резких звуков и запахов. Вот вереница ослов везет груз тонкостенной расписной посуды, бережно переложенной слоями соломы. А вот огромные грубые горшки, которые повезут на Парос. В них мы будем хранить запасы тунца. Вот грузят на корабль ткани, сотканные рабынями в моем дворце. Вот тащат амфоры с маслом. Они пойдут в Египет, где наше масло нарасхват. Оно не самое лучшее, но, в отличие от остальных, доезжает до места в целости и сохранности. Ведь путь вокруг Крита теперь безопасен для моих кораблей. Так уж выходит, что сейчас масло с соседних островов едет сначала сюда, где его выкупают за серебро, а уже потом его везут в Египет. Мой Сифнос начинает продавать безопасность, превращаясь в крупнейший узел оптовой торговли. Многие из купцов Аххиявы не рискуют плыть в Египет сами. Они готовы делиться прибылью. Те же торговцы, кто все-таки решаются плыть, отдают десятую часть груза за место в караване. Думаете много? Посчитайте стоимость стражи, которой я плачу из своего кармана. Особенно скупых с нетерпением ждут на морских путях критяне. Я не запрещал тамошним басилеям зарабатывать на жизнь.

Десять стадий от порта до дворца я прохожу обычно за треть часа. Охота поесть нормальной еды, принять ванну и выпить чашечку кофе… Кстати! Он же растет в Судане. На заметку!

Я шел лишь с небольшой охраной, кивками отвечая на поклоны, как вдруг какая-то женщина бросилась мне в ноги. Я посмотрел на нее. Лет сорока от роду, весьма почтенный возраст для этого времени. Худая, лицо прорезали глубокие морщины, а в волосах светятся нити седины. Бедна, судя по ветхой ткани хитона.

— Помогите, господин! Умоляю!

— Что с тобой? — удивился я. Разбоя у нас нет, взяточничества тоже. Я же лично суд раз в месяц провожу.

— Мой сын! — женщина уставилась на меня налитыми слезами глазами. — Мой единственный сын! Он умирает! Помогите, господин! Мне не к кому больше обратиться. Я молилась Великой Матери, но она не слышит меня.

— А от меня ты что хочешь? — я совсем растерялся.

— Помогите!

Это все, что она сказала, намертво вцепившись в мои колени. Воины бросились было, чтобы оторвать ее от меня, но я взмахом руки остановил их. Ни к чему такое, да еще и люди обступили меня кольцом, живо обсуждая происходящее. Островитяне в этом похожи на обезьян в зоопарке. Они, не стесняясь, орут, машут руками и громогласно высказывают свое мнение, не особенно вникая, интересно ли оно кому-нибудь вообще. Южный народ, темпераментный, непоседливый и шумный до ужаса.

— Пройдем, женщина! — поднял я ее. — Если я смогу тебе чем-то помочь, я помогу.

— Спасибо, спасибо, господин! — она шептала эти слова как заведенная. Ее глаза были залиты такой мукой, что меня до самого сердца проняло. А ведь я видел смерть множество раз и уже успел привыкнуть к ней.

— У меня никого больше нет! — сбивчиво говорила она, шагая в сторону рыбацкой хижины, стоявшей на отшибе. — Муж утонул, а остальные дети умерли в младенчестве. Не дайте пропасть бедной вдове, господин. Помогите!

Крошечный домишко, в каких обыкновенно живет беднота. Пять на пять шагов размером, с очагом в углу, сложенным из камней. Закопченные балки, на которых лежит кровля из каменных пластин. Небольшой столик, глиняная сковорода, пара горшков и сеть, что сушится на улице. Вот, собственно, и все ее достояние.

— Ну и чего ты хочешь от меня? — озадаченно спросил я ее, когда увидел паренька лет шестнадцати, который лежал на охапке соломы и бредил.