Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 42

Андриан только кивнул и выскочил. Видимо, пошел отправлять какого-то мальчишку в волостной центр. Вернувшись к тому времени, когда мы все умяли, староста спросил:

— Дозвольте спросить, ваше высокоблагородие, в лес-то, небось, капище искать пойдете?

— Именно так, — подтвердил Абрютин и поинтересовался: — Сам-то, Андриан, как считаешь, есть в вашем лесу капище?

— Эх, ваше высокоблагородие, да какое у нас может быть капище? — всплеснул руками староста. — Слышал, что где-то в Выксиной пыстыни — у нас ее теперь пустошью называют, кто-то камней накидал. А Серафим Макарыч — урядник наш, человек уж слишком суровый. Услышал, стал шум раньше времени поднимать. Чего шуметь-то? Накидал кто-то камней, так и ладно. Не лень было дураку таскать?

— А ты, Андриан, сам эти камни видел? — спросил Абрютин.

— Так мне-то они почто? — с удивлением вскинулся староста. — До пустоши пятнадцать, а то и двадцать верст лесом, чего там делать? У нас в ту сторону никто и не ходит. Лес там сплошной, полян, чтобы обкашивать, нет. Пустынь, которая пустошь, вроде большая, так до нее еще добраться надо. Обкосишь, а сено как потом вывозить? И за грибами да ягодами далеко, а углежоги в другую сторону ходят.

— Урядник-то откуда узнал?

— Да бог его ведает, — хмыкнул Андриан. — Верно, кто-нибудь из охотников забрел, увидел, да рассказал. Вы, ваше высокоблагородие, лучше самого господина урядника спросите.

— Спрошу, — пообещал исправник, потом перешел к более прозаическим вещам: — Ты где нас размещать станешь? Учти — может, мы здесь не на одну ночь, а на две или три.

— Две или три ночи — это не месяц, — философски отозвался хозяин. — Вас, ваше высокоблагородие, у себя оставлю, кровать лишняя есть. Господ полицейских тоже могу — только в горнице. Авось, не замерзнете, тепло. У меня там сын с женой спят, но нынче у свата переночуют. А господина следователя даже не знаю, куда и определить…

Староста задумался, а я пришел к нему на помощь.

— По возможности, где маленьких детей нет, — попросил я. — Если с детьми, то и мне морока — поспать не дадут, да и хозяевам плохо.

Староста опять задумался. Нерешительно сказал:

— Так у нас, окромя меня, у всех малые дети есть. А не дети — так внуки. Вот, если только… Учительница у нас живет, у той деток нет. Только, примет ли?

— Как это не примет? — удивился исправник. — Ты что, не власть здесь?

— Власть-то я власть, вот только…— вздохнул Андриан. — Зоя Владимировна у нас дама с характером, так что не обессудьте, если что не так.

— Андриан, имей в виду, что господин следователь, хоть и холостой, но у него невеста, — предупредил исправник, заодно показывая ухмыляющимся подчиненным кулак.

— Не беспокойтесь, ваше высокоблагородие, наша учительница себя блюдет, да и старовата она, чтобы господина следователя с пути истинного сбивать, — утешил меня староста.

Определенно, дядька здесь с чувством юмора. А меня никто с пути истинного не собьет, потому что я твердый, аки… не знаю кто.

Оставив народ устраиваться на ночлег, я, в сопровождении старосты и его работника, тащившего мои пожитки — саквояж и мешок с оставшимися припасами отправился на другой конец села, где стояли два храма — надо полагать, зимний и летний, дом, напоминавший барак — видимо, это здешняя школа, а еще домик в два окна.

Староста вздохнул, перекрестился и постучал в дверь.

— И кого там несет? — послышался из-за двери скрипучий женский голос.

По голосу сложно определить возраст. Определенно, что карга. Но старая или не очень?

— Зоя Владимировна, постояльца к тебе привел, — сообщил староста.

— А я, Андриан Федорович, от постоя свободна, — ответила учительница. — Так что, бери постояльца и домой иди. У тебя соседи, у них разместишь. Я женщина бедная, у меня для постояльца даже ужина нет.

— Так я его ужином-то уже накормил, — сообщил староста. — Ты ему лавку какую-нибудь дай, да укрыться.

— Если сытый, так и в сенях у вас поспит. А я уже спать легла. И темно у меня.

Я, прямо-таки, обомлел от удивления. Определенно — если она разговаривает с местной властью так независимо, то это порядочная стерва. Мне захотелось развернуться и куда-нибудь пойти. Только, куда пойти-то? Гостиниц здесь нет, а есть кабак на другом конце, но туда идти смысла нет. Кабак — не придорожный трактир, где имеются комнаты для проезжих.

— Зоя Владимировна, а я тебе керосина привезу, — пообещал староста, но из-за двери послышалось:

— Андриан Федорович, вы мне его уже второй месяц везете, а я сальными свечками пробавляюсь. Ищите дурочку в другой волости. В Череповец съездите, там дур пруд пруди.

— Ей-богу привезу. Мне самому второй месяц обещают в лавку привезти, но не везут.

— Вот, как привезут, тогда и постояльца ведите. Я нынче на кошку наступила, не разглядела. Но кошку-то жалко, а коли на постояльца наступлю, жалеть не стану.

— Зоя Владимировна, не впустишь, я тебе дров на зиму не дам, — пригрозил староста.

— Дров не дадите? Так и ладно, и черт с вами, стану сидеть в нетопленной избе. Замерзну, не велика важность. Будете копарям из своего кармана платить за мою могилу. И в школе работать некому будет.

Староста беспомощно развел руками:

— Вот что с ней поделаешь? Господин следователь, может, ко мне? Как-нибудь разместимся. Или у соседей вас поселю.

Но на меня тоже нашло упрямство. Ишь, меня в дом не впускают. А что делать? И тут мне взбрендило запеть:

— Я в доме у вас не нарушу покоя,

Скромнее меня не найдешь из полка.

Староста захлопал глазами, его работник выронил саквояж (мой!), а дверь раскрылась и на пороге появилась сухопарая дама в черном.

— Что это у нас за певун? Поет хорошо, только начал не с первого куплета. А надо так…

Тетка прокашлялась, потом запела:

— О бедном гусаре, замолвите слово.

Ваш муж не пускает меня на постой!

Оборвав на полуслове, хмыкнула:

— И так далее…

— Совершенно верно, — согласился я. — Но там про нежное сердце поется, не рискнул.

— И правильно. И кто вы будете?

— Чернавский Иван Александрович, — представился я. — В ваших краях оказался по служебной надобности.

— Чернавский? — заинтересовалась учительница. — Если судебный следователь — то заходите. Так уж и быть, молодой человек, лавку для вас найду.

Я забрал свое барахло, а староста, вроде бы, перекрестился. Дескать — слава-те господи, сплавил.

Хозяйка прошла внутрь, а я немного замешкался.

— И где вы там? — недовольно спросила учительница.

— Пытаюсь кошку увидеть, — честно ответил я. — Наступлю ей на хвост, она обидится, да и вы рассердитесь. Но вы-то ладно, переживу, а кошке-то каково?

— Хм…— отозвалась хозяйка. — Сейчас свечку зажгу. А кошка у меня умная, спать ушла.

Хозяйка зажгла свечу и я немного огляделся. Слева кухонный закуток, куда выходит устье русской печи, одна-единственная комната, разгороженная занавеской. Верно, тут гостиная, раз имеется широкая лавка, парочка стульев, стол и шкаф, забитый книгами, а за занавеской хозяйская спальня. Скромно, не не бедно.

Украдкой я пытался рассмотреть саму Зою Владимировну. Возраст… Примерно под сорок. То, что сухопарая, я уже разглядел. Вздорная. Чем-то она напоминала мою коллегу из прошлой жизни — математичку Галину Васильевну. Тетка неплохая, за дело радела всей душой. Но уж слишком радела! Особенно за свой класс, в котором была классным руководителем. Я-то пофигист, мог отпустить детей с последнего урока минут на пять пораньше. Но ее класс побаивался отпускать. Шума потом будет на всю школу — почему дети бесхозные ходят? А если ребенок из ее класса жаловался, что историк поставил двойку, прибегала с выпученными глазами и требовала, чтобы я объяснил — за что? Первое время я честно пытался разъяснить — мол, все в соответствии с инструкциями по выставлению отметок, а потом говорил с суровым видом — за дело! На следующем уроке спрошу жалобщика еще разок, и еще разочек двойку влеплю.