Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 41

Каша съедена, котелок вымыт, опять установлен над костром в ожидании закипания.

— Ваше высокоблагородие, думаете, и впрямь языческое капище отыщем? — спросил Смирнов у исправника, а тот, усмехнувшись, кивнул на меня: — А про то нужно господина следователя спрашивать. Он у нас человек ученый, университет закончил с отличием.

В мою сторону уставились три пары глаз. Не иначе, ждут лекцию по славянской демонологии. Ага, щас. Я, конечно, читал труды академика Рыбакова о язычестве древних славян, но основные сведения на уровне школьного учебника.

— А кто-нибудь из вас раньше язычников встречал? — спросил я, вместо того, чтобы начинать мудрствования. — Вы-то, в отличие от меня, в армии служили, а там народ со всей России собран.

Все трое запожимали плечами. Наконец, Абрютин сказал:

— У нас в полку все больше православные были. Имелось пара поляков, так те католики. Мусульмане были, но эти аллаху молятся, тоже не язычники.

— У нас в эскадроне калмык служил, — вспомнил Савушкин, потом поправился. — Не полностью калмык, наполовину. Отец у него из наших — не то из хохлов, не то из казаков, а мать калмычка. Говорил, что мать у него буддистка какая-то, но сам-то он по батюшке, православный.

— О, вспомнил я, — встрепенулся городовой Смирнов. — В нашей роте двое парней служило, они себя зырянами называли. Между собой на своем языке лопотали, а с нами по-нашему. Если бы не сказали, что они зыряне, никто бы не догадался. В церковь они ходили, к причастию тоже, но поговоривали, что у них священные деревья есть, которым дары приносят.

— А что за дары? — заинтересовался Савушкин. — Скотину, что ли режут да в дар приносят?

— Да ну, какую скотину, — отмахнулся Смирнов. — Девки весной ленточки на березы подвязывают, а парни на елки рукавицы старые приносят.

— У нас в Белозерском уезде вепсы живут, — вспомнил Абрютин. — Эти тоже и в православные храмы ходят, но в хозяина леса верят.

— А у нас не так? — усмехнулся я. — У нас и в лешего верят, и в водяного, и в домового. А еще — в баннушку с овинником.

— Так это же совсем другое! — возмутился Савушкин. — Одно дело язычество, когда идолам кланяются, жертвы приносят, а это наши, родные. Вроде и нечисть, да не совсем. Домовой дом стережет, а леший лес охраняет. Как в лес пойдешь, так лучше у лешего разрешения попросить, чтобы не завел куда-нибудь не туда.

— Ну да, ну да… — повеселел я. — Духи дома, душа бани, душа леса. Это, друзья мои, голимое язычество. А если по-научному говорить — так двоеверие. Это я вам как кандидат скажу. Вот, скажите-ка уважаемые коллеги — у кого дома принято домовому молочка наливать, кусочек пирога ему оставлять?

Засмущались не только городовые, но и сам Абрютин. Потом Василий Яковлевич признался:

— Прислуга у меня девка из деревни, как пироги напечет, обязательно кусочек на загнетке оставит. И молоко в две мисочки наливает. Спрашиваю — а зачем Муське две мисочки? она застеснялась, а потом призналась — мол, одна для кошки, а вторая для домового. Я даже ругаться не стал. Верит девка в домовых — пусть себе верит, кому от этого плохо?

Хотел сказать — и Муська довольная, из двух мисочек молочко лакает, но не стал. Кошка у Абрютина — главная в доме, про это помню. К тому же — если домовой на самом деле существует, зачем старика обижать?

— И моя для домового молочка наливает, — признался и Федор Смирнов. Посмотрел на Савушкина, а тот только заулыбался, виновато развел руками. Как говорят — ясно-понятно. И все либо на жен валят, либо на прислугу.

— Вот так вот, господа служители закона и порядка, — хмыкнул я. — Ежели хорошенько копнуть, то в каждом из нас язычника отыскать можно.

— И что, и в вас, господин кандидат права язычник устроился? — ехидно поинтересовался исправник.

Ишь, Василий решил своего друга припозорить при подчиненных. Ладно, я ему это припомню. Отомщу и мстя моя будет страшной!

— А я что, рыжий, что ли? — хмыкнул я. — Язычник во мне сидит, как в засаде. Однажды в бане пришлось мыться после полуночи — это когда мы с Савушкиным из Кириллова приехали, по сторонам смотрел. Мылся и опасался, что баннушка из-под полки выскочит, да и начнет с меня шкуру сдирать.

Спиридон Савушки смущенно крякнул, потом признался:

— А я в тот вечер вообще в баню не пошел. Бабе своей велел воды согреть, да в сенях сполоснулся.

— Э, какие же вы непрошлые-то, — усмехнулся Смирнов, потом смутился: — Простите, ваше высокоблагородие, я не про вас.

— Да ничего страшного, — засмеялся я, потом кивнул: — Так что делать-то нужно?

— А нужно, ваше высокоблагородие крестик снять, да баннушку крестиком и лупить, — авторитетно заявил Смирнов, а Савушкин подхватил: — Еще можно домового на помощь позвать. Орать нужно громко — дедушка-домовой, выручи! Домовой враз прибежит, баннушке рыло свернет.

— У меня вместо домового Анька на выручку прибежит, — хмыкнул я.

— Анька у вас, ваше высокоблагородие, девка боевая, — засмеялся Савушкин, потом поправился, — барышня, хотел я сказать. Она не то, что от баннушки, от самого черта спасет! Помню я, как она господ офицеров самоваром шарахнула.

Точно, это ведь Савушкин вместе с Фролом Егорушкиным прибежали, когда заслышали выстрел.

— Неудобно выйдет, — заметил я. — Барышня прибежит, а я с голой задницей.

— Глупости это, — махнул рукой Абрютин. — Поверьте моему опыту, господин следователь по особо важным делам — если до такого дойдет, вам уже все равно, какая у вас задница — голая ли, одетая ли. Главное, чтобы эту задницу уберечь.

Глава 20

Земская учительница

В село Никола-Выкса мы добрались не так, чтобы и поздно — часов в шесть вечера. Коляска сразу же подъехала к самому богатому дому — в два этажа, под железной крышей. Судя по всему, исправник здесь бывал.

— Староста здесь живет, — кивнул Абрютин на шикарное крыльцо. — Волостного правления нет, оно в Ольхове, сейчас прикажу — на постой нас определит.

А местный староста — черноволосый и чернобородый дядька, похожий на цыгана, при виде гостей уже выскочил навстречу.

— Ваше высокоблагородие, какая честь для меня! — раскланялся староста.

— Здравствуй, Андриан, — поздоровался исправник, потому хмыкнул: — Честь, или нет, не могу сказать, а вот постой ты нам предоставь. А еще начет ужина расстарайся.

— Мигом, ваше высокоблагородие, — засуетился Андриан. — На ужин, милости прошу, ко мне. Щечки сварены, не побрезгуете? А лошадок ваших, не извольте беспокоиться — распрягут, обиходят и накормят.

К коляске подбежали люди — не иначе, работники старосты, все вещи были мигом сняты и перенесены в дом, а лошадей куда-то повели.

Странно, пора бы привыкнуть, что тебя встречают словно большое начальство, а вот, поди же ты, до сих пор стесняюсь. Свалились на голову человека нежданные гости, корми их, размещай. Добро бы, если какие-то дальние родственники, а здесь совершенно чужие люди.

В доме у старосты спешно накрывали на стол — женщина лет сорока, верно, супруга, а вместе с ней невестка. Еще у старосты было двое сыновей. Я услышал, как Андриан говорил: «Сейчас господ покормим, потом сами есть будем». И снова стало неловко.

За ужином, наворачивая щи, исправник спросил:

— Урядник ваш где? В волости?

— Тамотка, в Ольхове, — кивнул Андриан. — Велите послать? Если что — мальчишку отправлю, вмиг доскачет.

— Посылай, — приказал Абрютин. — Скажешь — исправник прибыл, а с ним еще сам господин следователь из Окружного суда. И пусть мальчишка передаст — мол, в лес он начальство поведет, так что, пусть собирается соответствующе.

Староста чуть испуганно посмотрел на меня. Ишь, начальник уезда запугивает народ следователем. Или я такой страшный? Скорее — непривычный. Исправник-то свой, зло привычное.

— Сёдни уряднику-то приехать? — поинтересовался Андриан.

— Нет, сегодня не надо, что ему тут делать? — отмахнулся Василий Яковлевич. — Пусть завтра с утра приезжает.