Теория заговора (СИ) - Ромов Дмитрий - Страница 23

— Да он тут в гальюн просится.

— Потерпит! Там ведро есть. Всё задраивай!

— Ну, — пожал плечами мой собеседник. — Сам видишь…

Дверь захлопнулась и вечер перестал быть томным. Он и раньше не был, а сейчас ситуация внезапно ухудшилась. Для чего меня вывезли из Союза? Без документов, без подготовки и даже без согласия. Никакое бла-бла-бла про вступительные испытания всерьёз рассматривать было уже нельзя.

Вероятно, нужно было сделать какую-то работу. А с какого хрена сделать работу поручают обычному студенту? Ни с какого… Только если кто-то догадался, что у этого студента имеется некоторый опыт…

Я постучал в дверь ещё, но ответа не последовало. Минут через тридцать мы снова поднялись в воздух и приземлились уже только через шесть часов. Когда самолёт пошёл на посадку, я прикинул, куда можно было упороть за это время. В Тюмень, например, в другие города Сибири. В Казахстан ещё… А вдруг летун прикололся, и мы не были ни в каком Будапеште? А если не прикололся, значит сейчас мы садились в Исландии, Гвинее-Биссау, Сомали, Афгане, Пакистане или Китае…

Я забрался на ящики и попытался увидеть, что там происходит за бортом. Не увидел. Было ещё светло, значит летели мы не на Восток. А раз не на Восток… Я задумался…

Когда шасси снова ударили по бетону и самолёт, с рёвом промчавшись по взлётно-посадочной полосе, остановился, я забарабанил в дверь.

— Открывай, Пермяк!

Тот же парень снова появился в дверном проёме.

— Ты чего беспокойный такой? — усмехнулся он. — Проголодался что ли? Выходить не велено. Мы тоже сидим на месте. Куда ты ломишься? У тебя приказ, у нас приказ. Жизнь, старичок, вот такая, сечёшь? Ведро же есть там, ну и всё, какие проблемы? Потом выльешь, когда прилетим.

— Ёптить, Пермяков! — раздалось сверху. — Тебе сказано дверь не открывать?

— Егор Кузьмич, он же стучит. Проголодался.

— Твою мать! То ссать, то жрать! Дай ему паёк Артемьева и пусть сидит тихо.

— Есть у меня жратва, — махнул я рукой. — Когда в Луанде будем?

— Заправимся и полетим. Как будем, так будем.

— А груз в Луанде выгружаем?

— Тебе какая разница? Где скажут, там и выгрузим.

— Так в Луанде или нет?

— В Луанде, в Луанде.

Что и требовалось доказать… Значит мы шли на Анголу.

— Спи, ешь, кейфуй. В чём проблема-то? Всё, я закрываю, а то командир меня отымеет и высушит, понял? Убери ногу.

— Ложку дай. У меня сухпай есть, а ложки нет. Пожалуйста.

Он смерил меня взглядом.

— Погоди, — ответил лётчик и закрыл дверь.

Я бы легко мог проникнуть в кабину, дождаться завершения заправки и вылететь… Ну, то есть заставить пилотов вылететь. Куда только? До Москвы было не дотянуть, поэтому и использовали Будапешт в своё время. Для заправки. Потом Биссау, а там уже и Луанда.

Ногу я убрал и вернулся на своё сиденье. Значит, Ангола. Ну, Весёлкин, нос картошкой, твою мать. Когда снова встретимся, придётся тебе ответить на множество вопросов! А пока мне оставалось кейфовать в меру сил и возможностей.

Проснулся я, от удара шасси по взлётке и от того, что чуть не вылетел из своей постели. Спать пришлось на опущенных сидушках. Условия были спартанские и даже бушлаты, подстеленные в качестве матраса, добавляли не слишком много комфорта.

Я сел и протёр глаза. Взлётка оставляла желать лучшего. Стук, неровности… Хорошо, что самолёт умел прощать погрешности полосы. Ладно, похоже, отдых на этом закончился и надо было готовиться к делу.

Через несколько минут открылся люк. Послышался звук открывающихся створок, поехала вниз рампа и перегородка стала подниматься наверх. За бортом было темно. Тёплый влажный воздух ворвался в самолёт.

Я спустился по рампе. Накрапывал небольшой дождь. Было тепло, градусов двадцать пять… Звёзд я не увидел, и вообще, кругом было темно. Огни полосы погасли и свет шёл только от самолёта. Вдалеке, правда, горел фонарь, закреплённый на стена небольшого здания с соломенной крышей. Как у кимбы, блин. Я присмотрелся и разглядел чуть дальше несколько круглых хижин. Это и были кимбы. Их строили из камыша и тростника. В общем, это была явно не Луанда.

Подошло пять человек, одетые в фаплы, кубинский камуфляж, который на каждом углу не валялся. Обычно такая форма бывала в бригадах, у тех, кто воевал.

— О, вот он! — улыбаясь, воскликнул один из парней. — Асессóр приехал. Здорово. Стрелец?

— Он самый, — кивнул я и тоже улыбнулся.

Давненько не слышал я словечек типа «асессóра». Это значило советник. Ещё советников называли «хабирами».

— Да чёт молодой больно для асессóра, — возразил другой чувак. — Переводяга он. Эй, фала португес?

— Нет, — помотал я головой. — По-португальски не говорю.

— Не, парни, это что творится? Присылают спецов, твою мать! Даже двух слов сказать не могут.

— Так я вроде не языком трепать приехал, — с усмешкой ответил я, и парни заржали.

— Так! — раздался в стороне командирский голос и все замолкли. — Отставить смехуёчки! Стрелец, ко мне!

Передо мной вырос здоровый мужичина в песочной юаровской хэбэшке.

— Двигай за мной, асессóр, бляха. Посмотрим, что ты за спец такой. А вы не стойте, рассвет ждать не будет. Быстро перегружайте, бегом!

Он развернулся и, не глядя на меня, широко зашагал в сторону освещённого здания. Я двинул за ним.

— Давай, асессóр, не робей, — насмешливо подбодрили меня вояки.

Я поспешил за боссом, догнав его у входа в щитовой барак.

— Ефимов! — загромыхал он, войдя вовнутрь.

— Я! — тут же раздался голос из глубины.

— Головка патефонная! Почему фонарь снаружи горит⁈ У тебя соляры немерено, как я погляжу? Попробуй только вякнуть ещё раз, что генератор заправлять нечем!

— Виноват, товарищ майор, сейчас выключим. Борт только приняли, вы же сами распоряжение давали.

Мы вошли в комнату, заставленную стеллажами и очень похожую на полевую каптёрку. Под потолком мерцала электрическая лампа на проводе. На самодельном кривом столе стояла зажжённая керосинка. Света было мало. На стеллажах лежали свёртки, канистры, металлические коробки, инструменты.

— Давай-давай, хватит болтать. Вот тебе Стрелец. Выдавай обмундирование.

— Так точно. Когда выдать?

— Немедленно! — заревел майор. — Ты чем слушал, ротозей!

Майор вышел, а я остался с кладовщиком, сухощавым дядей лет сорока. На нём был, естественно, кубинский камуфляж, серая ящерица. Выменял на что-то у кубинцев, небось.

— Так, — крякнул он. — Раздевайся. Михалыч у нас мужик крутой, так что лучше поторапливаться. Рост какой, метр восемьдесят?

— Метр семьдесят восемь. Обувь — сорок три.

— Сорок три… — задумчиво повторил он, доставая с полки свёрнутый в рулон комплект обмундирования. — У меня здесь не склад вообще-то, сам видишь условия. Скажи спасибо, что старший прапорщик Ефимов хоть что-то имеет… Ладно… Получишь сорок четвёртый. С половиной.

— Велики будут.

— Значит, будут велики. Других нет.

— Я в своих кедах тогда останусь.

— Какие нахер кеды! — нахмурился он. — Бери, сказал. Антикорбаш, противозмеиные.

Ефимов поставил на табурет пару поношенных высоких ботинок. Зашибись.

— Обувай. Потом спасибо скажешь. И хэбэшку напяливай. Да скорей, а то Михалыч башку открутит и скажет, так и было. Ты откуда такой несобранный? Поторопись, боец!

Я взял у него одёжку и развернул.

— Так-то я против апартеида, — хмыкнул я.

— Ничего-ничего, надевай. Какую велели, такую и выдаю.

Форма была юаровской, такой же, как и у майора.

— Трофейная?

— Трофейная, честно добытая в бою. Но стиранная же, и за то спасибо, правда?

Я натянул бежевые штаны с карманами с клапанами и рубашку с коротким рукавом. Ткань была довольно плотной, точно плотнее, чем на наших хэбэ.

— Обувайся и выкладку возьми, подсумки вот все эти. Всё должно быть тип-топ, чтоб комар носу, понял, да?

— Ну, это по-любому не получится, — качнул я головой.