Я - борец! Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс - Страница 17

— И что? — удивился я.

— У девушек моторика лучше, пальцы тоньше. Для намотки — самое то.

— Слушай, не боги горшки обжигают. Поручись за меня, а?

— Ещё чего! Чтобы ты меня на весь цех опозорил?

— Погоди, мы же с самого начала решили начать по-новому! Давай так: дай мне один трансформатор — я потренируюсь. Неделя стажировки у тебя лично. И за эту неделю я по всем четырём пунктам прогресс покажу.

— Почему-то я не верю…

— Листок с моим отчислением у тебя уже есть.

— Зачем тебе работа? Родители же деньги высылают.

— Хочу не зависеть от родителей, — выдохнул я.

Она задумалась.

— Хорошо. В понедельник посмотрим.

— Да завтра же субботник! Завтра всё и увидишь! — я вскочил со стула. — Пока.

Когда я выходил, её взгляд был печальным. Она не верила. Но на столе лежал тот самый листок — последняя бумажка от Саши Медведева. Не бумажка — броня.

Внизу, у проходной, меня ждал Гена. Он стоял, разглядывая свежий номер стенгазеты «За инженерные кадры!», будто впервые её видел.

— Ну, поговорили? — спросил он.

— А ты чего не на секции?

— Подумал, что ты без меня дорогу не найдешь. И… — он запнулся. — И почувствовал, что ты не много удивлён, что у меня всё чуть получше с делами, да?

— Ген, давай забудем. Дела я свои поправлю. Прежнего Саши Медведева больше нет.

— Это я уже понял. — Он хмыкнул. — Ладно, пошли к Кузьмичу. Тренировка же.

Через двадцать минут спешной прогулки мы вошли во двор с деревянными грибками-песочницами, железными горками и шарами-паутинами, выкрашенными во все цвета радуги. Спортзал Фёдора Кузьмича располагался в подвале пятиэтажки, выделенной под спортивные нужды жилищным советом. Дверь в подвальное помещение зияла открытой пастью, обнажая крутую бетонную лестницу, уходящую вниз. Ни вывески, ни расписания — ничего из привычных атрибутов моей эпохи, кроме, пожалуй, того едва уловимого запаха пота, сырости и старого ковра, который ударил в нос, когда мы начали спускаться. Этот терпкий аромат, присущий всем подвальным спортзалам, висел в воздухе как тяжёлое одеяло.

Войдя, мы сразу окунулись в кипящую рабочую атмосферу. Гулкое эхо ударов тел о ковёр, приглушённые вскрики при бросках, где-то вдалеке бурчал знакомый хрипловатый голос Кузьмича — всё это смешивалось в единую симфонию борьбы. В тесном пространстве толпилась пёстрая компания: дети лет десяти, задорно кувыркающиеся у стенки, подростки с серьёзными лицами и взрослые мужчины с жилистыми руками. Все они, как и мы, сняли обувь у входа, так как полки для неё не предусмотрели и босыми ногами ступили на потертый ковёр.

Помещение напоминало узкий коридор — метров пять в ширину и длиной, пожалуй, во всю пятиэтажку. Пространство было хаотично поделено на зоны: здесь пара отрабатывает подсечки, там трое возятся в партере. Раздевалки в привычном понимании не существовало — просто одна кирпичная стена была утыкана гвоздями, вбитыми в деревянные дюбеля. На этих импровизированных вешалках висели поношенные пиджаки, футболки и пара школьных портфелей. Сумки же валялись прямо на ковре, который когда-то, судя по остаткам маркировки, был профессиональным борцовским покрытием, а теперь, обрезанный по размерам зала и натянутый на деревянные балки, напоминал жалкого калеку. Я носочком потрогал край ковра — под тонким слоем явственно прощупывались доски. Наверняка амортизатором служил — старый поролон.

Положив сумку на пол рядом с другими, я, как и Гена, начал переодеваться. Старые спортивные штаны, пиджак без пуговиц, подпоясанный полотенцем — вот я и одет. Оглядевшись, заметил, что окружающие были одеты не лучше: выцветшие футболки, штопанные шорты, растянутые треники. Лишь в углу выделялся паренёк лет двадцати в чёрном кимоно с жёлтым поясом — видимо, местная знаменитость. «Надо будет познакомиться», — мелькнула мысль.

— Ген, а туалет тут где? — спросил я, затягивая пояс.

— На первом этаже, во втором подъезде, сорок пятая квартира. Там баба Валя — за две копейки пускает, а если душ нужен, то ещё три.

— О, мелкобуржуазный элемент, — усмехнулся я.

— Летом без душа совсем худо, — парировал Гена, поправляя растянутый воротник майки. — А если приспичит, так и две копейки не деньги.

— Мы опоздали? — поинтересовался я, разминая шею.

— Не, после турниров всегда день свободной борьбы.

Дышать в подвале было нечем. Даже открытые настежь подвальные окошки не спасали — тяжёлый воздух был пропитан потом, пылью и чем-то ещё, отдающим металлом и сыростью. Народу набилось столько, что на крохотном пространстве нельзя было сделать и четырёх шагов, не наткнувшись на сцепленную в схватке пару.

— С чего начнём? — Гена потёр ладони, оглядывая зал.

— Давай с лёгкого разогрева и высвобождения от захватов, как на стадионе, — предложил я, чувствуя, как в груди разливается знакомое предвкушение борьбы.

В углу кто-то грохнулся на ковёр с глухим стуком, за ним последовал одобрительный смех. Где-то в соседнем помещении звенела цепь подвесной груши. И в этот самый миг я понял, я дома в мире настоящей борьбы — грубом, простом и бесконечно честном.

Всё как всегда: захваты, срывы, контрзахваты с постепенно наращиваемым темпом, пока на лице не появилась лёгкая испарина. Надо сказать, что первым «задышал» я. Поймал тяжёлое дыхание, требующее восстановления. Пальцы непривычно «горели» от пиджака Гены, и я даже вспомнил, что когда-то давно, когда боролся под куртку, заматывал их пластырем — тейпировал, так сказать, мелкие суставы.

— Выносливость из амнезии твоей там, случайно, не передалась? — подколол меня Гена, намекая на будущее.

— Был бы у меня выбор, взял золото, а туда возил бы доллары, — отшутился я.

— И про тебя бы написали в «Человек и закон»: «Фарцовщик из будущего пытался сбыть золото, но его уже ждал переодетый сотрудник милиции».

— Точно, вошёл бы в историю. Ну что, давай лёгкую бросковую: бросок ты, бросок я, без сопротивления? — предложил я, подавив смех.

Не успели мы сделать пару-тройку бросков, как тренер скомандовал:

— Время! Меняемся!

— О, а ты говорил — свободная, — удивился я.

— Видать, что-то после поездки изменилось. А мы всё-таки опоздали, — пожал плечами Гена.

И все начали расползаться по парам, почему-то избегая парня в чёрном кимоно. Не исключено, что он уже знаком с Сашей Медведевым, поэтому я решил просто подойти и предложить поработать.

Я шёл сквозь ковёр, и по мере моего приближения взгляд парня искал кого-то в толпе, несколько раз скользнув по мне. Его лицо выразило целую палитру чувств, когда он наконец понял, что только я решаюсь с ним работать. Это было уничижительное презрение. О да. Саша и этот боец определённо были знакомы.

Мы были примерно одного роста.

— Свободен? — спросил я.

— Нет, — холодно ответил тот.

Я нарочно повертел головой, делая вид, что ищу его спарринг-партнёра.

— У боксёров есть упражнение «бой с тенью», а у тебя, похоже, борьба с воздухом.

— Саш, чего тебе надо? Лучше с воздухом, чем с тобой! — выпалил он.

Черноволосый, хмурый, по национальности сложно сказать кто именно — какой-то метис. Но говорил без акцента. Вот что значит братство народов.

— Это потому что ты такой жёсткий или сам боишься об меня травмироваться? — спросил я.

— Ты у меня за всё время ни единого балла не забрал. Не тренировка — а нытьё какое-то от тебя постоянно. Ребята говорили, что ты в Тамбове снова позволил всем себя ковром вытирать.

Очень странный человечек. Тем более странно, что ребята не передали ему про конфликт с хулиганами — чтобы у паренька вообще диссонанс случился.

— Да и хрен с тобой, не хочешь работать — не надо. Подскажи, где куртку такую взял?

— Иди в задницу… — отмахнулся тот. — Трогать тебя противно, заскулишь опять.

— Так, парни! Почему не работаете? Дулат, Саш, давайте! — обратил на нашу пару внимание тренер.

— Фёдор Кузьмич, дайте мне другого соперника, а то Саша снова заплачет после первой же подсечки, — проворчал Дулат.