Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 32

Я пожал плечами, не зная, что ответить и не понимая, где тут странность. Мне она тоже была нужна даже не как девушка, а как друг. Так я к ней и относился. Она могла удивительно долго молчать и слушать мои рассказы о прочитанных книгах и про школьные дела. Она тоже достаточно много — для девочки — читала и я слушал её изложения. Но она больше увлекалась природой и перечитала всего моего «Виталия Бианки» в четырёх томах.

Мной эти четыре книги были прочитаны от начала и до конца много-много раз и нам было, что обсудить. Очень ей понравилась Жорж Санд. У нас было собрание её произведений из девяти томов. Меня они не впечатляли, а Любашу очень. Но мама была сильно против того, что я отдал кому-то читать первый том без её разрешения.

Люба на моём прошлогоднем дне рождения удивилась нашей библиотеке и попросила почитать первый том. Я дал. Потом получил от мамы взбучку. Однако то, что Люба вернула книгу в том же виде, как и брала, маму впечатлило, и она разрешила ей давать и все остальные книги. Вот их Люба мне и пересказывала последний год. Если я её спрашивал, заметьте.

Поле наших поцелуев, превратившихся, практически, в лёгкую игру, я накормил гостью супом — оказалось, что она не обедала после занятий — и напоил чаем с самодельными сухариками, приготовленными мамой в духовке.

Мы прослушали всего «Сержанта Пэпера», которого Валерка мне так и не дал переписать, но он её сильно не впечатлил. А вот «Пэни Лэйн» мы прослушали целых три раза и даже потанцевали под неё, продолжая иногда целоваться. Всё-таки я был благодарен «предку», что он меня сдержал тогда и сдерживал мои гормональные всплески сейчас. Иначе наше сближение телами в танцах и обнимашках не было бы таким, э-э-э, платоническим.

Потом Любаша «вывела» меня на улицу. Я уже мог передвигаться на приличные расстояния, а вдоль нашего дома, мимо школы и мимо «семнадцатого» были проложены ровные асфальтовые тротуары. И мы гуляли вдоль домов туда и обратно пока нам на встречу не стали попадаться наши одноклассники.

Первой из гастронома вышла Мокина. Она жила в том же доме, что и гастроном. Она вскинула удивлённо брови и, бросив мне «привет», прошла мимо. Любу она не знала, так как перешла в нашу школу в восьмом классе.

На обратном пути у почты мы встретили Юрку Алексеева. Тот, как обычно, изобразил на лице что-то непонятно-ужимистое — он вообще повадками был немного похож на младших братьев по разуму и за это его постоянно дразнили. Но не я. Мы дружили с Андреем Ерисовым, а он с Алексеевым, и поэтому срабатывала формула: «друг моего друга мне друг». Однако тут Юрка повёл себя практически неадекатно. Изображая из себя мартышку и тыча в нас пальцем, он шел оборачиваясь, а мы решили подождать, пока он скроется за углом дома.

— Я пойду. Трудно тут гулять. Лучше ты приезжай к нам.

— Дай мне номер телефона? — попросил я. — Я буду звонить и мы будем встречаться где-нибудь в сквере.

Она продиктовала номер.

— Запомнишь?

— Однозначно!

— Повтори.

Я повторил.

— Я не смогу тебя проводить.

— Потом проводишь.

Мы пожали руки и она пошла вверх к остановке. У меня пока оставалась проблема с лёгкими Для их восстановления не хватало аэробных нагрузок.

— Твоя девушка? — спросил знакомый голос студентки-практикантки.

Ха! Это была, действительно, она.

— Сложно сказать, — пожал плечами я. — До сегодняшнего дня были просто друзьями.

— Что-то изменилось? — спросила она.

— Похоже, что да, — снова пожал плечами я.

— Хм! Тогда я, пожалуй, тоже пойду. Будем считать, что наши исследования завершились?

— Уверена? — спросил я, понимая вторым умом, что сразу соглашаться на разрыв отношений никак нельзя. Это могло обидеть девушку. — Мне было хорошо с тобой.

Мой «второй голос» подсказал мне именно такую формулу «было». Умный он, зараза. Опытный в общении с противоположным полом.

— Было… — попробовала она словно на вкус это слово. — Не печалься. Что-то уходит, а что-то приходит. Да, нам было весело. Но мы ещё встретимся, наверное. Скоро профессор приедет.

Я посмотрел ей в глаза чуть-чуть улыбнулся, пряча за улыбкой свою неловкость.

— Ничего, — сказала она. — Всё так и должно было закончиться. Ты молодец. Пока.

Она тоже, как и Любаша до этого, пожала мне руку и зашагала вверх к остановке.

— Люба и Любаша… Хе! Ведь надо же, как тебе свезло⁈ — восхитился «внутреннийголос». Минус одна, — это хорошо. Но как ты с оставшимися будешь выкручиваться? Как бы они не повстречались.

— Любаша сюда больше не придёт, однозначно.

— Что ты заладил, как Жириновский: «Однозначно, однозначно»?

— Кто такой Жириновский?

— Был такой… Неоднозначный политик… В нашей истории России. Славился эпатажным поведением, спорными высказываниями и пророческими предсказаниями будущего мира.

— Думаешь, у нас будет другая история? — удивился я.

— Пока всё идёт так, как шло у нас. СССР загнивает, в отличии от капитализма, на самом деле, а никто не чешется. Вон, тянут трубы для газопровода в Европу. На тидцать, пятьдесят лет заключаю договоры о поставках газа. И тем самым помогаем капитализму выйти из кризиса. Да и просто… Как мы можем сближаться с капитализмом? А мировая революция? Реваншисты в Европе проснутся не смотря на наши благие помыслы. Как раз через пятьдесят лет и проснутся. Мы их поддержим в кризисе, а они подготовятся к очередной войне.

— Снова ты разошёлся, «предок», — хмыкнул я.

— Да, это я про то, что пока история движется без изменений. Надо радио слушать. Ты бы включал его на ночь? Я всё равно бодрствую.

— Слу-ушай, а как ты не спишь? И нормально? Не устаёшь?

— У меня же нечему уставать. Это у тебя, чтобы клетки мозга работали, нужно их подпитывать, а для этого качать кровь с питательными веществами, а чтобы качать кровь, нужно, чтобы работали мышцы, а это трата энергии, а значит — силы. Мне энергия не нужна, потому, что я сам — энергия. Вернее, то, где я нахожусь — энергия, атомная батарейка. Как она работает, я не знаю, но энергии тут хватает. Разница ещё, мне думается, в том, что я — единая информационная субстанция, а твой мозг — разрозненные накопители, соединённые в сеть. Для обработки данных мозгу требуется больше времени и энергии. У меня затраты энергии минимальны, а скорость обработки информации на несколько порядков выше.

— Повезло мне, — вздохнул я. — Я ведь погиб бы без тебя. Или остался бы дураком, истекающим жидкостями. Бр-р-р… Как вспомню, так сразу вера в то, что «человек» — это звучит гордо…

— Не продолжай! Перетёрли мы эту тему. Забудь и будь осторожен, чтобы не повторить.

— Завтра ведь мне в школу… Не пойду с палкой. Мальчишки задразнят, девчонки зажалеют и тоже задразнят.

— Ты же, вроде, перерос стыд? Что естественно, то не безобразно, помнишь? Тебе сейчас по голове получать ой как не желательно. А с палкой к тебе никто не полезет. И видно, что тебя трогать позорно и получить можно. Там Макаров, наверное, ждёт тебя. По голове он тебя бить точно не будет, а вот унизить, скорее всего, попытается. Будь готов!

— Всегда готов!

Однако, слова «предка» о том, что «всё идёт так, как шло у нас» меня не успокоило. На самом деле та музыка, что играл Женька Дряхлов и те песни, которые он пел «выпадали» из той истории. Они там были, но были написаны не Дряхловым и совсем не в это время, а гораздо позже.

— Значит твой Дряхлов, Миша, как-то получил эти знания. То ли он гений, то ли всё гораздо интереснее. Боюсь даже предположить «худшее». Ведь если он исчез в «интернате», значит и он работает, как говорят контрразведчики, «под контролем» КГБ. А это значит, что и тебе, Мишка, грозит такая опасность. Ведь сказал же Громов, что с ним имели беседу дяди со строгими лицами без погон. И разговор касался тебя. Поэтому — будь осторожен в первую очередь в высказываниях. У тебя теперь словарный запас взрослого, многоопытного, специфически образованного человека. Только по нему спецслужбы определяют сферу деятельности на раз-два. Так, что моё: «Будь готов!» — это не шутливый призыв, а предостережение.