Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 22

— Вот видишь, ты и отца вспомнил, потому что я вложил его образ. Благодаря тому, что мой, так сказать, «датацентр» остался неповреждённым, а моя память, в отличие от твоей, абсолютна, я и передаю тебе всё, что сумел запомнить за ту неделю, что мы были вместе.

— Пока у тебя не очень-то получается, — хмыкнул я.

— Э-э-э… Дело в том, что нейронным связям нужно находиться под напряжением, тогда они работают. А если нет работы, то они снова отмирают. Сейчас, когда ты вновь очнулся, всё, что удалось восстановить заработало и постепенно нейроны должны соединиться. А та они постоянно отмирали. Я их восстанавливал, а они отмирали. А не восстанавливать было нельзя. Прорастить нейрон в мозговом теле очень сложно. Я с этим уже столкнулся не раз. А потому, старался не давать зарастать места отмерших нейронов.

— Охренеть, как жутко, если представить, — сказал я и меня передёрнуло.

Отец отпрянул от конвульсивно дрогнувшего тела, а потом схватил мою руку и прижав мою ладонь к своему лицу, зарыдал. Я чувствовал, как ладонь обжигают его слёзы и тоже, почему-то, заплакал.

— О! Молодец, Василий Михайлович! Вызвал эмоции! Это для нейронов и нервов очень полезно.

— Да, иди ты со своими нейронами!

— Не моими, Миша, нейронами, а твоими! Ха-ха! Пошла мазута!

Через некоторое время я успокоился. Успокоился и отец. Он продолжил меня массировать, а я продолжил расспрашивать «внутренний голос».

— Почему твоя память не исчезла? Она же тоже в моей голове? В моём мозгу…

— Оказалось, что не совсем так, Мишаня.

— Млять! Терпеть не могу, когда меня так называют!

— О! Ещё один маркер, что эмоции начинают возвращаться, а это, как оказалось — главное, что нас отличает от животных. Ха-ха… Человеческие страсти — вот отличие нас от животных и от Бога, Миша. Это я сам понял, когда ты утратил эмоции. Оказалось, что и у меня их нет.

— Э-э-э… Ты Бог, что ли? — удивился я.

— Да какой Бог? Побойся, э-э-э… Ну, да… Ха-ха…

— Ну, вот! Ты хахакнул. Это не эмоция?

— Это я так, обозначаю эмоцию. А эмоциями я пользовался твоими. Так вот. Моя оболочка не находиться у тебя в мозгу, хотя мы и общаемся через мозг. Она находится вокруг тебя. Просто вокруг любого человеческого тела имеется оболочка, сформированная на другом уровне. И не только, кстати, человеческого тела. Все живые существа имеют такую оболочку. Она сформировалась раньше мозга. Это «просто», я беру это слово в кавычки, просто животное электромагнитное поле. Вот меня к нему и прикрепило. Как-то…

Мне показалось, что «внутренний голос» погрустнел.

— Не-е-е… Какие-то эмоции у тебя есть, — проговорил я, внутренне улыбаясь.

— О! Совсем молодец! Я же говорю, что пользуюсь твоими эмоциями. Поэтому ты их и чувствуешь. Поэтому мне с тобой значительно интереснее. И для тебя сейчас очень важно восстановить нейронные связи. Это как если не тренироваться, то мышцы атрофируются. Как у тебя сейчас. У тебя сейчас и мозг и ело атрофировано. Ничего толком не работает: ни мозг, ни почки, ни печень, ни селезёнка, ни лёгкие, ни сердце. Всё у тебя атрофировано. И в основном за счёт того, что нервные, то есть нейронные связи прерваны. Их надо прокачивать, Миша. И это большой и тяжкий труд. Куда там до твоих спортивных тренировок⁈ Но это ещё и интересно, Миша! Я научу тебя видеть эти процессы и управлять ими. Это очень интересно, Миша.

— Я почти ничего не помню, — сказал я. — Совсем ничего.

— Я тебе всё дам, только раскачаем твои процессоры.

— Что такое «поцессор»?

— Процессор — это то место в голове, которое я называю нейроном. Это сгусток человеческой плоти с удивительными свойствами сохранять и обрабатывать информацию. В моём времени создали такие мелкие-мелкие радиодетали и собрали их на пластинке кремния. Как сейчас делают кремниевые или германиевые транзисторы. Знаешь как они работают? Отец тебе рассказывал.

— Не помню.

— А теперь?

— Теперь вспомнил. Пэ эн переход… Что это такое?

— Не важно пока. Видишь, как у нас хорошо всё движется. Память я тебе верну, но только если ты начнёшь сам прокачивать свои процессоры. Согласен работать?

— Согласен, конечно. Я уже начинаю понимать, что в то состояние мне не вернутся. А там было так хорошо…

— Э-э-э… Ты, это… Не впадай в ступор. Ты существовал под наркотиками, которые подавляли в тебе все жизненные функции. Понимаешь? Жизненные! Ты должен жить! Жить намного интересней, поверь мне. Мир прекрасен и удивителен. В нём есть такие же люди и общение с ними приносит человеку эмоции.

— Хе-хе… Правда не всегда положительные эмоции. Но в этом тоже есть своя, э-э-э, мировая идея. На борьбе противоположностей основан процесс изменения мира.

— Ничего не понял.

— А ты думай-думай… Это и есть почва для ума, в которой прорастут твои мысли.

Пока мы с «внутренним голосом» общались, отец обошёл моё ложе и принялся за мою левую сторону тела. Он промассировал руку и ногу, посгибал и поразгибал ии во всех суставах, помассировал мою тощую, как оказалось грудь с полностью атрофированными мышцами, и с помощью санитара перевернул меня на живот, убрав подушку и позволив моей олове лечь в отверстие для лица.

Мне уже удавалось чувствовать почти все участки тела. Это моё второе я посоветовало мне концентрироваться на периферии, просто представив своё тело по тем участкам, которые я чувствовал.

— Там, Миша, тоже есть нейроны и вот их тебе и надо увидеть. Или представить.

— Как я их могу представить, если я их никогда не видел? — спросил я.

— Сейчас покажу. Те, с которыми у тебя есть связь, ты можешь и почувствовать и увидеть, но только изнутри. Это, как космос. Как космическая галактика. Или, вернее, туманность. Есть такая туманность «Тарантул». Она находится в созвездии Золотая Рыба и принадлежит галактике-спутнику Млечного Пути — Большому Магелланову Облаку. Это обширная область ионизированного водорода, где происходят процессы активного формирования звёзд. Вот и у тебя, Миша, сейчас формируются такие туманности, а в них формируются звёзды с настоящими планетными системами.

— Ой, вот тут ты загоняешь! — мысленно скривился я.

— Но ведь красиво же?

— Красиво, не спорю. Но не реалистично. Давай ближе к правде.

— Смотри тогда, — пожал плечами мой визави и я почувствовал, как у меня дрогнули плечи.

Отцовские руки остановились и прикоснулись к моим плечам и стали их массировать с обеих сторон. А я увидел его ступни ног, вставленные в старенькие, знакомые мне с детства, домашние тапочки и серые брюки в мелкую ёлочку. Вспомнил и у меня снова потекли слёзы.

Я видел, как они капали между носков тапочек и собирались в небольшую лужицу.

— Это хорошо, — послышался внутренний голос. — Эмоции — это хорошо.

— Оставь свои комментарии при себе, — сказал я.

— Молчу-молчу-молчу, — проговорило «оно».

Я уже начинал вспоминать, кто оно, такое это «оно». Ко мне стала возвращаться его память. И она была намного «чище», чем в тот раз. На неё не накладывалась моя память и не давала эффекта «раздвоения» личности. В принципе, как я уже стал понимать ещё до моего попадания в комму, наши жизни практически совпадали до момента утопления Женьки Дряхлова. В моей жизни он выжил, а в его — он погиб.

Увидев его жизнь дальше, я не стал в ней копаться, хотя и она и его (мои) навыки тоже были «видны» чётче. Стали видны даже те его знания, которые были скрыты слоями более новых. Я теперь видел то, что он когда-то знал, но к концу жизни забыл. Например, тот же английский, высшую математику, сопромат. Теперь он мне был ни к чему, но ведь пригодится же когда-нибудь.

А вот то, что пригодится весь школьный курс — это я знал наверняка. Ведь мне теперь предстоит либо оставаться на второй год в девятом, либо сдавать его экстерном летом. Время ещё было, но нужно было срочно реабилитироваться.

А вот моей памяти, с семьдесят третьего по конец семьдесят шестого у меня не было. Но с этим можно было жить. Кхм! Нужно было жить. Тем более, что она подменилась моей второй памятью. Вместе со школьной программой.